Сергей Соловьев - Шлецер и антиисторическое направление
Отвергнувши родовой быт, последователи антиисторического направления поставили изначальную общину договорную, провозгласили, что общинный быт есть господствующее явление нашей истории. Тщетно им говорят, что существование общинного быта в России никто не оспаривает; тщетно говорят им, что быт этот и в гораздо большем развитии видим в истории других народов; тщетно говорят им, что явление должно быть объяснено исторически: последователи антиисторического направления продолжают утверждать, что был общинный быт, господствовал — и только! Как начался, вследствие каких причин усиливался или ослаблялся, в какие эпохи замечаем это усиление или ослабление — на эти вопросы они не отвечают. Были вечевые города, говорят они.
Действительно, были, и давно уже историки обратили внимание на эти города, на их историю, указывая происхождение вечевого быта, его развитие и упадок. Были вечевые города в начале общественной русской жизни, исчезли при образовании государства, которое исключило эту форму городового или областного быта. Сначала видим особые, замкнутые, самостоятельные роды; потом, вследствие известных влияний, эти роды заменяются обществами, члены которых соединены не родственною связью, обществами, более или менее самостоятельно управляющимися; но эти общества, или общины, так же замкнуты и особны, так же страдают эгоизмом, как и роды; народ, который остановится на этой ступени, недолго может поддерживать свою самостоятельность. Чтобы достигнуть высшей ступени развития, чтобы достигнуть единства государственного, ясного сознания об этом единстве и способности пожертвовать всем для его сохранения, народ должен отказаться от этой общинной особности, пожертвовать ею, а потом, когда государство окрепнет, когда сознание о его единстве утвердится — тогда вопрос о той или другой форме областного управления может решиться так или иначе, вследствие различных условий. Мы знаем, как в Московском государстве решаем был этот вопрос; как давалось самостоятельное управление мирам, местным общинам; как потом, вследствие стремления частей государственного организма к большему развитию, община местная должна была пасть перед сословною, образование которой было делом новой России, завещанным ей старою. При этом мелькала неясная мысль о возможности не исключать местную общину сословную, а соединить их; но, как обыкновенно бывает, одно начало, пролагая себе дорогу, стремилось исключить совершенно другое; способность, не утрачивая старого, соединить его с новым есть принадлежность поколений, крепких просвещением, крепких мудростию гражданскою. Об этом надеемся поговорить подробнее в другой статье.
Новгород не поддержал Ростова, Псков выдал Новгород — вот обычное поведение общин! Северо-Восточная Россия для объединения своего, для собрания земли, отреклась от вечевого быта. У народов исторических в известные эпохи замечаем известные симпатии и антипатии, показывающие историку, какое начало вырабатывает в себе народ, начало, необходимое для продолжения его исторической жизни, для выхода на более широкий путь: отсюда понятно у московских летописцев это отвращение к вечу, это нерасположение к новгородцам, вечникам, крамольникам. Что выиграла Северо-восточная Русь этим отречением от вечевого быта, показал ясно 1612 год, когда народ, вследствие сознания государственного единства, мог встать как один человек для охранения этого единства.
Третий вопрос, которого коснулись последователи антиисторического направления, был вопрос о земских соборах. Вот мнение их о происхождении этого явления[8]: «До московского периода, при множестве отдельных княжеств, мы беспрестанно (?) видим веча, видим сильный элемент совещательный. Что же с ним сталось, с этим элементом? Внутри государственного состава произошла перемена. Отношения государя к дружине переменились. А что же отношения государя к земле? Переменились ли они или нет? Как переменились? И чем стали они? Как отразилась или обозначилась правительственная перемена в отношении к народу?
Древние областные веча, не всегда остававшиеся в пределах одного мнения, но примешивавшие нередко употребление грубой внешней силы, преобразились, при единодержавии, в земский собор всей России — явление, уже имеющее одну чисто нравственную силу мнения, без всякой примеси внешней принудительности, силу, к которой обращалось правительство, как к самой надежной и верной подпоре. Обратимся к самой истории, к самым событиям. Первым движением Иоанна-царя было: созвать на Красную площадь земский собор. На этом соборе царь возвестил только Земле, что наступила новая эпоха, новые между ними отношения. На этом соборе царь и Земля увидались друг с другом, и ярко выступил новый состав России: единый царь и вся Земля. Созвание земского собора было собственным действием Иоанна, внушенное сознанием значения царя в России. Новое возвещенное начало, заявившее себя созванием от царя первого земского собора, было приложено к делу впоследствии. В 1566 году Иоанн IV созвал опять земский собор и спрашивал мнения, мириться ли с Польшею на предложенных ею условиях или воевать, требуя больших уступок. Если скажут, что созвание земского собора не имело того значения, что это было личное действие Иоанна, его личное желание, то в ответ на это мы укажем на целый ряд земских соборов, отсюда возникающих и продолжающихся вплоть до самого Петра I, так что последний земский собор распускается от имени Петра. Нам скажут, что этих соборов мы не видим ни в царствование Феодора, ни в царствование Годунова. Отвечаем на это, во-первых, что, начиная с царя Михаила Феодоровича, нельзя уже не признать целого ряда соборов и что все-таки первый земский собор был созван первым Русским царем. Во-вторых, только о некоторых соборах сохранились известия полные, целые протоколы заседаний, об иных известия краткие; об иных узнаем из грамот, до них касающихся, а об иных из грамот, даже не касающихся до них, но-где, однако, ясно и определенно о них говорится в нескольких строках. Итак, мы можем предположить, что земские соборы могли быть при Феодоре и Борисе, но что известия о них или потеряны, или существуют в других грамотах, между множеством посторонних слов».
В этом изложении мнения о соборах вполне обнаруживается способ, какой употребляют последователи антиисторического направления в своих рассуждениях. До московского периода были веча, был сильный элемент совещательный. Что с ним сталось в период московский? Его нет, говорят нам источники; мало того, в этих самых источниках находим сильные выходки против него; если этот элемент был силен, то зачем он исчез, зачем не обнаруживался при деле собирания Земли? Что ему мешало? Ясно, следовательно, что новое общество строилось на других началах, исключавших вечевой элемент; и действительно, когда Иоанн III потребовал от вечевого Новгорода, чтобы он принял обычаи московские, и новгородцы спросили, какие это обычаи, то Иоанн отвечал: не быть вечу. И вот этот совещательный элемент, которого не было в новой Северо-Восточной Руси, вдруг является, воскресает при новом титуле, который принял Иоанн IV! Не являлся он, когда дело собирания Земли совершилось на факте, при Иоанне III, при сыне его Василии, государях всея Руси, и явился только тогда, когда Иоанн IV назвал себя царем! Преображение одного явления в другое можно допустить только тогда, когда между ними есть очевидная связь, когда можно указать на посредствующие звенья, посредствующие формы; но можно ли сближать между собою явления, между которыми нет никакой связи, которые отделены друг от друга веками?
Созвание выборных на Красную площадь не было следствием существования когда-то и где-то вечей; не было и явлением случайным, не было личным действием Иоанна: это явление вытекало естественно и необходимо из отношений царя к дружине, из естественного стремления найти себе опору против заподозренной дружины. Зачем Иоанн созвал выборных, что он им сказал? То, что в его малолетство бояре беззаконствовали, и он не был виноват в этих беззакониях; теперь, когда он возмужал, сам принял власть — подобных беззаконий уже не будет. Как несправедливо приписывать усиление выборного начала в областном управлении борьбе Иоанна с дружиною, ибоэто усиление началось прежде Иоанна вследствие ясно высказавшихся государственных потребностей, точно так же несправедливо приписывать созвание выборных чему-либо иному, а не этой борьбе, ибо здесь побуждения, проистекающие прямо из этой борьбы, ясно высказываются. Автор приведенного мнения о происхождении собора от веча говорит, что собор 1566 года, по поводу войны Литовской, был приложением к делу начала, заявившего себя в созвании выборных на Красной площади. Действительно, связь между этими явлениями ясна: они оба проистекали из одного источника; но между ними было еще посредствующее, однородное им явление: это обращение Иоанна к московским горожанам по отъезде в Александровскую слободу. Но если созвание выборных на Красную площадь, обращение к горожанам московским по отъезде в Александровскую слободу и призыв на собор 1566 года кроме духовенства, бояр и дворян также приказных людей, гостей и лучших купцов московских суть явления однородные, из одной причины проистекающие, то уже ни в каком случае они не могут подтверждать мнения, что здесь высказалась мысль народная, что собор 1566 года был собором всей России — ибо нам известно, кто был на этом соборе: духовенство, бояре, окольничие, казначеи, государевы дьяки; дворяне и дети боярские первой и второй статьи, помещики с западных литовских границ как люди, которым более других были знакомы местные отношения, дьяки и приказные люди, гости, лучшие купцы московские. Где же выборные из городов, из областей? Где же вся Земля, позванная на совет вследствие объединения государства? Значит, гости и лучшие купцы московские были представителями всех областей объединенной России?
