Альфред Барков - Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение
Складывается впечатление, что под легко узнаваемым зданием Литинститута описан другой дом, тоже отделенный от тротуара «чахлым садом» и решеткой. Только этот дом находится на Пречистенке и называется Домом ученых.
Это впечатление усиливается при чтении описания Дома ученых1 : «Дальше – «Голубая гостиная» для отдыха и большие светлые комнаты, где помещается столовая для академиков. Окна всех нарядных комнат выходят на юг, в сад с цветниками. Направо – большая столовая для членов Дома ученых. Бесшумно двигаются подавальщицы… Это – нарядная комната с верхним светом и пышным внутренним убранством – мрамором, бронзой и зеркалами, с колоннами и большой стеклянной стеною». Не правда ли, эта выдержка чем-то напоминает описание «грибоедовского» ресторана? Не создается ли впечатление, что Булгаков и автор описания пишут о чем-то весьма схожем? Разумеется, в противоположных целях. Хотя, впрочем, в приведенном описании юмора тоже вполне достаточно…
«Дом Грибоедова»… «Дом ученых»… Если вчитаться, то в романе слово «дом» употребляется слишком уж часто, на грани срыва стиля: « – Ба! Да ведь это писательский дом. Знаешь, Бегемот, я очень много хорошего и лестного слышал про этот дом. Обрати внимание, мой друг, на этот дом!» […] Сладкая жуть подкатывается к сердцу, когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будущий автор «Дон Кихота», или «Фауста», или, черт меня побери, «Мертвых душ»! […] Удивительных вещей можно ожидать в парниках этого дома…»
Такое невероятное нагромождение сочетания слов «этот дом» может свидетельствовать либо о неумении писателя владеть словом, что исключено, либо о приглашении воспринять буквально слова «Обрати внимание, мой друг, на этот дом!» В пользу второго свидетельствует тот факт, что это нагромождение создавалось уже в процессе диктовки окончательной редакции романа на машинку в 1938 году. В тексте, с которого диктовал Булгаков, слово «дом» использовалось четыре раза, но не так концентрированно: оно было разбросано по разным абзацам, не привлекая к себе внимания. Очевидно, что в процессе диктовки Булгаков решил придать ему более выраженное «ключевое» звучание, использовав его пять раз в одном абзаце.
Как и в случае с описанием Маргариты, не может не настораживать и демонстративно развязная манера «повествователя», который, в частности, сообщает, что домом владела «тетка писателя – Александра Сергеевича Грибоедова… Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было… Однако дом так называли. Более того, один московский врун (вспомним, в какой ситуации Булгаков употребил фразу «Да отрежут лгуну его гнусный язык!» – А.Б.) рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки «Горя от ума» этой самой тетке, раскинувшейся на софе. А впрочем, черт его знает, может быть, и не читал, не важно это».
Сходство стиля приведенного отрывка с пассажем о Маргарите заставляет усомниться, действительно ли так «не важно это». К тому же, это описание вызывает прямую ассоциацию с «грибоедовской Москвой», то есть, с понятием, которое увязывается не лично с Грибоедовым, а с образом жизни его персонажей – определенной части москвичей первой половины девятнадцатого века.
Читаем далее описание: «Владение, занимаемое сейчас Домом ученых, имеет свою интересную историю. В начале пушкинских времен оно принадлежало Ивану Петровичу Архарову… В его доме собиралась вся «грибоедовская» Москва (! – А.Б.). В конце тридцатых годов прошлого века здесь был дом И.А. Нарышкина, посаженного отца Н.Н. Пушкиной. Здесь был наш знаменитый поэт (У Булгакова – «знаменитый писатель» – А.Б.). Таким образом, место, занимаемое сейчас Домом ученых, связано с драгоценным для нас именем великого поэта».
Похоже, что описание Шкляра совпадает с булгаковским. И дело не только в сходстве характеристик обоих «домов». Шкляр явно подразумевает книгу Гершензона «Грибоедовская Москва»; такая книга из личной библиотеки Булгакова сохранилась до наших дней. Но у Шкляра речь идет о великом поэте Александре Сергеевиче Пушкине, а в романе – о великом писателе Александре Сергеевиче Грибоедове. Характерно, что, упоминая в романе многие известные фамилии, Булгаков полностью приводит имена только в двух случаях – в отношении А.С. Грибоедова и Л.Н. Толстого. О значении имени Толстого для разгадки смысла романа разговор впереди; здесь же возникает необходимость разобраться, кого именно из двух Александров Сергеевичей имел в виду Булгаков.
… Впервые в романе слово «Грибоедов» встречается в конце четвертой главы, при описании неудачной погони Бездомного за Воландом. Искупавшись в Москве-реке, он воскликнул: «К Грибоедову!». На пути к этому дому он слышит, как из всех окон, из всех дверей, из всех подворотен, с крыш и чердаков, из подвалов и дворов вырывается хриплый рев полонеза из оперы «Евгений Онегин»… «И на всем его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанимент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне».
Не подсказывает ли нам Булгаков, какой Александр Сергеевич читал «тетке» свои произведения? Но свои «подсказки» Булгаков дублирует, причем неоднократно и в разных частях романа. Так ли это в данном случае?
В романе «Дом Грибоедова» фигурирует еще в двух эпизодах. Но во всех трех случаях при описании приближения к нему различных персонажей Булгаков включает моменты, вызывающие ассоциацию с именем Пушкина.
Вот поэт Рюхин добирается к «Дому Грибоедова» в грузовике, застрявшем у постамента с «металлическим человеком». Его фамилия не приводится, да в этом и нет необходимости, так как полную ясность вносят размышления Рюхина: «Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою…»? Не понимаю!.. Повезло, повезло! – вдруг ядовито заключил Рюхин… – стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие…»2.
В третьем связанном с этим домом эпизоде Коровьев говорит Бегемоту о его обитателях: «…Ты представляешь себе, какой поднимется шум, когда кто-нибудь из них для начала преподнесет читающей публике «Ревизора» или, на самый худой конец, «Евгения Онегина»?»
Видимо, не считая возникающие ассоциации достаточными для полной идентификации Дома ученых, Булгаков использует «музыкальную тему» и для указания его места в топографии Москвы. Вспомним, что Бездомный купался на месте разрушенного Храма Христа Спасителя – там потом был бассейн «Москва». То есть, у самого начала Кропоткинской (Пречистенки). А теперь вдумаемся в смысл фразы «И на всем его трудном пути… тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне». О чем она говорит? – Да о том, что, начав путь пешком при звуках полонеза, Бездомный закончил его при исполнении следующей за ним по либретто арии Гремина. А это – считанные минуты, за которые до Тверского бульвара, 25 разве что в такси доехать; зато до Пречистенки, 16, где Дом Ученых, – рукой подать, можно и пешком дойти.
Такой поворот в оценке прототипа «Дома Грибоедова» вряд ли можно считать неожиданным, если учесть, что в другой ситуации Булгаков использовал «колонный зал» «этого дома», где было выставлено для прощания тело Берлиоза, для создания ассоциации с Колонным залом Дома Союзов, откуда происходили похороны праха Горького.
Приведенные соображения дают основания считать, что под «домом Грибоедова» Булгаков подразумевает все же Дом ученых, намекая таким образом на характер деятельности М.Ф. Андреевой после смерти Горького.
* * *
Вывод относительно прототипа образа Маргариты вытекает из содержания романа. Хотя отношение к личности Андреевой самого Булгакова может содержать элементы субъективизма, оно в значительной степени корреспондируется с мнением о ней близко знавших ее современников. К этому могу добавить, что в процессе изучения опубликованных материалов, касающихся личности Андреевой, выявились факты, свидетельствующие, что ее собственная интерпретация некоторых событий не подтверждается другими источниками.
В частности, имеются неточности во включенных во второе издание БСЭ биографических данных Андреевой, которые, по всей видимости, были согласованы с нею (этот том вышел в 1950 году, за три года до ее смерти). Можно, конечно, понять мотивы Женщины, уменьшившей в энциклопедии свой возраст на четыре года – все-таки семьдесят восемь лет – это далеко не восемьдесят два… Но сведения о том, что по возвращении с Капри она была арестована и находилась под следствием, явно не соответствуют действительности – она практически сразу же вместе с Художественным театром выехала на гастроли в Киев, где газета «Киевская мысль» поместила восторженную рецензию по поводу ее игры. Возможно, тогда молодой Булгаков увидел ее впервые. Возможно – в следующем, 1914 году, когда Андреева выступала в Киеве в театре Н.Н. Синельникова.
