Александр Казанцев - От ящеров до дальних звезд
Тут можно ожидать чего угодно, самого неожиданного, но не исключено, как пишет сам фантаст в той же «Туманности Андромеды», что где-то окажутся «не только братья по разуму, но и братья по телу». Что ж, мы вправе об этом мечтать! И кто знает, может быть, такая мечта не так далека от действительности и человекоподобные инопланетяне когда-нибудь встретятся (если уже не встречались в прошлом!) с людьми Земли. Хотелось бы при встрече с ними не краснеть за наше неразумное человечество!
Ефремов допускал, что звездные пришельцы могли побывать когда-то на Земле. Он с большой художественной силой выразил это в своей повести «Звездные корабли». Нахождение черепа разумного существа передано с огромной достоверностью во всех деталях, так знакомых ученому-палеонтологу. Вместе с тем повесть в этой части приобретает большое философское звучание.
Ефремов был убежденным сторонником реалистической фантастики, любое его допущение исходило из угаданного им развития уже существующего зерна знаний. Он умел предвидеть много, понимая тенденции развития науки и техники. Он уважал Жюля Верна, который впервые ввел в литературу героя-техника, строя сюжет на применении технических новшеств, более того, впервые в мировой литературе привлек в качестве полноценного героя неодушевленный предмет, знаменитый «Наутилус», технического совершенства которого не достигли даже современные субмарины.
Но и до Ефремова, и после него существовала другая ветвь фантастики (уже не научной!), делающей какое-либо произвольное, порой самое невероятное допущение — например, нос, отделившийся от лица героя и разгуливающий по проспекту в генеральском мундире («Нос» Н. В. Гоголя). Или кусочек кожи, обладающий чудесным даром исполнять желания героя, но сокращающийся при этом в размерах («Шагреневая кожа» О. Бальзака), или чудесный портрет, на котором отражались все пороки оригинала, а сам герой оставался юным и прекрасным («Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда). Во всех этих классических произведениях благодаря таланту авторов и строгому соблюдению достоверности во всем том, что вытекало из «сказочного» допущения, удавалось показать как бы через увеличительное стекло пороки героя и общества, в котором он существовал. Прибегали к фантастическим приемам и Д. Свифт в своем «Гулливере», и Г Уэллс в «Машине времени», показывая в первом случае ограниченность современного Свифту аристократического общества, бессмысленность войн, ведущихся, к примеру, из-за того, с какой стороны разбивать яйцо, вместе с тем отражая высокие человеческие чувства, проявление которых запретно из-за непреодолимой преграды между «большими» и «маленькими» (читай: между знатью и простолюдинами). Уэллс же, применив прием перемещения во времени, показал, до какого чудовищного, даже биологического, перерождения может дойти современное ему капиталистическое общество угнетателей и угнетенных, когда те, кто создает материальные ценности, превратившись в морлоков, уйдут под землю, оставив на поверхности потомков былых своих хозяев, бездельников-элоев, которых они кормят только из-за их нежного и вкусного мяса…
Сказочная фантастика была чужда Ефремову, но он признавал, что привлечение в повествование сверхъестественных персонажей, если это оправдано замыслом, может способствовать литературным удачам. Достаточно вспомнить Гете и его Мефистофеля, того же Гоголя с прелестными «Вечерами на хуторе близ Диканьки», даже «Демона» Лермонтова, сказки Пушкина…
Вспоминал он в беседах со мной и М. Булгакова. Но я думаю, что он вряд ли согласился бы с некоторыми «критиками», которые выдвигают так называемую «демоническую литературу» на первый план советской фантастики. В пору научно-технической революции нельзя видеть средство повышения художественной ценности научной фантастики в уходе от показа достижений техники. Научная фантастика отличается от обычной беллетристики тем, что должна быть не только художественной, но еще и научной, а порой подниматься до подлинных прогнозов, смело высказывая дерзкие гипотезы.
Приведу строчки еще из одного своего сонета:
В игре стремнин воображенья Поток бурливый напоен Огнем идей, гипотез жженьем И тайной будущих времен.
Фантазия — качество величайшей ценности. Без фантазии нельзя было бы изобрести дифференциальное и интегральное исчисление. Об этом говорил Владимир Ильич Ленин. Фантазия — это способность представить себе то, чего нет. Она лежит в основе всякого творчества, которое возвышает человека над всем живым на Земле.
Фантазией владеет ученый на пороге открытия, фантазией окрылен конструктор, создавая в уме будущую, никогда не существовавшую машину, фантазия вдохновляет поэта. Но фантазией пользовались и те, кто создавал и мифы, и основы различных религий. Словом, фантазия — то острое оружие, которое в разных руках может служить прямо противоположным целям.
Иван Антонович Ефремов никогда не разделял взглядов некоторых критиков, призывавших «во имя художественности» отказаться в научной фантастике от «технических побрякушек», как именовали они технические идеи героев якобы устаревшего Жюля Верна. Герои Ефремова, носители таких идей, способны заинтересовать ими читающую молодежь.
Наша страна нуждается в технических кадрах; любовь к технике, тягу молодежи в технические вузы всегда пробуждала запоем читаемая ею научная фантастика.
И когда фантастика служит не просто развлечением или отвлечением от действительности, а поднимается до уровня Мечты, увлекающей читателя, тогда она выполняет свою главную функцию.
Иван Ефремов умел превращать свою фантазию в Мечту, не только живописуя будущие времена, но и говоря о сегодняшнем дне и, что, казалось бы, совсем удивительно, углубляясь своими произведениями в далекое прошлое («На краю Ойкумены», «Путешествие Баурджеда» и, наконец, «Таис Афинская»). В этих не просто исторических, хотя и на историческую тему, произведениях Ефремов выражает через обаятельные образы героев свою мечту о Человеке, благородном, сильном, умном и добром (что, безусловно, можно сказать и о самом авторе) И даже прославленная в веках греческая гетера, блистая не только божественной красотой, но и недюжинным умом, полна такого обаяния, что читатель не воспринимает ее необычной профессии — перед ним чудо-женщина, Мечта писателя, воплощенная в реалистическую фантазию, обращенную в былые тысячелетия.
Фантастика всегда отражает действительность, куда бы ни был направлен ее луч. Помню, как возмущался Иван Антонович, когда слышал раболепствующие перед достижениями современности возгласы, что «действительность обогнала мечту». Этого никогда не может быть, утверждал он. Действительность способна обогнать лишь вчерашнюю мечту, которая сегодня высвечивает новые дали. Мечту нельзя обогнать, как не опередить человеку собственной протянутой вперед руки.
И мечта Ивана Ефремова живет в его книгах, переселяется в сердца читателей и ведет вперед к горизонтам, увиденным в своем озарении писателем, ученым, художником и мыслителем.
