Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон

Мы уже в этот момент догадываемся: есть и другие магические способности у Элайзы, недаром носящей фамилию Эспозито, то есть Сирота. Она не случайно влюбляется в Амфибию, он ей – достойная пара. Ведь дом ее – море, родина – пена морская, а сама она – позаимствованное дель Торо творение другого жестокого датчанина, Ганса Христиана Андерсена. Лишенная речи во имя любви и страдающая на суше, но мечтающая о море русалочка. Можно объяснять ее любовь к земноводному партнеру любопытством, жалостью, нехваткой секса, даже социальной солидарностью. Истина же проще: они одной крови. Изрядно разбавленной соленой водой.

Анекдотический персонаж выворачивает наизнанку стереотип всех красавцев с квадратными челюстями из фильмов 1950-х («Твари из Черной Лагуны», в частности), воплощая самые отвратительные черты так называемой мужественности. Взаимозависимость – как с «Портретом Дориана Грея»: чем волшебнее и притягательнее подводная тварь, тем ужаснее садист Стрикланд. Конечно же, эту роль мог идеально сыграть единственный американский артист – Майкл Шеннон. Если Салли Хокинс способна создавать персонажей, под эксцентричной внешностью и поведением которых скрыты разум и воля, то Шеннон – виртуоз извращений и психозов, спрятанных под самоуверенной повадкой успешного самца. Хокинс вносит в «Форму воды» табуированный для Голливуда секс, Шеннон – возмутительно натуралистичное насилие.

Садист Стрикланд для дель Торо воплощает фиаско целого ряда «скреп» классического Голливуда. Прежде всего мужественности как таковой. «Форма воды» – фильм с героиней, но без настоящего героя, на роль которого претендует нарцисс Стрикланд. Не расстающийся с электрической дубинкой, очевидно фаллическим символом власти, он не в состоянии получить сексуальное удовлетворение с собственной кукольной супругой – та слишком болтлива и самостоятельна, на его вкус, поэтому его привлекает (но без шансов на успех) немая Элайза. Стрикланд не способен углядеть за своим нетривиальным подопечным, которого похищают из-под его носа, а потом расследовать его исчезновение, настолько ослеплен высокомерием. Но это лишь сюжетная функция персонажа, есть и метафорическая.

Если для Лавкрафта предвестьем грядущего апокалипсиса было открытие иных – «сатанинских» религиозных культов и ценностных систем, то дель Торо восхищен существованием нечеловеческих представлений о добре и зле, любви и жестокости, которые в его фильме воплощает Амфибия. Сыплющий ссылками на Писание и отождествляющий себя с Самсоном – недаром второе имя поучаемой им черной уборщицы Далила, – Стрикланд уверен, что он венец творения, созданный по образу и подобию Бога. Его финальное поражение – добровольное признание божественной природы той твари, которую он считал низшей формой жизни. Дель Торо здесь беспощаден не только по отношению к своему карикатурному антигерою, но и ко всей иудео-христианской цивилизации, картонной и условной, как идущий в кинотеатре под квартирой Элайзы пеплум «История Руфи».

И еще одна ссылка на Лавкрафта. Его персонажи, жители первой половины XX века, свято веровали в прогресс, но их планы на будущее разрушали древние культуры, народы, верования, внезапно восстававшие из мглы времен. Точно так же одержим идеей будущего и прогресса Стрикланд. Недаром свое желание подвергнуть Амфибию вивисекции он пытается оправдать научными целями, хотя на самом деле просто хочет стереть с лица земли столь возмутительный атавизм. Продавец автомобилей, впаривая Стрикланду кадиллак, льстит тому: «Вы – человек будущего!» Но пришитые врачами два пальца руки, перед тем откушенные Амфибией, не приживаются на теле Стрикланда, чернея от гангрены и распространяя зловоние. Будущее инфицировано смертью, оно гниет заживо, само того не замечая. Дель Торо в этом противостоянии на стороне древности, неистребимого и бессмертного прошлого; будущее видится ему лицемерным, поверхностным и жестоким. Безусловно, здесь и критика трамповских США с их причудливым гибридом прошлого (мифического) и будущего (обещанного) величия: let’s make America great again.

У Амфибии, Элайзы и Стрикланда есть спутники, или двойники, низводящие архетипический масштаб до повседневных габаритов.

Рядом с Элайзой – ее коллега Зельда (колоритная оскаровская лауреатка Октавия Спенсер), угнетенная бездельником мужем и неудовлетворенная, также сирота и также уборщица. Она бесконечно говорлива, но владеет языком жестов. Ей бы не пришло в голову влюбиться в чудовище или противостоять начальству, но в решающий момент она готова стать на сторону подруги.

Рядом со Стрикландом – подхалим Флеминг (Дэвид Хьюлетт), начальник службы охраны лаборатории, также захваченный идеей будущего. Над ним генерал Хойт (Ник Сирси), жестокий солдафон и карьерист. Оба действуют по инструкциям и не способны уверовать в чудо, хоть и лишены фанатичной агрессивности Стрикланда.

Но интереснее всех двойник Амфибии. Это пугливый, вечно скрывающийся ото всех сосед Элайзы по лестничной клетке – гей-художник Джайлс (одна из лучших ролей Ричарда Дженкинса), издалека вздыхающий по красавцу-бармену из кондитерской неподалеку, носящий парики на преждевременной лысине и безуспешно пытающийся встроиться в мир победившего будущего. «У меня такое чувство, что я родился или слишком рано, или слишком поздно», – доверяется он Амфибии, сидящему рядом с ним в ванной комнате.

Из этого не следует, будто «Форма воды» – просто политическая аллегория США полувековой давности. Скорее, матч-реванш, в котором режиссер подыгрывает своим фантазиям и позволяет всем запретным чувствам и репрессированным желаниям вырваться на волю, прорасти буйным цветом. Так начинают вдруг расти волосы на лысине Джайлса, к которой прикоснулся Амфибия.

Остается еще один необычный персонаж – виртуозно сыгранный Майклом Стулбаргом очередной «серьезный человек», ученый по имени Роберт Хоффстетлер, появившийся в лаборатории для исследования амазонского феномена. Он ведет двойную жизнь, являясь на самом деле глубоко законспирированным агентом КГБ по имени Дмитрий (прилагается несколько очень смешных «клюквенных» сцен с «Очами черными» и суровым резидентом-куратором по фамилии Михалков). Он колеблется между долгом и чувством и в конечном счете выбирает чувство, помогая Амфибии выбраться на волю, обманув как американских, так и советских вивисекторов. Этот герой – нет сомнений, самый близкий дель Торо – эмоциональный ответ режиссера на сотни образов «безумных ученых», второго жупела кинематографа ужасов после монстров. Самопожертвование Хоффстетлера – реабилитация за все преступления Франкенштейна, Мабузе и Калигари.

Действие было перенесено в Латинскую Америку, откуда родом и Тварь, и дель Торо, никогда не слышавший о советском фильме. А снят он был по одноименному роману Александра Беляева, написанному в конце 1920-х синхронно с новеллами Лавкрафта о расе Глубоководных.