С Кормилов - История русской литературы XX века (20–90–е годы). Основные имена.
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.
В лирике 1925 г. мотив смерти — один из приоритетных. В стихотворениях «Вижу сон. Дорога черная…», «Не вернусь я в отчий дом…», «Спит ковыль. Равнина дорогая…», «Гори, звезда моя, не падай…», «Синий туман, снеговое раздолье…» смерть представлена как естественное увядание жизни, сам поэт молит о спокойной кончине. В смиренном, кротком, по сути — православном отношении к смерти в лирике С. Есенина нашла продолжение традиция русской классической поэзии — это и «Дар напрасный, дар случайный…», «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…» А. Пушкина, и часто цитируемое Есениным «Завещание» М. Лермонтова, и «Две силы есть — две роковые силы…» Ф. Тютчева. В соответствии с этой традицией в есенинской теме увядания не было декаданса. Ожидание смерти сочеталось в лирике Есенина с радостью жизни. Как писал он в «Ну, целуй меня, целуй…».
Увядающая сила!
Умирать — так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
В 1925 г. в любовной лирике С. Есенина раскрылась донжуанская тема. «Не гляди на меня с упреком…», «Какая ночь! Я не могу», «Ты меня ««не любишь, не жалеешь…», «Может, поздно, может, слишком рано…», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…» — стихи, посвященные «любви недорогой», «вспыльчивой связи», принятой за любовь «чувственной дрожи», легкодумным женщинам, которых любят «кстати». Эта любовь — без страдания, умиротворяющая, она соответствует настрою поэта на душевный покой. Столь же чиста и безгрешна была любовь без любви в «Снежной маске» А. Блока («И вновь вдыхаю, не любя, / Забытый сон о поцелуях», «Ты не первая мне предалась / На темном мосту»). Лирический герой С. Есенина подмечает в себе любовную легкость и стремление к вечному любовному счастью: «Походить я стал на Дон–Жуана, / Как заправский ветреный поэт».
Желание получить все сполна, быть «каждый день у других колен» — следствие философской концепции жизни, выраженной в слове «принимаю». Высказанная еще в ранней лирике и в «Сельском часослове» («Все люблю и все приемлю»), эта концепция в последние годы жизни С. Есенина определила его настроения, темы, поступки. В его стихах 1925 г. эта тема становится лейтмотивом: «Принимаю, что было и не было», «Все, как есть, без конца принимая», «Все принимая, что есть на свете». Именно такое отношение к жизни обусловило и появление в его лирике темы покоя. Поэт прошел путь от крайностей, от мятежности к покою — традиционный русский путь. Потому он говорит себе: «Стой, душа. Мы с тобой проехали / Через бурный положенный путь», потому теперь «все спокойно впивает грудь». Расцвет этой темы в творчестве С. Есенина доказывает то, что поэт обладал сильной религиозной интуицией.
Обновленное состояние поэта, его философская концепция — «принимаю» — выразились в зимнем цикле 1925 г. В этих стихах отразился жизненный тонус поэта, его душевный покой, физическая бодрость, его расставание с тревогой и тоской. Под «шелковый шелест снежного шума» лирический герой переживает обновление в мыслях («Так я еще никогда не думал»), в чувствах («Я уж взволнован. Какие плечи!»). Состояние зимы — замять, и такая же замять — в сердце поэта, но эта метель — не тревожная. Она — от любви, от желания жить («Сердце метелит твоя улыбка»). Среди стихов есть несколько шести–восьмистрочных, написанных по типу гномы, — лаконичные определения, философия в образе; двустрочные строфы содержат сентенцию, завершенную информацию:
Вечером синим, вечером лунным
Был я когда–то красивым и юным.
Неудержимо, неповторимо
Все пролетело… далече… мимо…
Сердце остыло, и выцвели очи…
Синее счастье! Лунные ночи!
Философия «все принимаю» помогает лирическому герою разрешить классический любовный треугольник. В стихах «Не криви улыбку, руки теребя…», «Голубая кофта. Синие глаза…», «Какая ночь! Я не могу…», «Не гляди на меня с упреком…», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…» раскрыта тема безответной любви женщины к нему. Выбирая путь согласия, покоя, он уступал чужому чувству: «Но все ж ласкай и обнимай / В лукавой страсти поцелуя, / Пусть сердцу вечно снится май / И та, что навсегда люблю я».
Образ зимы выразил поэтическую высоту С. Есенина. Автологический стиль сочетается с есенинской метафоричностью. Сравнения, параллелизмы, ясная деталь — все это создавало образ природы — и как пейзажа, и как вселенского мира, и как состояния лирического героя. Метафора в пейзаже С. Есенина — не только форма, прежде всего она выражала есенинское мирочувствование, его панпсихизм. Его метели плачут, как цыганская скрипка, ветер свищет обалдев и т.д. Р. Гуль в рецензии на книгу С. Есенина 1922 г. «Избранное», обратив внимание на сходство его лирики с древними языческими песнями, писал о пантеистическом эротизме в пейзажах поэта. Этот мотив характерен для всего творчества С. Есенина: «Так и хочется к телу прижать / Обнаженные груди берез». «Так и хочется руки сомкнуть / Над древесными бедрами ив», «Отрок–ветер по самые плечи / Заголил на березке подол», «За голые колени / Он обнимал меня» (береза о пастухе), «Уж и береза! / Чудная… А груди… / Таких грудей / У женщин не найдешь». Присутствует этот мотив и в зимнем цикле: «Тот почти березке каждой / Ножку рад поцеловать», «И, утратив скромность, одуревши в доску, / Как жену чужую, обнимал березку».
Поздняя лирика С. Есенина наполнена пушкинизмами. К пушкинскому Моцарту поэт обратился, задумав свою последнюю поэму «Черный человек». Он начал писать ее еще в 1922 г., а окончательный вариант сложился в ноябре 1925 г. Поэтическая исповедь была написана под явным впечатлением от «Моцарта и Сальери» Пушкина. Незадолго до гибели к пушкинскому Моцарту приходит человек в черном и заказывает ему «Реквием». Он становится для Моцарта наваждением, отнимает у него покой: «Мне день и ночь покоя не дает / Мой черный человек. За мною всюду / Как тень он гонится. Вот и теперь / Мне кажется, он с нами сам–третей / Сидит». С. Есенин использовал эту же ситуацию: к лирическому герою приходит Черный человек и лишает его покоя. Он мучает поэта, он, вычленив из есенинского «целого» его неправедное «я», рисует поэта как воплощенное зло. Черный человек — образ есенинской рефлексии. В финале поэмы герою удается освободиться от черного гостя, победить свои собственные внутренние терзания, утвердить в душе согласие своих полярных «я». Лирический герой С. Есенина принимает не только мир таким, каков он есть, но и себя — как данность, как природное целое.
После гибели С. Есенина и издания посмертного собрания его сочинений начался период официального забвения его творчества. В 1927 г. появилась статья Н. Бухарина «Злые заметки», в которой поэзия С. Есенина была представлена в уничижительном виде — как «шовинистическое свинство», «российская матершина» и т.д. Статья стала идеологической основой для критических, литературоведческих работ и учебников. Творчество поэта было признано мелкобуржуазным, кулацким, не соответствующим великой эпохе. Одновременно росла популярность С. Есенина. На Западе и в России о нем появилось огромное количество воспоминаний и статей. В Париже в 1951 г. вышел в свет том избранных стихов поэта. Составитель тома и автор предисловия русский поэт Г. Иванов, вопреки установившейся в СССР официальной версии, утверждал, что все, связанное с именем Есенина, выключено из общего закона умирания.
В.В. Маяковский
Владимир Владимирович Маяковский (7/19.VII.1893, с. Багдади, Грузия — 14.IV.1930, Москва) - выдающийся поэт русского художественного авангарда, поэт–новатор, создатель оригинальной стиховой системы, оказавшей заметное воздействие на развитие поэзии XX века. Его произведения, будь то лирика, поэтический эпос или драматургия, отличаются исключительным своеобразием, отмечены печатью яркой, неповторимой художественной индивидуальности. Самобытность таланта Маяковского признавали почти все крупные поэты века, даже те, кому не импонировала его воинствующая политизированная эстетика.
Творческая судьба Маяковского сложна и противоречива. В отличие от многих своих известных современников, активно или пассивно не принявших революцию, он органично вписался в новую действительность, рожденную октябрьскими потрясениями 1917 г., более того — своим поэтическим творчеством самозабвенно служил ее укреплению. Тем не менее, к концу жизни у него обозначился конфликт с правящей идеологической системой, отнюдь не в последнюю очередь подтолкнувший его к выстрелу в себя. Однако спустя пять лет после трагической гибели Маяковского И.В. Сталин объявил его «лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», что фактически привело к канонизации его фигуры. На протяжении многих последующих десятилетий его художественное наследие неизменно трактовалось как уникальный и безукоризненный образец верного служения искусства идеям социализма, советскому обществу, коммунистической партии.
