Лев Гурский - Наше всё – всё наше
Яша ШТЕРН (с нажимом): Вот! A тем временем Штирлиц затевает интригу с участием высших руководителей Третьего рейха. То есть Броневого и Визбора, — тех ещё арийцев. Плюс к тому, естественно, за кадром поёт Иосиф Давыдович Кобзон, a разговаривает Ефим Захарович Копелян… Тогда уж, по логике сюжета, выходит, что и физика-то Рунге кинули в тюрягу не за то, что он еврей, a за то, что он недостаточно еврей — из всей родни у него только одна кошерная бабка: разве с такой занюханной анкетой можно бомбу делать?
Максим ЛАПТЕВ (увещевающим тоном): Яша, Яша, успокойся, ты бредишь.
Яша ШТЕРН (и не думает успокаиваться): Да после «Семнадцати мгновений» любой идиот смекнёт, почему у Гитлера крыша съехала на еврейском вопросе и отчего развилась мания преследования. Идёт фюрер себе по коридору Имперской Канцелярии — a отовсюду наши, наши, наши, и эдак с иронической ухмылочкой ему: «Хайль!»… (Вдруг спохватывается; жалобно.) Ох, Макс, я, кажется, становлюсь брюзгой, да?
Максим ЛАПТЕВ (кивает): Иа-йа, натюрлих. Ho это хорошо лечится шнапсом.
ДЕЛО ШЕСТОЕ
Наше всё — всё наше
Вечер. Осень. Дачная веранда. Возле старого деревянного стола два плетёных кресла. Ha одном из них сидит Максим Лаптев и, сумеркам назло, честно вглядывается в книгу Александра Бушкова «A. С. Секретная миссия» (Москва, «Олма Медиа Груп», 2006). Сидящий рядом Яша Штерн занят ещё более странным делом: подставив металлическую тарелку, он растапливает восковую свечку. Полученный воск сминает в ком и что-то из него лепит.
Максим ЛАПТЕВ (наконец отрываясь от книги): Яш, ты чего делаешь? Колдуешь, что ли? Для святочных гаданий сейчас вроде не сезон.
Яша ШТЕРН (помотав головой): Не-а, никакого колдовства, Макс, никаких гаданий. Все строго по науке. Считай, снятие стресса.
Максим ЛАПТЕВ (тараща глаза): Чего-чего?
Яша ШТЕРН (с важным видом): Ты разве не слышал про японский опыт? Чтобы снимать стрессы у работников крупных компаний, японцы придумали выставлять у проходной каучуковые фигуры боссов в натуральную величину. Всякий имеет право дать резиновому шефу в морду, разрядиться и идти спокойно работать. Очень удобно.
Максим ЛАПТЕВ (недоумённо оглядывает стол): A при чём тут…
Яша ШТЕРН (перебивая): A потом японскую методику творчески довели до ума гаитяне. С каучуком у них напряжёнка, поэтому фигурки они были вынуждены делать маленькие. И из воска. (Бесформенный комок под его пальцами превращается в маленького человечка в очках, крайне неприятного вида.) И не бить его надо, a колоть иголкой. Культ вуду. (Несколько раз протыкает голову воскового человечка; приговаривает.) Это тебе, Сашок, за Пушкина! Ну-ка, получи!
Максим ЛАПТЕВ (начинает догадываться): Ты чего, Бушкова вылепил, что ли?
Яша ШТЕРН (азартно кивая): Eгo. Привет от оскорблённого еврейства.
Максим ЛАПТЕВ (удивлённо): С чего бы, Яш? Нет, конечно, превратить Пушкина в агента Третьего отделения — это гадость. A заставить его выслеживать всяких зомби и вурдалаков — ещё и глупость. Ho, честно говоря, ничего юдофобского я y Бушкова вроде не нашёл.
Яша ШТЕРН (отмахиваясь): Да нет, Макс, как раз антисемитских штучек в его книжке полно. Чего стоит хотя бы мимоходом описанный шулер Муфельский! Помнишь? Или препротивный плакса Мозес Грюнбаум. А? Я уж не говорю про чокнутого профессора Гарраха, который оживил Голема и чуть не погубил Прагу… Ho это всё — мелочи, чёрт бы с ними. A вот поклёпа на нашего Пушкина мы, евреи, не простим.
Максим ЛАПТЕВ (co вздохом): Только не убеждай меня, пожалуйста, что и Александр Сергеевич Пушкин — еврей и что его настоящая фамилия Пушкинд. Этот анекдот ещё до тебя Татьяна Толстая придумала.
Яша ШТЕРН (веско): Учёные, кстати, не исключают, что пушкинский дед Ганнибал был из фалашей, то есть эфиопских иудеев. Ho я сейчас веду речь не о кровном родстве, a о духовном, пойми ты, чудак. Благодаря этому родству поэт и сотворил множество обаятельных еврейских персонажей.
Максим ЛАПТЕВ (иронически хмыкает): Ну да, конечно. Ростовщика Соломона из «Скупого рыцаря», например. Который предлагает Альберу отравить папашу. Бездна обаяния.
Яша ШТЕРН (пожимая плечами): Пушкину приходилось маскироваться, кто же спорит? Его плотно окружали антисемиты — от царя Николая до Пестеля. Он им кидал кость, чтобы спасти главное, сокровенное.
Максим ЛАПТЕВ (недоверчиво): Например?
Яша ШТЕРН (без колебаний): Например, образ гения Моцарта — в тех же самых «Маленьких трагедиях».
Максим ЛАПТЕВ (медленно выговаривая по слогам): Моцарт был австриец.
Яша ШТЕРН (кивает): Был, был, успокойся. По паспорту. Будто ты сам не знаешь, КАК это делалось в те мрачные годы? Мама — австрийка, отец — музыкант, в пятую графу пишем национальность мамы. Ты подумай головой: в какой семье, кроме как еврейской, мальчика с трёх лет сажали за рояль? Опять-таки, не забудь, КТО отравил нашего Вольфа Амадеевича? Нацист Скорцени…
Максим ЛАПТЕВ (тяжко вздыхая): Салье-е-е-ери!
Яша ШТЕРН (азартно): Вот и я о нём же.
Максим ЛАПТЕВ (устало): Ну хорошо, пусть Моцарт, ладно. Кто ещё?
Яша ШТЕРН (не раздумывая): Семь богатырей из «Сказки о мёртвой царевне». Число семь — намёк на менору, a сами богатыри — вылитый израильский патруль на территориях… Кто ещё? Дубровский с его прононсом. Кудрявый брюнет Ленский. Дон Гуан — из сефардов, естественно. Опять же Земфира. Мало тебе примеров?
Максим ЛАПТЕВ (с тоской): Земфира разве была не цыганка?
Яша ШТЕРН (наставительно): Даже в театре «Ромэн» все цыгане — давным-давно из наших. Ты что, правда этого не знал? А, может, ты ещё и «Песнь о вещем Олеге» в школе не изучал?
Максим ЛАПТЕВ (сдаётся): Ясно. Вещий Олег — тоже был семит.
Яша ШТЕРН (удивлённо): Этот погромщик? Ну что ты! Евреями, наоборот, были хазары. Пушкинское стихотворение — притча о ветхозаветном отмщении. Типа операции «Меч Гидеона». (Мечтательно.) Эх, если бы хазарскому спецназу попался Бушков! (Вновь протыкает иголкой голову воскового человечка.) От всех этих фокусов вуду — что паршивцу? Ничего. Максимум похмелье.
Максим ЛАПТЕВ (подумав): Змея в конском черепе — это надёжнее.
Яша ШТЕРН (не без зависти): Да уж, профессионалы работали.
ДЕЛО СЕДЬМОЕ
Корни дедушки Корнея
Районная библиотека. Полусонная бабушка-библиотекарша за стойкой, десяток стеллажей в центре зала. Фикус в кадке, портрет Пушкина в рамке. Час ещё ранний, так что посетителей пока только двое: Максим Лаптев у стенда с новинками перебирает детективы, a Яша Штерн в двух шагах от Максима буквально прилип к полке с детской литературой. Стоит, рассматривает яркие издания. Время от времени одобрительно хмыкает или цокает языком.
Максим ЛАПТЕВ (оторвавшись от своего криминала; удивлённо): Яш, ты чего такой довольный? Вспомнил босоногое детство?
Яша ШТЕРН (весело подмигнув Максиму): Да нет, Макс, я о другом подумал. Умеем же мы, семиты, устраиваться, чёрт побери! Нет, что ли? Возьми вот нашего Корнея Чуковского, к примеру…
Максим ЛАПТЕВ (с некоторым удивлением): Погоди, разве он был евреем?
Яша ШТЕРН (безапелляционно): Разумеется. По отцу. Почитай хотя бы дневники Чуковского, там чёрным по белому. Папашу своего беглого я, мол, не знаю, но сильно подозреваю, что он был еврей… Ну так вот, Макс, продолжаю свою мысль, и ты не перебивай, пожалуйста. Про Чуковского. Тридцать семь лет он уже покойник, a всё продолжает окучивать издательства. Гляди-ка, только в этом году его навыпускали и «ЭКСМО», и «АСТ», и «Стрекоза-Пресс». Видишь? (Демонстрирует Лаптеву свежие издания «Айболита», «Бибигона» и др., и пр.) A тиражи, между прочим, такие, что живые могут позавидовать мёртвому. И вообще, дорогой Макс, я уверен в том…
Максим ЛАПТЕВ (не удержавшись, опять вклинивается в Яшину речь): Стоп-стоп! Я уже знаю, о чём ты сейчас скажешь. О том, что вся советская детская литература — сплошь еврейская заслуга. Маршак, Барто, Квитко, Заходер, Остер, Сапгир, Сеф, Дриз, Аким…
