Юлий Смелков - Фантастика— о чем она?
И все-таки эту формулу хочется дополнить словами о том, что свою задачу НФ решает средствами искусства, что она включена в общий литературный поток современности.
Открыто эта включенность, кажется, никем не оспаривается, однако вряд ли мы найдем критическую статью или литературоведческую работу, в которой на равных присутствовали бы произведения «обычной» и фантастической литературы, хотя возможностей для сопоставлений есть немало. Зато нередко говорят, что среди произведений, издающихся под рубрикой НФ, немало схематичных, художественно бедных, плохо написанных. Это справедливо, однако в любом виде и жанре литературы хороших книг, к сожалению, меньше, чем посредственных и плохих, а очень хороших — меньше, чем хороших; если бы существовал точный и объективный критерий оценки, было бы интересно вычислить процент хороших фантастических и нефантастических книг — думается, цифры получились бы примерно одинаковыми.
К тому же общий художественный потолок фантастики повысился — не хочу сказать, что стало меньше посредственных произведений, но стало больше хороших. У читателя есть возможность сравнения, и он отлично умеет использовать ее. В упомянутой анкете «Комсомольской правды» среди самых читаемых, самых популярных фантастов мы находим имена Лема, Брэдбери, Азимова, Саймака и других писателей; отвечали на вопросы анкеты подростки, школьники — и назвали наиболее интересных и талантливых современных фантастов, тех, творчество которых и дает основания говорить о том, что НФ стала неотъемлемой частью литературы. Уровень, достигнутый каким-либо искусством, следует оценивать не по массе средних произведений, но по лучшему из имеющегося, по вершинам — тогда отчетливее видны перспективы и возможности.
Кроме того, ряд упреков в адрес НФ не учитывает ее специфику. Никто не упрекнет лирического поэта в том, что он, скажем, не занимается сатирой, — однако фантастов нередко упрекают в том, что они не психологи.
Приходится слышать, что в НФ редко можно встретить многогранный, подробно выписанный характер, психологическую глубину, — это и в самом деле так, герой здесь часто представляет собой не более чем олицетворение идеи, рупор автора. Но ведь и функция его иная, так что психологическую однозначность во многих случаях следует понимать не как недостаток, а. как особенность фантастической прозы.
В романах Клиффорда Саймака «Все живое…» и «Почти как люди» мы встречаемся с хорошо знакомыми нам по «обычной» литературе «средними американцами»: в первом— с неудачливым агентом по продаже недвижимости, во втором — с провинциальным журналистом. Никаких психологических открытий писатель здесь не совершает, но в данном случае они и не нужны, речь идет о другом: знакомый персонаж попадает в фантастическую ситуацию (встреча с пришельцами из космоса), тогда-то и обнаруживается художественный смысл обращения к хорошо известному социальному типу. Состоит он в том, что именно такой вот средний человек — умный, добрый, порядочный, но никакой не супермен — оказывается способным понять и принять дары инопланетного разума (в первом романе) или одержать верх над космическими агрессорами (во втором).
Герой в прямом смысле этого слова, т. е. незаурядная личность; восторженный юноша; наивный простак; средний человек «без особых примет». НФ охотно использует все эти типажи, не претендуя на психологический анализ личности, но как бы примеряя воплощенную в них жизненную реальность к новой действительности, которую принесет НТР.
Вместе с тем стремительное развитие фантастики подводит ее уже вплотную к подлинному человековедению, к характерам сложным и многоплановым. Так, сюжетное напряжение повести братьев Стругацких «Пикник на обочине» создается и поддерживается не столько приключениями ее героя Рэдрика Шухарта, сколько эволюцией его характера. Приключения здесь как раз довольно однообразны, в сущности, это варианты одной и той же ситуации: удастся ли Шухарту уцелеть в очередном своем путешествии в Зону — странное и страшное место на Земле, в котором побывали некие пришельцы из космоса, оставив после себя множество всевозможных добрых и злых чудес. Опытный читатель, разумеется, понимает, что герою ничего не угрожает, по крайней мере до финала (а в финале такого читателя подстерегает неожиданность), но суть тут не в том, удастся ли выпутаться герою, а в том, что он при этом думает и как воспринимает мир и себя самого. (Хочу заранее оговориться — в мою задачу не входит оценка повести в целом, речь идет только о ее герое, на примере которого с чрезвычайной наглядностью обнаруживаются перемены, происходящие в фантастике; подробный анализ повести мог бы увести в сторону от цели, хотя сам по себе он был бы небезынтересен.)
Рэд Шухарт — личность сложная. С одной стороны, незаурядный человек: смел до отчаянности, хладнокровен, решителен, ловок. Все эти качества ему, так сказать, профессионально необходимы, он — сталкер, человек, тайком пробирающийся в Зону (формально вход в нее разрешен только работникам международного исследовательского Института), выносящий оттуда всякую всячину и сбывающий ее разным подозрительным дельцам. При всем том Рэд по-своему добр, самоотвержен, честен, он — за себя, но не против других: сталкер, но не гангстер (как Стервятник Барбридж, хладнокровно устилающий трупами путь к добыче, — кстати, именно ему Рэд спасает жизнь, рискуя собственной).
С другой — он не может понять одну простую истину: если только за себя, то логика жизни приведет тебя к тому, что ты, сам того не желая, станешь опасностью для других. Рэд — индивидуалист в самом прямом смысле слова. Смутно он чувствует, что живет не так, что что-то в его мировоззрении неверно — недаром же он так тянется к Кириллу Панову, бескорыстнейшему человеку, преданному науке, советскому ученому, работающему в Институте. Но Кирилл один в Институте и в городке Хармонте, куда после посещения пришельцев стекаются толпами всевозможные бизнесмены, старающиеся нажиться на космических чудесах. Это им Рэд сбывает добытый в Зоне «хабар», предпочитая не размышлять о том, зачем он им нужен. Стругацкие рисуют человека, наделенного множеством прекрасных качеств, но социально примитивного, безграмотного, не умеющего критически отнестись к действительности, фактически безоговорочно ее принимающего, хотя он и нарушает некоторые законы и правила.
На наших глазах этот человек проходит тяжкий путь познания. Гибнет после похода в Зону Кирилл Панов — по собственной оплошности, но Рэд мучается оттого, что мог ее предотвратить, только не сообразил вовремя. После этого он уходит из Института, где некоторое время работал лаборантом, и опять принимается за сталкерство; общение с Кириллом держало его в институте, хотя там платили меньше, чем он мог заработать сам, а теперь ничто не держит. Еще поход в Зону — Рэд выносит оттуда смертельно опасный «ведьмин студень» и против собственной воли отдает его каким-то темным личностям; он понимает что из этого может выйти, но другого выхода у него нет — через несколько минут его арестуют, жена и дочь останутся без денег, а за «ведьмин студень» заплатят много. (Потом мы узнаем, что в некой частной лаборатории произошла катастрофа — при попытке исследовать «эту штуку» погибли люди.) Дочь Рэда превращается в животное — такое случается с детьми побывавших в Зоне.
Годы тюрьмы; гибель людей; боль, которую он испытывает, глядя на свою Малышку, — таков итог жизни Рэда. Виновата Зона? Пришельцы? Нет, даже Рэд понимает, что дело не в них, а в людях. (Между прочим мы узнаем, что Зона немало дала человечеству, например «этаки», вечные и к тому же саморазмножающиеся портативные источники энергии.) Перед нами коллизия, хороша знакомая по «обычной» литературе, — субъективно добрый и честный человек, приносящий себе и другим зло по причине своей социальной близорукости; фантастическое допущение, Зона, придает этой коллизии особую остроту, потому что действия такого человека могут в данном случае серьезно повлиять на судьбу человечества.
Тут мы и подходим к последнему приключению Рэда, к его последнему походу в Зону, к самой большой его победе и самому тяжкому поражению. Чуть не погибнув, пожертвовав жизнью другого человека, он добирается до главного чуда Зоны, Золотого Шара, исполняющего самые заветные желания. Момент высшего торжества — вся смелость, воля и сноровка нужны были Рэду, чтобы достичь цели. И к глубочайшей трагедии — он вдруг осознает, что не готов, духовно и нравственно не готов к встрече с Шаром. Он как ребенок, понимающий добро и зло только в конкретной, осязаемой форме; полиция и тюрьма — плохо, деньги и любимая женщина — хорошо. Ребенок, очутившийся перед Золотым Шаром, мог бы попросить тысячу порций мороженого для себя и тысячу тумаков для обидчика — желания Рэда, в сущности, того же порядка.
