Внутренний СССР - Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий...
Но на этом нефольклорное продолжение легенды не завершилось. Более чем полвека спустя, 20 марта 1997 г., за день до 90 летнего юбилея Е.С.Вентцель (литературный псевдоним И.Грекова), “Независимая газета” № 50 познакомила своих читателей с только что вышедшим в свет при содействии издательства “Текст” (г. Москва) романом “Свежо предание” (“но верится с трудом” — продолжение известной поговорки, которое, скорее всего имела в виду И.Грекова, избрав ее начало в качестве названия своего романа). Анонсирующая книгу статья И.Зотова называлась по аналогии с широко известным учебником Е.С. Вентцель “Теория вероятностей”. Так мы узнали, что в архиве писателя 35 лет пролежала рукопись, судя по содержанию, во многом автобиографичного характера. Об этом же говорит и посвящение, которым И.Грекова предварила роман: “Памяти моего сына Михаила Дмитриевича Вентцеля”. Из статьи мы узнали, что:
“Содержанием роман И.Грековой подражает «Медному Всаднику». Ничем не примечательный молодой человек по имени Константин Левин (кстати, полный тезка толстовского героя). Не подпольщик, не ниспровергатель авторитетов, не выдающийся ученый, не герой войны, не лагерник, а простой советский житель, ровесник Октября, он оказывается раздавлен медным истуканом. (Не Петром Романовым — Иосифом Джугашвили.) Сходит с ума, умирает.
Впрочем, есть одна важная деталь в романе, которая как бы переносит его содержание в иную плоскость: Левин — не вполне «простой советский житель», а еврей. Своего рода эпиграф предпослан И.Грековой к своему роману в рубрике «От автора». В нем всего несколько слов: «Все газетные цитаты, приведенные в книге подлинные. Автор по национальности — русский. Москва, 1962 г.» Это обстоятельство, по всей видимости, и оказалось той причиной, по которой роман не был напечатан Твардовским. Антисемитизм и в России, и в СССР тлеет уже не первое столетие, то разгораясь, то внешне затухая, но никогда не порождая собственной противоположности.”
Интересно, какую бы “противоположность” породили в уме автора статьи следующие строки романа:
“Мы, русские, как клопы. Нас вывести нельзя. А знаете до чего живуч клоп? Где-то я читал, что в покинутых зимовках на севере через десятки лет находили живых клопов. Каково? Мороз шестьдесят градусов, жрать нечего, а живет. Молодец клоп!”
Это высказывание одного из персонажей романа, “русского” профессора Николая Прокофьевича, в котором хорошо просматривается неприкрытая русофобия самого автора.
Герой романа, еврей Левин сходит с ума и умирает в психбольнице потому, что его не берут на работу по специальности. Однако, Левину даже и мысли не приходит, что можно пойти на стройку, на завод чернорабочим или грузчиком. Описываемые события происходили в начале пятидесятых и объявления типа “Требуются…” в те годы висели на каждом шагу. Интересно, что делают “левины” сегодня, когда сотни тысяч квалифицированных научных кадров бывшей державы, разорванной ныне на рыночные части, оказались выброшенными на улицу?
“Иррациональность [80] этого чувства не поддается исчислению, поэтому книги, против него открыто восстающие, воспринимаются неизменно настороженно. Гораздо проще отдаться борьбе с чистым общественным злом (колхозами, компартией и тому подобным), но не с тем, что невозможно уяснить в четких категориях. Герой романа И.Грековой, возможно, не так широко мыслит, как другие, русские по национальности, персонажи других романов других авторов, возможно, он ущербно прямодушен, но он остался катастрофически самим собой, даже сойдя с ума.”
У статьи есть эпиграф:
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы не обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Другими словами, за язык И.Зотова — борца с “нечистым злом” — антисемитизмом (действительно, есть что-то нечистое в этом искусственно созданном хозяевами евреев зле) никто не тянул: он с вдохновением и, видимо, не без согласия автора романа, провел параллель между Евгением из “Медного Всадника” и евреем Константином Левиным. Значит, на уровне подсознания евреи и сами уже давно понимают, что Пушкин в образе Евгения в “Медном Всаднике” хотел уяснить прежде всего для себя, а затем раскрыть и для нас, своих будущих читателей, тайну явления в мир людей еврейства и объективные предпосылки его информационной гибели.
О том, что мания преследования со стороны каких-то скрытых для сознания сил, действительно свойственна еврейской культурной “элите” советского периода, говорит и творчество иудейского тандема в лице Аркадия и Бориса Стругацких.
“Огромный далекий молот с унылой равномерностью бил в мостовую, и удары эти заметно приближались — тяжелые, хрусткие удары, дробящие в щебень булыжник мостовой. (…)
Молот все приближался, и совершенно непонятно было — откуда, но удары были все тяжелее, все звонче, и была в них какая-то несокрушимая и неотвратимая победительность. Шаги судьбы, мелькнуло в голове у Андрея. (…) Бумм, бумм, бумм, — раздавалось совсем близко, земля под ногами содрогалась. И вдруг наступила тишина. Андрей сейчас же снова выглянул. Он увидел: на ближнем перекрестке, доставая головой до третьего этажа, возвышается темная фигура. Статуя. Старинная металлическая статуя. Тот самый давешний тип с жабьей мордой — только теперь он стоял, напряженно вытянувшись, задрав объемистый подбородок, одна рука заложена за спину, другая — то ли грозя, то ли указуя в небеса — поднята, и выставлен указательный палец.”
А это отрывок из фантастического романа “Град обреченный”. На обложке Ленинградского издания 1989 г. художник изобразил бритоголового жреца в кожаных сандалиях и то ли в древнеегипетском, то ли в древнегреческом хитоне. По содержанию романа, как и в “Медном Всаднике”, статуя преследует в мертвом городе членов экспедиции, интеллектуальным лидером которой выступает еврей Изя.
“Град обреченный”, по признанию младшего Стругацкого [81] одно из любимых произведений “братьев”. Чтобы понять, как такое рождается в головах столь популярных фантастов, нам придется заглянуть в их творческую кухню, которую они особенно-то и не скрывают: то ли потому, что сами не понимают, что творят, то ли потому, что считают — все равно никто ничего не поймет. И нам не придется проводить какие-то особые литературные изыскания; достаточно привести выступление Стругацкого-младшего на Ленинградском семинаре писателей-фантастов 13 апреля 1987 г.
“Всякий человек, который написал в жизни хотя бы двадцать авторских листов, знает, что существует две методики написания фантастических вещей. Методика номер один — это работа от концепции. Вы берете откуда-то, высасываете из пальца некую формулировку, которая касается свойств общества, мира, Вселенной, а затем создаете ситуацию, которая наилучшим образом её демонстрирует. Второй путь, сами понимаете обратный. Вы отталкиваетесь от ситуации, которая почему-то поражает ваше воображение, и, исходя из нее, создаете мир, одной из граней которого обязательно будет определенная концепция.”
По существу — это признание в методологической нищете, ибо обе методики написания фантастических вещей, изложенные Б.Н.Стругацким, иллюстрируют калейдоскопичность его личностного мировосприятия. Только, если в первом случае он, даже не пытаясь понять как устроен мир, “высасывает из пальца некую формулировку” концепции и создает ситуацию, “которая наилучшим образом её (т.е. формулировку концепции) демонстрирует”, то во втором случае он просто выдергивает из целостного процесса (разумеется, социального ибо с другими писатель дела не имеет) некий факт, который почему-то “поражает его воображение” и который становится основой для создания мира, “одной из граней которого обязательно будет определенная концепция”. Но почему тот или иной факт поразил его воображение, писатель определить не может, хотя и утверждает, что концепция мира, созданного его воображением, — вполне определенная. На самом деле факт, его поразивший, — не “какой-то”, и формулировка концепции, высасываемая им из пальца, — не “некая”, а результат проявления не осознаваемой им лично, но тем не менее объективно существующей и реально действующей в Западной цивилизации библейской концепции управления (или самоуправления).
Если же произведения братьев Стругацких читать внимательно, а не в умственно расслабленном состоянии, то в них можно найти и явные признаки отражения библейского мировоззрения, отличительным признаком которого является отсутствие связей с биосферой планеты Земля и с реальной хронологией глобального исторического процесса. Как и в Библии, в их произведениях отсутствует описание природы; их герои живут в мире без привязки к хронологии реальных событий; они без родовых корней и как бы ниоткуда; действуют как персонажи, лишенные свободы воли, т.е. как биороботы и потому невозможно к ним проникнуться настоящими человеческими чувствами. И все это потому, что мир братьев Стругацких далек и от прошлой и будущей реальности, которая, кстати их совсем и не интересует. Они, как и Евгений из “Медного Всадника”, создают свой мир, действительно “высосанный из пальца”. И это не домыслы антисемитов, а добровольное признание “кумира, патриарха и общего любимца” Б.Стругацкого, сделанные им самим через десять лет после выступления на семинаре фантастов-писателей:
