Евгений Жаринов - Фэнтези и детектив — жанры современной англо-американской беллетристики
Одним из ярких представителей американской «Новой Волны», теоретиком жанра научной фантастики и «фэнтези» является Харлан Эллисон. Его вклад в разновидность так называемого «черного фэнтези», непосредственно примыкающего к жанру романов ужасов, прежде всего, определяется повестью «Птица смерти» (1973), которая получила премию «Хьюго-74», и сборником «Рассказы птицы смерти». Здесь писатель пытается воссоздать новый пантеон экзотических богов, которые, по его мнению, пришли на смену старой религии. Х. Эллисон словно уловил настроение своих сограждан, которые, решившись заполнить образовавшийся вакуум веры, обратились ко всевозможным сектам, буквально заполонившим всю страну. Обилие этих сект превратилось в середине семидесятых годов чуть ли не в национальную угрозу. По стране прошла серия громких судебных процессов. Х. Эллисон же создает в своих произведениях мрачный мир «богов темных улиц», «бога брошенных машин», «бога лающих собак» и т. д.
К тому же направлению «черного фэнтези» можно смело отнести и творчество Чарль-за Гранта. Получив одобрение мастера в лице С. Кинга, Ч. Грант создает свой сборник «Рассказы, пришедшие с ночной стороны» (1981), где также воссоздается своеобразный пантеон новых божеств, порожденных людскими страхами. Получается так, что обычная жизнь людей, американских обывателей на самом деле протекает словно в двух измерениях: с одной стороны — это абсолютно понятное обывательское существование, а с другой — мир, полный тайн, где нет места здравому смыслу, где царствует только темное иррациональное начало.
И в этом смысле вновь следует вспомнить о С. Кинге и о его рассказе из сборника «Ночная смена» (1978) «Дети кукурузы». Здесь также речь идет об образовании странных сект, о мифологизации современным человеком собственных страхов. Но если и дальше продолжать развивать эту мысль, то нам уже следует выйти за рамки «фэнтези» и перейти границы нового жанра, жанра романов ужасов, что не входит в задачи данной книги.
Глава IV
Классический детектив или решение задачи с тремя неизвестными
Задача с тремя неизвестными, которую и призван решить классический детектив, каким он предстает в творчестве Эдгара Аллана По, Конан Дойля, Честертона, Агаты Кристи, Дороти Сайерс и др. — это поиск ответа на следующие вопросы: кто совершил преступление? Как оно было совершено? И зачем, с какой целью его совершили?
Детективная история обычно начинается с факта преступления, и дальнейшее развитие сюжета ¬— это ни что иное, как восстановление картины прошлого с помощью строгой логики, когда различные конкретные предметы, те или иные обстоятельства, складываясь воедино, и составляет общую мозаику. Это напоминает игру, когда по определенным меткам разрезанная на мелкие части общая картина преступления, совершенного в прошлом, должна быть вновь составлена из кучи бесформенных, не связанных между собой по цвету и форме кусочков. Как известно, всякое сравнение страдает. И это сравнение детектива с детской игрой тоже отражает только одну его особенность — временной фактор. Но детектив — это еще и логика, и в этом случае точнее будет сравнить этот жанр с лабиринтом, однако раскрыть суть этого сравнения нам придется несколько позднее. Сейчас же нас будет интересовать прежде всего метод реконструкции прошлого.
В современной научной мысли не случайно уделяется такое пристальное внимание «несерьезному» жанру — детективу. «Я верю, — пишет знаменитый историк, философ и писатель Умберто Эко, — что людям нравятся триллеры не потому, что там много трупов и есть счастливый конец, символизирующий собой триумф интеллектуального, общественного и нравственного порядка над нестабильностью всякого зла. Факт остается фактом — криминальный роман представляет собой ни что иное как чистое гипотетическое мышление. Но диагностика в медицине, научное исследование, метафизические инсинуации — все это тоже примеры различных гипотез и предположений. В конце концов фундаментальный вопрос философии так же лежит в основе любого детектива: кто виноват?»(1)
Известный всему миру логик Я. Хинтикка утверждает, например, что логическая концепция вывода (дедукции), которая, кстати сказать, принадлежала и Шерлоку Холмсу, заслуживает серьезнейшего разбора и анализа. (2)
В чем же здесь дело? Оказывается весьма значительная часть современных научных исследований в разных дисциплинах (от космогонии до молекулярной теории эволюции и сравнительного языкознания) используют метод реконструкции прошлого по некоторым иногда скудным следам. «Великий психолог Л. С. Выготский, — пишет Иванов В., одним из первых… обративший внимание на эту особенность новейшей науки, отмечал важность ее для исследования человека. Если угодно, детективный роман можно рассматривать как способ тренировки умения реконструировать ранее случившееся». (3) По мнению В. Иванова, детективный стиль рассуждения, к которому прибегает, например, в своем романе У. Эко «Имя розы» можно вообще отнести «в разряд особой философии». (4)
Но что же это за философия? Для ответа на этот вопрос нам уже необходимо перейти к рассмотрению особенностей дедуктивного метода, которым и пользуются практически все герои так называемого классического детектива. Философскую сущность дедуктивной логики прекрасно раскрыл уже упомянутый Я. Хинтикка. Но прежде всего необходимо посмотреть, как этот метод проявляется непосредственно в самой детективной литературе. Так, Огюст Дюпен у Э. По в новелле «Убийство на улице Морг» после пятнадцати минут сосредоточенного молчания поражает своего собеседника тем, что он якобы может читать его мысли. Когда пораженный собеседник приходит в себя, Дюпен объясняет ему, что он просто проследил последовательность мыслей своего собеседника путем тщательного изучения его жестов, его выражения лица, его взглядов. Конечно, сейчас это может вызвать улыбку, равно как и в случае со знаменитым дедуктивным методом Шерлока Холмса, от нас, читателей, требуется только одно — не учитывать ту простую истину, что другая личность, неповторимая человеческая индивидуальность, получив те же самые исходные данные, может их выстроить в не менее строгой, чем у Холмса или Дюпена, логической последовательности, но она будет совершенно иной, и может привести даже к противоположным выводам. Но несмотря на эту существенную поправку перед нами в чистом виде метод дедукции, который является проявлением определенной философской концепции. По мнению Я. Хинтикка дедуктивный метод Холмса или Дюпена, а точнее, их непосредственное наблюдение за предметами и явлениями реального мира связано с получением так называемой «внешней информации». Эта «внешняя информация» дает острому, вдумчивому наблюдателю почву для размышления, появляются так называемые новые «не тривиальные доказательства», которые и приводят к тому, что сам наблюдатель вступает во внутренний спор с внешне самоочевидным и вроде бы ясным. (5)
В результате этого процесса «внешняя информация» приводит наблюдателя к ощущению общей «концепции», например, преступления, а шире — бытия. Это неизбежно наводит на мысль о кантовском учении априори.(6)
Как уже было сказано выше, детективную историю можно сравнить с лабиринтом. Действительно, если в основе этого литературного жанра лежит принцип гипотетичности или предположения, то абстрактной моделью любого полагания может быть лабиринт. В своей истории человечество создало три типа лабиринта и два из них соответствуют двум различным типам детектива: классическому и так называемому «крутому» детективу ХХ века.
По мнению У. Эко, классический детектив напоминает собой греческий лабиринт, который нашел свое отражение в мифе о Минотавре. (7) В этом лабиринте нет никакой возможности потеряться: вы входите в него, достигаете центра и уже из центра добираетесь до выхода. Все упорядочено и раз и навсегда спланировано. Но в центре вас всегда будет ждать Минотавр, ибо в противном случае блуждание по лабиринту потеряет всякий смысл и превратится в простую прогулку. Страх рождается от одного сознания, что вы не знаете, где и когда вы сможете повстречаться с чудищем. Но ваша безопасность гарантирована тем, что у вас в руках находится ариаднина нить. Эта нить и есть воплощение всепобеждающей человеческой логики, бесподобного дедуктивного метода. Действительно, это сравнение с лабиринтом напоминает замкнутые пространства многих произведений Агаты Кристи, например, а идея ариадниной нити непосредственно перекликается со следующими высказываниями относительно общей композиции произведений Э. А. По: «Совершенно ясно, что всякий сюжет, достойный так называться, должно тщательно разработать до развязки, прежде нежели браться за перо. Только ни на миг не упуская из виду развязку, мы сможем придать сюжету необходимую последовательность или причинность и заставить события и особенно интонации в любом пункте повествования способствовать развитию замысла». (8)
