Анатолий Бритиков - Русский советский научно-фантастический роман
В фантастику пришел большой отряд новых авторов. Новые имена едва ли не превысили кадры русской фантастики за все предшествующее полстолетие. Если в 30 — 40-е годы небольшая горстка фантастов сосредоточивалась в Москве и Ленинграда, то сегодня десятки известных авторов работают в разных концах страны.
Дело, конечно, не в числе, а в уменье. Сейчас в научной фантастике утвердились такие широко известные имена, как братья Стругацкие, А. Днепров, И. Варшавский, Г. Альтов и В. Журавлева, Е. Войскунский и И. Лукодьянов, М. Емцев и Е. Парнов, В. Савченко, Г. Мартынов, Г. Гуревич и др. Сюда пришли такие талантливые прозаики, как Г. Гор и Л. Обухова. В научной фантастике нашли себя писатели С. Гансовский (сборники «Шаги в неизвестное», 1963, и «Шесть гениев», 1965) и С. Снегов (роман «Люди как боги», 1966 — 1968), журналисты В. Михайлов (повести «Особая необходимость», 1962, и «Люди приземелья», 1966, книги рассказов «Шаг вперед», 1964, «Люди и корабли», 1967, и «Черные журавли», 1967) и И. Росоховатский (сборники рассказов «Загадка акулы», 1962, и «Встреча со временем», 1963). Талантливому реалисту В. Тендрякову научно-фантастический роман «Путешествие длиной в век» (1963) не удался, зато поэт В. Шефнер интересно использовал научно-фантастические мотивы в пародийной повести «Девушка у обрыва, или Записки Ковригина» (1964) и в цикле сказочно-фантастических повестей; Д. Гранин — в социально-психологическом рассказе «Место для памятника» (1967).
Приход в фантастику многих профессиональных литераторов примечателен. О научно-фантастической литературе теперь уже можно сказать, что лучшие ее книги «вполне выдерживают сравнение с любым публикуемым в наши дни произведением (исключая, конечно, наиболее выдающиеся)». [321] Вряд ли в этом решающая заслуга «пришельцев»-реалистов, потому что литературный уровень, так сказать, коренных фантастов сегодня ничуть не ниже. Несомненно, что для тех и других фантастика неожиданно раскрыла возможности, которых в ней и не подозревали. Увидели вдруг, что она и умней и шутливей, и легкомысленней и глубже, чем в те недавние времена, когда чахла у «грани возможного», и даже в те, когда ею не гнушались Алексей Толстой, Эренбург, Шагинян, Лавренев, Валентин Катаев, когда Ильф и Петров и Николай Островский замышляли фантастические романы. «Литература плюс наука», какой фантастика десятилетия представлялась ходячему мнению, она вдруг обернулась неисхоженным полем оригинального художественного мышления, источником новых тем, свежих приемов, новаторских решений.
Многообразие фантастики 60-х годов — жанровое, видовое, стилистическое, даже методологическое (не только научная!) — приводит в отчаяние классификатора. Диапазон ее ширится от больших романов-эпопей, дилогий, трилогий, циклов (Снегов, Мартынов, Стругацкие, Гуревич, Казанцев) до пародийных «анти»фантастических миниатюр (Варшавский), от суховатой философской повести (Ефремов, Гор) до динамичного приключенческого романа (Войскунский и Лукодьянов, Аматуни, Емцев и Парнов), от философской трагедии (О. Левада) до научно-фантастической сказки (О. Павловский, В. Мелентьев, А. Волков, С. Жемайтис), от научно-фантастических пьес (И. Луковский, Савченко) до научно-фантастической поэмы (В. Чухров), от психологических романов и повестей (Ларионова, В. Невинский, Емцев и Парнов, Гансовский, Н. Соколова, Н. Амосов) до научно-фантастических и фантастико-научных очерков, смыкающихся с популяризаторской прозой (В. Захарченко, Б. Ляпунов, А. Горбовский), от новаторских парадоксальных рассказов Днепрова до традиционных (по форме, но порой столь же парадоксальных по содержанию) повестей А. Шалимова, от добротной научной фантастики Ефремова, Днепрова, Г. Альтова, В. Журавлевой, Савченко, Меерова до фантастики как литературного приема у Емцева и Парнова, А. Громовой, Стругацких и др. Одни и те же авторы зачастую в одних и тех же произведениях пользуются всем этим широким спектром. Альтову, например, принадлежат и романтические новеллы, и рассказы-трактаты, а в совместно с Журавлевой написанной «Балладе о звездах» смешалось и то и другое.
Такого пестрого смешенья «одежд и лиц, племен, наречий, состояний» наша фантастика не знала даже в урожайные на эксперименты 20-е годы. И хотя к концу 60-х «фантастический бум» заметно спал, литературный процесс отнюдь не улегся, скорей напротив, приобрел более сложные формы и содержание. Может быть, это несколько извинит в глазах читателя неполноту отбора имен и явлений и субъективность суждений автора книги в этой заключительной главе.
2
Не был ли источником нынешнего расцвета фантастики тематический «взрыв»? В самом деле: природа времени и антигравитация, искусственное управление эмоциями и пришельцы из космоса, телепатия и парадоксы пространства — времени, воздействие на прошлое и биология будущего — на такое наша фантастика не так давно просто не посягала. Обедненную «ближнюю» фантастику питали почти исключительно техника, география и отчасти биология. А теперь нелегко очертить даже примерный круг тем. Было время, когда сама тема космических путешествий приравнивалась к космополитизму. А ныне космос — в каждой второй книжке, фантасты устали соревноваться в способах космического полета. Запущенная Стругацкими в «Стране багровых туч» (1959) фотонная ракета, как ей и положено, мгновенно опередила «обыкновенную» атомную в «Детях Земли» Г. Бовина (1960). Даже нуль-транспортировка стала чуть ли не анахронизмом. Сверхсветовые скорости, свертывание пространства, превращение пространства в вещество и наоборот — и это уже не самое последнее слово современной «фантастической техники».
В 60— е годы батальоны пришельцев из других Галактик промаршировали чуть ли не через все романы -прямо в серьезную научную дискуссию. Беляевский аппарат мысленного внушения из «Властелина мира» кажется допотопным рядом с изощреннейшими способами сверхдальней космической «пси-связи» (телепатии) в произведениях Журавлевой, А. Полещука, Гансовского, братьев Стругацких и многих других. Трудно представить, как вознегодовал бы критик в 1948 г., узнай он, что лет через десять герои фантастических романов запросто будут беседовать с «думающими» машинами; что антропоидные биороботы в романе Ариадны Громовой «Поединок с собой» (1962) поразят читателя даже не этой фантастической выдумкой, а своим человеческим трагизмом (как уэллсовы зверочеловеки на острове доктора Моро); что в романе Савченко «Открытие себя» (1967) речь пойдет об искусственном копировании человека и драматических коллизиях двойников.
Власть тем, лежащих за порогом возможного, оказалась столь велика, что даже близкий к теории предела Казанцев занял своих суперкрасавиц в романе «Льды возвращаются» (1963 — 1964) разжиганием Солнца, притушенного было американскими ястребами. Стругацкие отправили своих нарочито грубоватых юношей на средневековый Арканар мучиться сознанием ответственности за эксперимент с целой цивилизацией. Экспериментальная история! Да, таких тем не было и в помине.
Повесть Полещука «Ошибка инженера Алексеева» (1961) в начале 50-х годов наверняка была бы проработана за идеализм и мистику. Моделируя процессы звездообразования, инженер Алексеев неожиданно «сделал» новую Галактику. Очень миниатюрную, но самую настоящую, с мириадами звездных скоплений и, как оказалось, планетами вокруг звезд. Установка была запущена в околоземной космос. А когда с Земли подана была команда прекратить эксперимент, с учеными что-то случилось: они оказались как бы законсервированы в стекловидной массе — на ощупь теплой, близкой температуре человеческого тела… Дело оказалось в том, что прекращение опыта угрожало возникшему на искусственных планетках разуму: за это время он успел осознать свое происхождение и принял меры, ограничившие «создателя».
Тех, кто поторопился обвинить автора в нарушении законов природы, [322] можно отослать к книге А. Кларка «Черты будущего». Ученый напоминает, что по мере продвижения вниз по шкале размеров, в силу ряда биологических обстоятельств, жизнь становится невозможна. Тем не менее Кларк не исключает вовсе существования крошечных разумных существ — «при условии, что по своему строению они не будут походить на людей». [323]
Кларк пишет далее, что в рассказах о микровселенных почти неизменно игнорируется то обстоятельство, что уменьшение размеров сопряжено с изменением хода времени. Вот этот феномен Полещук и обыграл. И он не был первым. Искусственную вселенную создал герой Александра Беляева профессор Вагнер. «— Неужели вы предполагаете, — спрашивают его, — что… на микроскопических планетах появится человечество? — А почему бы и нет? От появления до гибели планетной системы это человечество будет жить всего несколько наших минут. Но для них наши минуты будут равняться миллионам лет… — А вдруг и наша вселенная… является только лабораторным опытом какого-нибудь космического профессора Вагнера? — Не думаю! — серьезно ответил Вагнер… — если бы такой сверх-Вагнер и был, он не божество, как не бог и я: я не творю миры, а только пользуюсь вечными мировыми силами, которые прекрасно обходятся без творца». [324]
