Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон

– Вы помните, когда впервые влюбились в историю, которую с экрана рассказал вам кто-то другой?

Гильермо дель Торо: Конечно, помню. Фильмы Universal о монстрах, да и другие старинные хорроры. Они будто имели свои аромат и вкус, которые мне не забыть. Помню сеанс старинного «Кинг Конга» в воскресенье, у меня с собой была жареная курица, но я так приклеился к экрану, что был не в состоянии есть. Все эти фильмы, которые снимались с 1930-х по 1960-е, были несказанно прекрасны. Как они это делали? Я любил монстров с раннего детства, и эта любовь не прошла.

– С каким монстром вы соотносили самого себя?

Гильермо дель Торо: С чудовищем Франкенштейна, конечно. Я был воспитан в католичестве, и для меня этот персонаж – мученик, что-то наподобие прекрасного мессии. Он такой трогательный, увидев его впервые в детстве, я моментально решил: «Это я». А Тварь из Черной Лагуны… Я рисовал его все мое детство. Не мог представить себе монстра прекраснее.

– Только ли Голливуд вас привлекал?

Гильермо дель Торо: Нет, конечно. Я вырос в 1970-х, смотрел с детства итальянское кино – неореализм, Феллини, Дино Ризи. Хотя сам больше всего любил Марио Баву, который оказал на меня гигантское влияние. Итальянский хоррор – моя любовь.

– Вы ведь еще и «Пиноккио» собирались экранизировать?

Гильермо дель Торо: Собирался, не знаю уж, что получится. Я хочу сделать «Пиноккио» в точном соответствии с книгой Коллоди, но поместить сюжет в контекст подъема итальянского фашизма и прихода Муссолини к власти. Я легких путей не ищу и никогда не могу сказать заранее с уверенностью, каким будет следующий фильм. Я не могу сказать продюсерам: «Сниму экшн про воров на гоночных машинах», – нет, скорее уж, «хоррор про ожившую марионетку» или «триллер о Холодной войне и уборщице, влюбившейся в амфибию». Реакция стандартная: «Что, правда? Ну, удачи!» Так и учишься ждать. «Форма воды» заняла шесть лет. «Хеллбой» – восемь. «Хребет дьявола» – десять…

– И на осуществление своего самого амбициозного проекта, «Хребтов безумия» по Лавкрафту, все еще надеетесь?

Гильермо дель Торо: Безусловно. Я не сдаюсь. Как бы я хотел научиться этому – капитулировать, но нет, не сдаюсь.

Однако первый нуар дель Торо «Аллея кошмаров», в котором режиссер начисто отказывается от мистической составляющей, отчетливо показывает сквозную идею всего его творчества. Черти, вампиры, призраки, демоны и мутанты бывают довольно жуткими, но нет никого порочнее и опаснее человека. Поэтому «Аллея кошмаров», в которой на экране – одни только люди, еще и самый мрачный фильм Гильермо дель Торо.

Жанровая составляющая здесь преподнесена неиронично и фундаментально не случайно, ведь фильм поставлен по одноименному роману Уильяма Линдсей Грэшема, написанному в «нуарном» 1946-м и уже экранизированному в 1947-м Эдмундом Гулдингом (впрочем, дель Торо настаивает: его версия – не ремейк, а новая экранизация, более точная по отношению к первоисточнику). Герой, некто Стэн Карлайл (Брэдли Купер в своей второй блестящей роли за месяц после «Лакричной пиццы»), – одинокий мужчина с туманным прошлым, о котором он предпочитает не распространяться, и анекдотическим самомнением. Оно и заведет его в тупик, когда на пути Стэна встретится холодная блондинка с говорящим именем, доктор Лилит Риттер (в роли роковой красавицы – пугающе неотразимая Кейт Бланшетт). Их сложные отношения, рождающиеся на фоне великолепных арт-декошных зданий и интерьеров Баффало, – еще и поединок между шарлатаном-«менталистом», при помощи умелых трюков читающим мысли, и профессиональным психоаналитиком, которая твердо знает: торговать правдивыми секретами выгоднее, чем кормить публику сладкими иллюзиями.

Дель Торо не был бы собой, если бы не добавил к нуару элементы иного, контрастного жанра – сюжетно важного и для романа, но именно в фильме выведенного на первый план. «Аллея кошмаров» – ярмарочное или цирковое кино в духе «Уродцев» Тода Браунинга, «Человека-слона» Дэвида Линча и двух версий «Дамбо», анимационной и игровой. Иные актеры в этом аляповатом, красочном, выразительном и одновременно фальшивом мире смотрятся как влитые – например, играющий плутоватого хозяина цирка Уиллем Дэфо; органичный в роли добродушного силача Бруно, любимчик режиссера, Рон Перлман, а также Марк Повинелли в роли карлика Колосса. Другие («электрическая девушка» Руни Мара, пара возрастных медиумов – Тони Коллетт и Дэвид Стрэтерн) показывают себя с неожиданной стороны. В центре этого пасьянса из карт Таро – заросший, грязный, жуткий, способный лишь бормотать фразу «Я не такой!» специальный аттракцион, так называемый человек-зверь. Если остальные циркачи играют перед доверчивой толпой роли, то опустившийся пьянчужка, живущий в клетке и на потребу зрителям перегрызающий глотку живой курице, – человек в его самой примитивной, очищенной от стыда, совести и примет цивилизации, форме. Ему достались только инстинкты. Присоединившийся к балагану Стэн гадает, как можно было дойти до такого состояния? Своеобразным ответом на вопрос становится его собственная судьба.

Не раскрывая подробностей интриги – впрочем, довольно предсказуемой, – этого восхитительно тягучего, патологически живописного, чрезвычайно дискомфортного фильма, можно констатировать, что Гильермо дель Торо, изъяв из своей вселенной магию, убрал оттуда и надежды на хеппи-энд. Вообще же «Аллею кошмаров» хочется трактовать не как моралите о падении гордеца или психоаналитическую притчу об эдиповом комплексе (оба прочтения более чем законны), а как картину о природе кинематографа и искусства в широком смысле. С несвойственным ему прежде и, возможно, возрастным хладнокровием режиссер изучает границу, за которой благотворные фантазии и спецэффекты превращаются в прямую ложь, служащую корыстным целям обманщиков. Как отделить утешительные сказки, на которые во все времена была падка публика, от циничных и выгодных манипуляций? Для режиссера, совсем недавно впервые получившего «Оскар» именно за такую сказку, это отважный вопрос. Но он касается не одного дель Торо, а всего Голливуда.

Мистика – любимое орудие мошенников, персональные травмы и драмы – питательная среда для расчетливых негодяев, а всеобщий эскапизм – слабое место социума, переживающего кризис. Фоном всего происходящего в «Аллее кошмаров» становятся события Великой депрессии и Второй мировой. В этом мире, где цена жизни – ломаный четвертак, каждый, от бесправного циркача до респектабельного миллионера (в этой роли блистателен неузнаваемый Ричард Дженкинс), рискует моментально превратиться в «человека-зверя». Выпивка, наркотики или приравненные к ним сеансы чтения мыслей и общения с умершими затуманивают разум, суля осуществление невозможного. Но после опьянения неизбежно наступает похмелье – и, передавая зрителям его невыносимый привкус, Гильермо дель Торо в своем, казалось бы, классическом до архаичности фильме весьма точно отражает дух эпохи, в которую он снят.