Внутренний СССР - Руслан и Людмила
«Может ли быть пороком в частном человеке то, что почитается добродетелью в целом народе? Предрассудок сей, утвержденный демократической завистью некоторых философов, служит только к распространению низкого эгоизма».[13]
Этим кратким замечанием Пушкин предвосхищает все обилие многословных объяснений официальной пушкинистики причин непонимания Западом как любви России к Пушкину, так и приверженности её народов к духу коллективизма, общинности.
Судя по первым откликам на наши раскодировки пушкинской символики, мы видим, что официальная “пушкинистика”, зараженная духом либерализма (который — всего лишь удобное название эгоизма), абсолютно не приемлет альтернативных точек зрения на понимание творчества Пушкина. При этом все их аргументы сводится к одному: если содержательная сторона пушкинской символики не совпадает с их трактовкой, то значит она вообще не имеет никакого смысла. Другими словами, они готовы до бесконечности обсуждать формы творческого процесса, но не его содержание, особенно если это содержание носит конкретно исторический характер и раскрывает неприемлемые для них жизненные перспективы… Возможно в этом — проявление их неосознанного тотемизма, мешающего им и в конце ХХ столетия понять живой язык русского Эзопа, ключи к тайне которого даны в 22-х октавном предисловии к “Домику в Коломне.
Язык мой — враг мой: все ему доступно,
Он обо всем болтать себе привык.
Фригийский раб, на рынке взяв язык,
Сварил его (у господина Копа
Коптят его). Эзоп его потом
Принес на стол… Опять, зачем Эзопа
Я вплел, с его вареным языком,
В мои стихи?
(Октавы XXI–XXII)
Назвав язык исторически реального Эзопа «вареным», Пушкин посчитал, что читатель догадается о существовании языка «живого», которому, в отличие от языка мертвого — вареного, «всё доступно». ХХII октава предисловия поэмы самая трудная и для поэта, и для читателя. Для поэта потому, что в восемь строк необходимо было символически упаковать огромный объем информации исторического и мировоззренческого характера, не опустившись при этом до назидательного тона басенной аллегории. Без системы оглашений и умолчаний сделать это невозможно; более того, необходимо чтобы оглашения и умолчания не подавляли содержательно друг друга. Для читателя вся трудность — в раскрытии содержательной стороны символики на основе оглашений и умолчаний внешне не примечательного сюжета поэмы.
Что вся прочла Европа,
Нет нужды вновь беседовать о том!
Насилу-то, рифмач я безрассудный,
Отделался от сей октавы трудной!
Одним словом «безрассудный» Пушкин дает понять будущему читателю, как шел процесс формирования системы символов: на уровне подсознания, но в соответствии с Провидением, то есть в согласии с Божьим Промыслом и в соответствии с мерой понимания «общего хода вещей».
Об опасности узкого профессионализма без понимания «общего хода вещей» за год до появления “Домика в Коломне”, в 1829 году Пушкин предупредил читателя притчей “Сапожник”.
Сапожник
Картину раз высматривал сапожник
И в обуви ошибку указал;
Взяв тотчас кисть, исправился художник.
Вот, подбочась, сапожник продолжал:
Мне кажется, лицо немного криво…
А эта грудь не слишком ли нага?..
Тут Апелесс прервал нетерпеливо:
Суди, дружок, не свыше сапога!
Есть у меня приятель на примете!
Не ведаю, в каком бы он предмете
Был знатоком, хоть строг он на словах;
Но черт его несет судить о свете:
Попробуй он судить о сапогах!
Интересовали ли Пушкина социальные процессы? Конечно, иначе в двадцать лет не появилась бы поэма “Руслан и Людмила”, в двадцать пять — “Борис Годунов”, а в тридцать — “Скупой рыцарь”. Да и статьи, письма поэта говорят о круге вопросов, которые его интересовали. Могла ли понять проблемы, которые его волновали, современная ему “элита”? Нет, он ушел из жизни не понятый, даже после того, как Николай I, император дал ему самую высокую оценку — умнейший муж России. Уже тогда общественному мнению навязывался стереотип Пушкина-человека, интересы которого не выходили за рамки интересов людей его круга (вино, карты, женщины) и марающего занятные вирши от скуки и стремления быть оригинальным. Но и сегодня вся официальная пушкинистика бьется в истерике, как только сталкивается с иной точкой зрения, согласно которой Пушкин — глубочайший филосф-мыслитель, достигший совершенства не только в искусстве владения словом (этого никто из “пушкинистов” не отрицает), но и в умении доносить до широкого круга читателей сложнейшие вещи мировоззренческого, исторического и социального характера через свою особую систему образов, в основе которой совершенно новый принцип, дающий творческое начало и новой культуре, поднимающей человека с колен: сходственность черт характеров людей, животных, природных явлений с чертами явлений и процессов социальной жизни.
В какой-то мере этой системой символов пользовались в искусстве и до, и после него, поскольку искусство всегда символично. Пушкин не только достиг в ней совершенства, но положил её в основу своего творчества.
На поверхностный взгляд, произведения искусства, имеющие в своей основе иносказание, не всегда выглядят занимательно. Те же, которые привлекают хитросплетениями сюжета, иногда кажутся лишенными логики и целостности повествования. Но это особый метод отбора читателя, которым пользуется подлинный мастер, знающий не только истинную цену своему творению, но также и цену его “ценителям”. Данный метод основан на представлении о том, что интеллекту свойственно стремление к целостности мировосприятия и объяснению причинно-следственных обусловленностей процессов, с которыми он сталкивается. Но в этом проявляется объективное свойство процессов отображения в целостной вселенной, частью которой и является человек разумный.
В предлагаемой вниманию читателя книге на основе ключей к иносказанию, приведенных выше, представлен один из возможных вариантов раскрытия содержательной стороны сюжетной символики поэмы “Руслан и Людмила”. Продвигаясь вместе с нами от песни к песне, читатель сможет познакомиться со вторым смысловым рядом поэмы, который поможет ему постичь глобальный исторический процесс и место в нем России, как в прошлом, так и в будущем.
6 января 1999 г.
ПОСВЯЩЕHИЕ
Поэт посвящает поэму “Руслан и Людмила” всем народам — “Красавицам”, стремящимся к осознанию своего места в глобальном историческом процессе. Толпа — «собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитету».[14] Собрание людей, овладевших культурой мышления и фактологией истории, изложенной в хронологической последовательности, перестает видеть во “временах минувших — небылицы” и становится Hародом. Пушкин показывает этот процесс на примере Руслана и Людмилы и надеется “надеждой сладкой”, что его “труд игривый” поможет другим национальным толпам стать “красавицами” — народами.
Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних
Времен минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шепот старины болтливой,
Рукою верной я писал;
Примите ж вы мой труд игривый!
Hичьих не требуя похвал,
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви
Посмотрит, может быть, украдкой
Hа песни грешные мои.
С точки зрения жречества, к которому несомненно принадлежал Пушкин (в нем по линии отца соединились Знания святорусского, славянского, а по линии матери — древнеегипетского жречества), песни молодого Пушкина (начало XIX века) были действительно греховные, поскольку выходили за рамки «закона времени», содержание которого будет раскрыто ниже. Поэтому раскрывать содержательную сторону песен поэмы до поры, до времени можно было лишь “украдкой”.
ПРОЛОГ
У лукоморья дуб зеленый… написан в новом цикле творческой активности поэта, через 8 лет после создания поэмы. В нем ключ к раскодированию изложенной системы образов поэмы, содержательная сторона которых будет раскрыта в процессе изложения.
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
Этими строками начинается и заканчивается содержание поэмы (начало первой и конец шестой песни). В них поэт заявляет о существовании в России определенной глубины понимания хода глобального исторического процесса, и это выразилось во втором смысловом ряде поэмы. С учетом этой глубины понимания и пойдет речь о содержательной стороне ключевых событий становления Российской государственности.
