Георгий Плеханов - Народники-беллетристы
Земледельческий труд ставит крестьянина в полную зависимость от непонятных ему и, по-видимому, совершенно случайных явлений природы. Природа "учит его признавать власть, и притом власть бесконтрольную, своеобразную, капризно-прихотливую и бездушно-жестокую". И крестьянин "умеет терпеть, терпеть не думая, не объясняя, терпеть беспрекословно. Он знаком с этим выражением на факте, на своей шкуре, знаком до такой степени, что решительно нет возможности определить этому терпению более или менее точного предела".
Само собой понятно, что крестьянин олицетворяет природу, случайности которой для него "сосредоточиваются в Боге". Он верит в Бога "крепко, непоколебимо" и "ощущает его близость почти до осязания". Он молится ему, чтобы снискать его расположение, хотя не знает толком ни одной молитвы. Гл. Успенскому удалось однажды услышать весьма интересное исповедание веры. "Верую во единого Бога отца, — учил знакомый ему крестьянин, Иван Ермолаевич, своего сына, — и в небо и в землю. Видимо-невидимо, слышимо-неслышимо. Припонтистился еси, распилатился еси… а дальше Бог знает, что было", — замечает автор. Все это крайне нелепо и бестолково, но необходимо, неизбежно и в самом деле очень "стройно". Религиозное суеверие представляет собою естественный продукт отношений крестьянина к природе, "особенностей земледельческого труда". Мысль крестьянина порабощена "властью земли" и природы. В лучшем случае она может дойти до создания какой-нибудь "рационалистической" секты, но никогда не может возвыситься до материалистического и единственно-правильного взгляда на природу, до понятия о власти человека над землею.
Свойствами того же земледельческого труда объясняется и власть большака в крестьянской семье.
"Глава в доме, власть домашняя нужна, — говорит Гл. Успенский. — Этого требует опять же сложность земледельческого труда, составляющего основание хозяйства, и зависимость этого труда от велений и указаний природы"
В поземельных отношениях крестьян легко проследить решающее влияние того же самого принципа. "Требованиями, основанными только на условиях земледельческого труда и земледельческих идеалов, объясняются и общинные земельные отношения: бессильный, не могущий выполнить свою земледельческую задачу по недостатку нужных для этого сил, уступает землю (на что она ему?) тому, кто сильнее, энергичнее, кто в силах осуществить эту задачу в более широких размерах. Так как количество сил постоянно меняется, так как у бессильного сегодня сил может прибавиться завтра, а другого может убавиться, то передвижка — как иногда крестьяне именуют передел — должна быть явлением неизбежным и справедливым".
Не подумайте, читатель, что эта земледельческая "справедливость" осуществляется без малейших неудобств для кого бы то ни было: в сочинениях того же Гл. Успенского мы встречаем на этот счет весьма поучительные страницы.
"Вот рядом с домам крестьянина, у которого накоплено двадцать тысяч рублей денег, живет старуха с внучками, и у нее нечем топить, не на чем состряпать обеда, если она где-нибудь не подберет, "уворуючи", щепочек, не говоря о зиме, когда она мерзнет от холода
— Но ведь у вас есть общинные леса? — с изумлением восклицаете вы, дилетант деревенских порядков.
— Нашей сестре не дают оттедова.
— Почему же так?
— Ну, стало, выходит, нет этого, чтобы то есть всем выдавать".
"Или:
— Подайте, Христа ради.
— Ты здешняя?
— Здешняя.
— Как же это так пришло на тебя?
— Да как пришло-то! Мы, друг ты мой, хорошо жили, да муж у меня работал барский сарай и свалился с крыши, да вот и мается больше полгода… Говорят — в город надыть везти, да как его повезешь-то? Я одна с ребятами. Землю мир взял.
— Как взял? Зачем?
— Кто же за нее души-то платить будет? Еще слава Богу, души взяли. Ведь силы в нас нету", и т. д.
И ворующая щепочки старуха с внучками, и жена пострадавшего на барской работе крестьянина лишены земельного надела и дров именно в силу той самой "стройности" земледельческих порядков, которая заставляет отнимать землю у "бессильного, не могущего выполнить свою земледельческую задачу", и передавать ее тому, "кто сильнее, энергичнее". Гл. Успенский прекрасно видит теневую сторону "стройной" деревенской жизни, но он мирится с нею, становясь на крестьянскую точку зрения. Он понимает теперь неизбежность многих, прежде так сильно печаливших и возмущавших его явлений. Нервы его становятся "как бы покрепче" и начинают "обнаруживать некоторую неподатливость в таких случаях, в каких прежде, т. е. весьма недавно, они не могли не ныть, хотя, конечно, бесплодно".
Последуем и мы примеру нашего автора. Будем изучать, а не осуждать современные деревенские порядки. Проследим влияние земледельческого труда на правовые и политические воззрения крестьян.
"Эти же сельскохозяйственные идеалы и в юридических отношениях, — продолжает Гл. Успенский: — имущество принадлежит тому, чьим творчеством оно создано… Его получает сын, а не отец, потому что отец пьянствовал, а сын работал; его получила жена, а не муж, потому что муж — олух царя небесного и лентяй, и т. д. Объяснения высшего государственного порядка также без всякого затруднения получаются из опыта, приобретаются крестьянином в области только сельскохозяйственного труда и идеалов. На основании этого опыта можно объяснить высшую власть: "Нельзя без большака, это хоть и нашего брата взять". Из этого же опыта наглядно объясняется и существование налогов: "Нельзя не платить, царю тоже деньги нужны… Это хоть бы и нашего брата взять; пастуха нанять, и то нужно платить, а царь дает землю".
Словом, как случайности природы сосредоточиваются для крестьянина в Боге, так случайности политики сосредоточиваются для него в царе.
"Царь пошел воевать, царь дал волю, царь дает землю, царь раздает хлеб, — что царь скажет, то и будет".
Земледельческий труд поглощает все внимание крестьянина и составляет все содержание всей его умственной деятельности. "Ни в какой иной сфере, кроме сферы земледельческого труда, опять-таки в бесчисленных разветвлениях и осложнениях, мысль его так не свободна, так не смела, так не напряжена, как именно здесь, там, где соха, борона, овцы, куры, утки, коровы и т. д. Он почти ничего не знает насчет своих "правов", ничего не знает о происхождении и значении начальства, не знает — за что началась война и где находится враждебная земля и т. д., потому что он заинтересован стоим делом, ему некогда знать и интересоваться всем этим", точно так, как мне и вам, заинтересованным всем; этим, нет ни охоты, ни возможности три вечера кряду думать об утке или грустить душевно, глядя на то, что овес вышел редок… Но в своем деле он вникает во всякую мелочь, у него каждая овца имеет имя, смотря по характеру, он не спит из-за утки ночи, думает о камне и т. п.".
VI.Так объясняет Гл. Успенский все стороны крестьянской жизни и все особенности крестьянской мысли. Его объяснения последовательно вытекают из одного основного принципа. Но что такое самый этот принцип, что такое "условия земледельческого труда"? Наш автор выражается на этот счет несколько неопределенно, что довольно невыгодно отзывается на выработанной им теории "власти земли". Говоря вообще, под "условиями земледельческого труда" можно понимать те социальные условия, в которые наставлен земледелец данной страны в данное время, т. е. правовые отношения земледельца к своим собратьям по труду — другим земледельцам, — его отношения к верховной власти, к другим сословиям; и т. п. Но Гл. Успенский не довольствуется таким поверхностным понятием об условиях земледельческого труда. В своем анализе он идет гораздо дальше и, как мы уже видели, старается объяснить все общественные отношения земледельческой страны какими-то другими "условиями", из которых эти отношения вытекают, как нечто производное. О каких же "условиях" говорит Успенский? Отвлекаясь от всех тех отношений, в которые люди становятся о процессе производства друг к другу, т. е., в данном случае, отвлекаясь от всех общественных условий земледельческого труда, мы имеем дело лишь с отношениями человека к природе. Именно отношение человека к природе и имеет в виду Гл. Успенский. Он прямо говорит, что считает природу "корнем" всех "влияний" земледельческого труда на земледельца и на весь склад его общественных отношений. "С ней человек делает дело, непосредственно от нее зависит". Отсюда и вытекает "власть" природы и больше всего, конечно, земли над человеком. Справедливость этого не подлежит ни малейшему сомнению. Но этого недостаточно. Зависимость человека от природы имеет меру, которая сама изменяется.
Достигнув известной степени, это количественное изменение меры зависимости человека" от природы качественно изменяет самое отношение человека к природе. Находясь первоначально под властью природы, он постепенно сам приобретает власть над природой. Сообразно с этим, изменяются и отношения людей не только в самом; процессе производства, но и во всем обществе. Прежде всего возрастание власти человека над природой выражается, конечно, в увеличении производительности его труда, в вырастании количества находящихся в его распоряжении производительных сил. Поэтому можно сказать, что степенью развития производительных сил определяются как взаимные отношения людей в производстве, так и все их общественные отношения. Обратил ли Гл. Успенский внимание на эту сторону дела? Нет, не обратил, потому что если бы обратил, то не говорил бы об "условиях земледельческого труда", как о чем-то вечном и неизменном. Он и сам увидел бы тогда, что они очень изменчивы и что изменение их должно вести к изменению всего склада нашей деревенской жизни, всех взаимных правовых отношений крестьян, их отношений к верховной власти и даже их религиозных представлений. Вместе с этим его собственные взгляды на русскую жизнь очень много выиграли бы в "стройности" и последовательности. Ему оставалось бы только решить, в какую сторону должно совершиться изменение условий нашего земледельческого труда, чтобы с ясностью указать "новым людям" наиболее подходящую для них роль в историческом ходе этого изменения.
