Журнал «Если» - "Если", 2010, № 5
Я подумал о Шоне. Невзирая на все лекарства отца, я изнемогал от желания прикоснуться к ней. Обнять. Поцеловать. Если мы поженимся, анализы могут указать на день-другой, когда мы сумеем прикоснуться друг к другу. Если она забеременеет от меня, то сможет без опаски ласкать младенца, пока будет кормить его грудью и разделять общую комбинацию штаммов, но мне подобные нежности запретят. Вероятно, однажды анализы покажут мне с моим ребенком, что мы имеем право обняться — как обнялись мы с отцом после смерти мамы.
Кончив обдумывать свою жизнь, я покачал головой. Люди, создавшие это проклятие, заслуживали худшего из всех видов ада, который только способно вообразить человечество.
Возможно, этого они и добивались.
* * *К четырем я закончил работу, мы с папой поехали домой, и я старался не замечать кристаллическую пыль, припудрившую его штаны. Убивать терны было и ему не по душе, так что теперь отец, наверное, на весь вечер засядет в гостиной — смотреть старые фильмы и надираться виски.
После обеда я проверил солнечные панели на крыше и батареи в подвале, а потом заново включил датчики движения и флуоресцентные лампы. Когда все оказалось в порядке и до темноты оставалось около часа, я прикинул, что успею навестить Эллину. Схватив ружье, я сказал отцу, что вернусь к закату.
Эллина росла в дальнем конце нашей земли, сразу за кукурузным и пшеничным полями. В отличие от большинства тернов ее кристаллические ветви чуть отсвечивали голубизной. Хотя мы с Эллиной дружили с детства, я по-настоящему узнал ее только после того, как в тринадцать лет они с Брэдом убежали из дома. Брэд возвратился через девять месяцев, зараженным и уже приближающимся к концу. Куда девалась Эллина, никто не знал, пока я не наткнулся на ее деревце, выросшее на нашем участке. Потом она сказала мне, что едва прикоснулась к Брэду и как будто взорвалась. Она упала на землю, криком вымаливая кроху времени.
Я сел под ветвями Эллины, закрыл глаза и опустил ладонь на шип. Она немедленно появилась возле меня, улыбнулась, нагнулась и обняла. И хотя я знал, что запретное объятие существует только в моем воображении, волнение заставило меня поежиться. Удивила меня и четкость связи с Эллиной. Она никогда не обнаруживала той затуманенности, в какую впадает большинство тернов по прошествии нескольких проведенных в одиночестве дней.
Даже мой отец, наотрез отказывавшийся разговаривать с тернами, включая маму, однажды поздоровался с Эллиной, а потом сказал, что она не такая, как все. Он также заметил, что некоторые почки на ветвях Эллины продолжают расти, хотя большинство тернов прекращают давать новые ветви через несколько месяцев после бурного первого роста.
— Как там Брэд? — спросила она.
Я открыл ей свои воспоминания о Брэде. Эллина нахмурилась, узнав, что отец Брэда не поливал его. Тернам для жизни необходимо больше воды, чем другим деревьям. С начала засухи я носил воду к Эллине два раза в неделю.
— Моя вина, — буркнул я. — Не знал, что воду у его отца отключили. Но теперь я сам займусь этим.
Эллина поблагодарила.
— А как у тебя дела с Шоной? — спросила она.
— Вчера послала мне воздушный поцелуй. Но мамаша ее дико сердится на меня за то, что я подержал ее руку в перчатке.
Эллина рассмеялась.
— Теперь Шона будет хотеть тебя еще больше. Девочкам всегда нравятся скверные мальчишки.
Я было подумал, что кому-кому, но не Эллине давать советы относительно «скверных мальчишек», потому что это Брэд превратил ее в терновник, но я слишком любил Эллину, чтобы сказать ей такое. Конечно, поскольку наши чувства и мысли протекали по моим собственным венам, она прочла мою мысль едва ли не раньше, чем это сделал я сам. Рассмеявшись в моей памяти, она склонила голову набок.
— Увы, мистер Майлс Стентон, вы слишком хороший парень, чтобы сойти за хулигана. Но если Шона будет видеть в тебе запретный плод, это поможет. Если, конечно, ты ощущаешь к ней нечто большее, чем обыкновенное плотское желание и легкую увлеченность.
Я вздохнул. Было бесполезно спорить с ней в отношении того, что я ощущаю или не ощущаю к Шоне, потому что Эллина просто скажет, мол, она видит мои мотивы с большей ясностью, чем я сам.
Тем не менее мне было обидно, что Эллина так вот отмахивается от моей любви к Шоне.
Потом мы Эллиной поговорили о придуманной ею истории и о реакции на нее Брэда. Когда-то в школе Эллина писала сочинения лучше всех, и некоторые из ее произведений даже появлялись в сетевых журналах. Сочиняла она и теперь, но ныне аудитория ее ограничивалась мной и Брэдом. Однажды я попытался записать ее рассказ, однако картинки, которые она сооружала в моей голове, отказывались соответствовать известным мне словам.
Я спросил у Эллины, не сочинила ли она что-нибудь новенькое; в ответ она поведала мне чудесную историю о принцессе, потерявшейся в большом городе. Однако на половине рассказа, когда принцесса должна была вот-вот отыскать волшебный ключик, который вернет ее домой, Эллина остановилась.
— Рядом с нами кто-то есть, — прошептала она в панике.
Я попытался проснуться, но транс, в который погрузил меня шип Эллины, оказался настолько крепким, что я не смог этого сделать. Внезапно ствол Эллины дрогнул, и шип в моей руке переломился. Я повалился на землю. Когда же посмотрел вверх, небо над головой оказалось темным, кроме нескольких освещенных луной облаков. В испуге я вскочил.
Ночью под открытым небом здесь могли оказаться только терновые смертники.
Ветви и ствол Эллины слегка светились биолюминесцентными огоньками. Я тихо выругался, поднял ружье и пожалел, что не прихватил с собой обыкновенный фонарь. Решившегося напасть смертника он не остановит, но отпугнуть может. Перспектива смерти редко пугала их, но боль останавливала.
Оставив Эллину, я направился к грунтовке, пролегавшей между полями отца и кустарником, поднявшимся на заброшенных пригородных землях. Идеальное место для засады. Но выбора у меня не оставалось. И я помчался по дороге так быстро и тихо, как только мог.
Я уже видел освещенную дверь моего дома, видел отца, стоявшего возле нее и вглядывавшегося во тьму, дожидаясь меня, и начал расслабляться — и тут трое людей выступили из тени ближайшего дерева. Я повернулся, чтобы бежать, но мне преградили дорогу другие люди.
Я навел ружье на женщину, стоявшую прямо передо мной. Она была полунага, слабые полоски свечения на коже выдавали следы инфекции, одолевавшей ее тело.
— Обними меня, — соблазнительным голосом простонала она. Стоявший возле нее мужчина со смехом принялся ее тискать; он был наг, как и большинство окружавших меня смертников. Вирус наделял их почти безумным желанием трогать других людей. Однако этого человека выделяли числа, вытатуированные на его груди и руках. Простые числа и основные пары, квадратные уравнения и знаменитая формула Эйнштейна e=mc2. Краска татуировки чем-то привлекала вирусы, поэтому цифры слабо светились, когда он двигался.
Я никогда еще не видел стольких терновых смертников сразу и невольно переводил ружье с одного на другого.
Но если я застрелю одного, другие схватят меня, прежде чем я успею дослать в ствол второй патрон. Один из смертников потянулся ко мне, однако татуированный отодвинул его.
— Прости, — сказал он. — На этой последней стадии вирус просто вопит в нас, особенно когда рядом незараженный.
Я кивнул, изображая сочувствие.
— Понимаю. Если вы перестанете преграждать мне дорогу…
Группа обступила меня плотнее.
— Во-первых, мне хотелось бы спросить о том терне, с которым ты не так давно разговаривал, — произнес мужчина.
— Это моя подруга. Я забочусь о ней.
Очевидно, человека с числами интересовало не это. Но прежде чем он успел задать новый вопрос, стоявшая возле него полунагая женщина бросилась на меня. Я выстрелил ей прямо в грудь, успев заметить хлынувшую кровь и свежую рану, а человек с числами закричал и попытался остановить остальных смертников, стремящихся схватить меня. Одного я сбил с ног прикладом, нырком ушел от другого и припустился бежать, когда кто-то схватил меня за правую ногу. Я повалился на землю, старясь дослать следующий патрон, однако смертники были уже совсем рядом.
Тут воздух распорол выстрел, потом другой, третий, Перекатившись, я увидел отца, стрелявшего по смертникам. Схватив собственное ружье, я пополз к нему. К тому времени, когда я успел перезарядить его, остальные смертники уже исчезли, последним я увидел человека с числами, исчезавшего во тьме. Подстреленные вопили на земле, пока их раненые тела пытались укорениться перед смертью.
— Пошли, — крикнул отец, хватая меня за руку и подтягивая к дому. — Их слишком много.
Мы побежали изо всех сил, но вопли и визг еще раздавались у нас за спиной, когда мы закладывали входную дверь. Убедившись в том, что смертники не атакуют дом, отец обхватил мое лицо обеими голыми руками и спросил, все ли в порядке.
