Михаил Фонотов - Каменный пояс, 1987
— Нет, нет, — возразил Налимов. — Зинаиду трогать пока не следует. Ее можем вызвать в любой момент, как только появится необходимость. Начинать надо с Егора.
— Решено.
6Участковый инспектор Налимов сидел за обшарпанным столом и смотрел в открытую настежь дверь кабинета. Когда в коридоре появился Кубышкин, Налимов зазывно помахал рукой:
— Егор Васильевич, зайди!
Переплетчиков, глядевший в окно, повернулся и увидел, как полный, с мясистым лицом мужчина лет сорока, одетый в выгоревший на солнце костюм, хромовые запыленные сапоги с высокими голенищами, перешагнув истертый порог, поздоровался и остановился у дверного косяка. Маленькие, с короткими ресницами глазки его не задерживались на одном месте, сновали из стороны в сторону.
— Затворяй дверь, Егор Васильевич, садись, — предложил Налимов.
— Некогда, Павел Петрович. К председателю сельсовета велено явиться.
— Мы вызывали, не он.
— А… — Кубышкин запнулся, вопросительно скользнул взглядом по невозмутимо спокойному лицу Переплетчикова, потоптался на месте, запер дверь, снял кепку, медленно опустился на скрипучий стул.
— Как живется-можется, Егор Васильевич? — добродушно осведомился Налимов.
— Хвастаться нечем, Павел Петрович.
— Как нечем? В бригадиры продвинулся — разве плохо? Хоть небольшой, но все-таки начальник, а?
Кубышкин пожал плечами: мол, ничего особенного, так оно и должно быть. Пытливые глаза его опять стрельнули в сторону Переплетчикова, молча сидевшего у окна.
— Как твой дружок Сальников? Пишет? — поинтересовался участковый.
— Было одно письмо.
— Ну и как он там?
— Существует. Колония — не курорт. Туда за путевками очереди нет. Привозят в широкие ворота, провожают через узкую проходную.
— И справедливо, потому как преступник он и есть преступник, — подчеркнул Налимов.
— Так оно.
— По рекомендации Сальникова у тебя никто не был?
— Нет. А что? — Кубышкин насторожился.
— Кто же к тебе приезжал?
— Никто не приезжал.
— И у Зинаиды приезжих гостей не было?
— Не было.
Налимов слабо улыбнулся, глянул на Переплетчикова и, уловив еле заметный кивок, продолжал:
— А то, Егор Васильевич, что мы слышим ложь. Напрасно правду скрываешь.
— На мне вины нет, я живу чисто.
— И я до последней минуты так считал. Однако начинаю сомневаться. Да вот и товарищ Переплетчиков не верит. А он, да будет тебе известно, из областного уголовного розыска. Ему известно, что ты водишь дружбу с ворами. Может, действуешь с ними заодно?
— Я? — Кубышкин тряхнул лысеющей головой, заерзал на стуле, правая щека задергалась. — Вы же, Павел Петрович, знаете, что я — не вор.
— Дружков почему скрываешь?
— Нету у меня дружков. Живу у всех на виду. Чисто живу.
Теперь Переплетчиков еще больше уверился, что Кубышкин знает воров, но отрицает связь с ними, утаивает их приезды. Почему? Боится мести? Допустимо. Еще что? Хранит краденое? Хотя бы временно? Возможно. Налимов показывал дом, стоит он на удобном месте. Во двор можно заходить ночью незаметно, с поскотины, через огород. Раз принял краденое — поневоле забоишься. Страх, как говорят, всегда впереди человека бежит. Выходит, Кубышкин под пятой у воров. Где и как он сошелся с ними? Крепко ли они его к себе пристегнули? Много ли он знает о них? Как его растормошить?
— Что ж, Егор Васильевич, — начал Переплетчиков, усаживаясь на стул напротив Кубышкина, — я наслушался вас досыта. Послушайте и вы меня. Буду говорить прямо. Вы знаете воров. Десять дней назад они приезжали к вам. Один черноволосый, лицо смуглое, был одет в темно-серый костюм. Второй очень молодой, блондин, в малиновом костюме. Вы сидели с ними за столом в горнице. Пили водку из синих рюмок, закусывали солеными огурцами. Верно я говорю? Молчите? И скрываете потому, что боитесь их. Если вы честный человек, стряхните с себя трусость, помогите нам, назовите их. В противном случае мы пойдем другим путем, допросим вас и жену Зинаиду сейчас же. Надо будет — дадим очные ставки с теми, кто видел в доме ваших приятелей. Тогда разговор с вами пойдет в ином плане. Вот так, Егор Васильевич. Думайте. Решайте.
Кубышкин, не ожидавший такого напора, склонил голову. Пальцы нервно комкали кепку. Правая щека опять задергалась. Выходило, надо рассказывать правду. Он понимал, что теперь уже не утаить. Во-первых, Зинаида не устоит, особенно на очной ставке, назовет Григория и Сережку. Во-вторых, вдруг решатся на обыск, найдут чемоданы, и тогда его, Кубышкина, могут осудить за ложные показания и за укрывательство краденого. Снова прощай свобода… Нет, такое не годится. Надо пройти по тонкой жердочке так, чтобы не сорваться и не бухнуться в крутую речку.
— Егор Васильевич, — подал голос Налимов, — давай начистоту, легче обойдется.
— Ладно, иду на откровенность. — Кубышкин резко откинулся назад, кепка соскользнула с колена, шлепнулась на пол. — Ничего не утаю.
— Откровенность ценю, — заметил Переплетчиков.
— Я не воровал, поверьте.
— Готовы верить.
— Только прошу не ставить меня под первый удар.
— Можете не сомневаться. Вопрос несложный. Что-нибудь придумаем, — заверил Переплетчиков, облегченно вздохнув.
— Я уже сам придумал, — с готовностью известил Егор Васильевич.
— Да? Ну-ка, ну-ка, излагайте. — Переплетчиков оживился.
— Прошу перво-наперво-допросить тех, кто видел в моем доме гостей, чтобы ясно было, что началось не от меня. Вам ведь все равно. Скоро они снова прибудут. За чемоданами. Вот и накройте их в моем доме, а потом уж допрашивайте нас с женой. Получится: мы ни при чем. Очень прошу так сделать.
— Ваше мнение, Павел Петрович? — Переплетчиков повернулся к участковому.
— Возражений нет, — ответил Налимов.
— Принято, — согласился Переплетчиков. — О деталях договоримся позднее. А сейчас, Егор Васильевич, хочется знать, кто они? Когда, где, при каких обстоятельствах вы познакомились с ними? Когда они приезжали? Зачем? Что вам известно о кражах?
И Егор Васильевич поведал, как все произошло.
Минуло два года с небольшим с того дня, когда он возвратился из мест лишения свободы. Больная мать вскоре умерла. Зинаида уволилась с работы, занялась домашним хозяйством. Жизнь потекла спокойно. Но месяца два назад, около полуночи, неожиданно объявился Черноскулов Григорий Власович, тот самый «Скула», с которым Кубышкин познакомился в колонии и который, случалось, не раз защищал его там.
Егор Васильевич считал себя должником, принял Черноскулова уважительно, хотя и без восторга. Тот пробыл сутки, оставил чемодан на временное хранение, пояснив, что развелся с женой. Второй раз приезжал совсем недавно, появился так же в потемках и не один. С ним был молодой парень по имени Сергей, которого Кубышкин видел впервые. Оставили они еще один чемодан, ушли ночью. Где они живут, Егор Васильевич спросить не решился, зная, что Черноскулов не любит расспросов. О родственниках разговора не было.
— Зинаида заподозрила неладное, — рассказывал Егор Васильевич, — боится, переживает, покоя не дает, пилит. Да и я из разговора понял, что не все тут чисто. И снова жизнь запуталась.
Кубышкин проклинал те минуты, когда разрешил оставить на хранение первый чемодан, не отказал Черноскулову, поверил его байке о разводе с женой, накинул себе на шею удавку, от которой освободиться не просто. О подозрениях надо было сообщить, но он побоялся мести.
— Где хранятся чемоданы? — спросил Переплетчиков.
— В подполье горницы.
— Что в них? Какие вещи?
— Не знаю. Не видел.
— Когда Черноскулов приедет?
— Послезавтра, в десять вечера.
— Точно?
— Наверно. Велел находиться дома и убрать собаку, чтобы не шумела.
— Один приедет или с Сергеем?
— Оба. Так я понял.
— Неплохо, совсем неплохо. Нет ли у них оружия, Егор Васильевич?
— Не знаю.
Участковый Налимов, внимательно следивший за разговором, поинтересовался:
— Каким путем Черноскулов попадает во двор? С улицы или из огорода? У вас ведь две калитки.
— С улицы, Павел Петрович.
— А лампочку, которая над крыльцом, зажигаете, когда их встречаете?
— А как же? Обязательно. Живу на окраине. Мало ли кто может прийти поздно? Черноскулов стучит в окно с улицы. Я включаю свет и иду открывать калитку.
— Может ли кто-нибудь, кроме Черноскулова, появиться у вас ночью?
— Таких случаев пока не бывало.
— Значит, ничего менять не будем, — заявил Переплетчиков. — Встречайте так же, как и раньше. Но у меня одна просьба: не закрывайте на ночь калитку, которая соединяет огород и двор. Мы через нее зайдем. Собаку надо убрать подальше.
— Можно в баню, — подсказал Кубышкин. — Она в углу огорода. Лучше не придумать.
