Журнал «Если» - "Если", 2010, № 5
— И в аспирантуре вы тоже учились вместе. Я знаю, что это не совпадение.
— В Гарварде преподают геологию лучше всего. — Я надолго утихла, чтобы перевести дух, и дышала медленно, ровно, стараясь не шевелиться. — Никаких совпадений.
— Как все-таки вышло, что вы оба выбрали геологию? Кто велел вам учиться на геолога?
— Я сама захотела.
* * *— Хочу стать математиком, — объявила я отцу. Он приехал в Маррионовскую школу на мой четырнадцатый день рождения, привез подарки. Мне достались коробочка и конверт: золотой браслет от дяди Дэвида, а от родителей два билета на самолет в Барселону — на весенние каникулы, нам с мамой. Я надела браслет и показала отцу. Это была очень тяжелая цепочка из неправильных зерен природного золота. Она ярко блестела, но в остальном напоминала нечто такое, что можно случайно подобрать в лесу под деревом.
— Нравится? — спросил отец.
— Чудо! Поблагодари от меня дядю Дэвида.
— Ему будет очень приятно.
Мы устроились в библиотеке, пододвинув два кресла к камину, где потрескивал огонь. Мы были одни среди длинных дубовых полок, уставленных затрепанными книгами.
В Маррион, частную школу-интернат, меня отдали, когда мне исполнилось восемь. Уезжая, я плакала, и мама с папой тоже, но они сказали, что для человека с моим даром лучше школы не найти. Я ничего не знала про свой особый дар, однако учителя в Маррионовской школе вели себя так, будто он у меня был и они-то знали какой, поэтому я не слишком переживала.
Отец развалился в кресле.
— Математиком, золотко?
— Угу.
— Вот это да! Горжусь. Я и по сей день не знаю, чем хочу заниматься.
Я расхохоталась, готовая поручиться, что так оно и есть.
— А как же биология? — спросил отец. — В прошлый мой приезд ты говорила — биология.
— И биология, но математика мне больше по вкусу. Все сводится к математике… я хочу сказать, без нее ничего не опишешь научно, так ведь? Вообще-то я могу заниматься и математикой, и биологией, верно? Или помогать биологам.
Отец задумчиво сдвинул брови.
В комнату вошел Аллен. Аллен, мой ровесник, тоже жил и учился в Маррионе. Все знали, что Аллена назвали в честь моего папы. Наши отцы по-настоящему дружили. Ну а мы приятельствовали, хотя проводили вместе мало времени. Аллен был тощий, волосы носил достаточно длинные, чтобы прятать за ними глаза, и всегда вроде как стеснялся чего-то.
— Здрасьте, дядя Аллен, — сказал он и аккуратно притворил дверь. Медленно и методично. — Привет, Лита.
Я Ипполита, но тогда настаивала на Лите.
— Аллен присоединился к нам по моей просьбе, — негромко пояснил отец и обратился к Аллену: — Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Палеонтологом.
— Завидное постоянство! В прошлый раз я это уже слышал.
Аллен кивнул. Придвинул тяжелое кресло. И спросил:
— Как там Нью-Йорк?
Он уселся, выпрямив спину, и церемонно сложил руки на коленях, словно плохо понимал, куда их девать.
Мы поговорили о родне, о знакомых. Потом отец сказал:
— Хочу попросить вас обоих об одолжении.
— Легко, — согласился Аллен.
Я кивнула. Но испугалась. И внезапно увидела: отца что-то гложет. Он помрачнел, и глаза у него сделались печальные. Это смущало.
— Помните, в мой предыдущий приезд вы признались, что не прочь поучаствовать… в решении проблем человечества?
— Конечно, — подтвердила я, розовея. Это наше заявление наверняка прозвучало ужасно по-детски… Кто же не хочет изменить мир к лучшему? Само собой разумеется, что всякий строит свою жизнь, исходя из этих соображений. Ведь так?
— Кажется, мы — родители Аллена, я и мама Литы — придумали, чем вы оба могли бы помочь. Но от вас потребуются две вещи. Придется налечь на геологию. Мы нашли частного преподавателя, великолепного специалиста. Он готов приезжать сюда несколько раз в неделю и заниматься с вами. И еще вы должны будете всем говорить, что изучаете геологию по собственному желанию. И нанять преподавателя — ваша идея.
Мы долго молчали. Трещал огонь. Я покосилась на Аллена, но тот не отрываясь глядел в пламя. По обыкновению серьезный.
— Зачем, пап? — наконец шепнула я. — Как-то странно…
Отец, похоже, огорчился не на шутку. Я потрясенно заметила, что он, пожалуй, вот-вот расплачется.
— Долго объяснять. Но я объясню, даю слово! А сейчас могу только сказать, что успехи в геологии откроют перед вами возможность совершить нечто выдающееся… и тем самым действительно ускорить события, которые изменят жизнь к лучшему. Тем не менее я бы предпочел, чтобы для начала вы просто попробовали. Если не понравится, не пойдет, можно будет отменить уроки. Что скажете?
Громко выстрелило пламя. Аллен кивнул.
— Конечно. Но… мне это не составит труда. Палеонтология, геология… невелика разница. Многие светила палеонтологии были геологами. — Он взглянул в мою сторону. Вывод напрашивался: решение зависит от меня.
— Как-то странно, — повторила я. Но я доверяла отцу. Он никогда не лгал мне. Ни разу не сказал ни одного опрометчивого слова. — Ладно, попробую. Геология? Занятно.
* * *— Геология скучна. Нагромождение нудных фактов, сухих и жестких, — сказал американец. — Под стать камням. И все же объясните-ка: что общего у Ирака, Саудовской Аравии, Индонезии, Северного полюса, Северного моря, Мексиканского залива, Нигерии, канадских битумных песков и Техаса?
Он ткнул меня холодным железным прутом. Я не ожидала этого, я понятия не имела, что он принес с собой прут, и, невольно охнув от удивления, отпрянула. Руки прошила боль.
— Что объединяет названные регионы? — повторил он.
— Ускоренная биодеградация нефти. Это азы геологии.
— Да. И подозрительно любопытное обстоятельство… Почему же там идет ускоренная биодеградация?
— Распространились новые штаммы «водородниц»… водородообразующих бактерий. Они быстро разлагают нефть.
— Я спрашиваю не об этом. — Он снова ткнул меня прутом.
Я в бешенстве скрипнула зубами. Захотелось вдруг крикнуть, что отец убьет его, что дядя Дэвид сломает ему шею, что папа перевернет вверх дном целый свет, но отыщет меня, и уж тогда мы выведем их шайку на чистую воду.
— Я спрашиваю не об этом, — повторил американец. — Я спрашиваю: почему? Почему там — везде и практически одновременно?
— Неизвестно.
Тогда он ударил. Сильно, по бедру. Хлесткая оттяжка прута вызвала жгучую боль в ногах.
— Никто не знает! — взвизгнула я. — Наверное, нефтяные поля связаны!
— Возможно, возможно. — Холодный до дрожи прут уперся мне в ребра. — Но питающиеся нефтью микробы не могли расселиться столь стремительно. По всему земному шару, почти одновременно? Объясните-ка. Ну!
— Господи, я геолог, но даже я этого не знаю.
Он опять стегнул меня по бедру.
— Ай, — жалобно вскрикнула я и расплакалась.
Шумно отодвинули стул. Американец поднялся. Его шаги, обозначив полукруг, оборвались за моей спиной. Волоски у меня на шее вздыбились. Резко хлопнула ткань: мой капюшон сдернули. Вздрогнув от неожиданности, я заморгала — по глазам ударили свет и студеный сухой воздух. Сквозь набежавшие слезы я наконец увидела свою камеру, опрятную, строго кубическую, с зеленой железной дверью. На меня были нацелены слепящие диодные лампы, кольцом размещенные под бетонным потолком. Воздух леденил щеки. Воняло мочой. Моей мочой.
Передо мной стоял не только стул, но и столик, а на нем ноутбук, развернутый так, чтобы я видела экран. Там проигрывали видеозапись, зернистую, с низким разрешением: полевая лаборатория; я, сидя на корточках, подсоединяю маленький, десятилитровый, алюминиевый бочонок к пневматической линии подачи воды на бур для забора проб.
Я представила помещение, чтобы понять, где была установлена камера. На полке с оборудованием, решила я. Там я не заметила бы камеру, даже глядя на нее в упор. А заметив, приняла бы ее за какой-то дополнительный прибор и уж точно не включенный, не ведущий трансляцию.
— Мы запечатлели ваши подвиги на пленку, — прошептал американец. — Посмотрите-ка. Посмотрите.
* * *— Посмотри-ка, — сказал отец. — Посмотри.
В честь моего пятнадцатилетия он отвез меня на Манхэттен, в маленькое бистро, где подавали блюда тосканской кухни. Я заказала тортеллини, а когда официант ушел, унося меню, отец показал за окно.
— Видишь того типа?
На другой стороне улицы, чуть в стороне от входа в сияющий стеклом финансовый центр, курил грузный мужчина в мятом костюме в тонкую полоску.
— Да.
— Как по-твоему, почему он курит? Почему не бросит?
Я пожала плечами:
— Не верит, что это его убьет.
— Ну-ну, оставь. В этом здании сидят те, кто торгует деривативами. Этот человек, вероятно, финансовый аналитик. Математик. Нет, статистика ему понятна.
