Владимир Гопман - Любил ли фантастику Шолом-Алейхем? (сборник)
«Шоковая терапия» – так, наверное, можно было бы назвать используемый Баллардом метод и в романах «Бетонный остров» (1974) и «Небоскреб» (1975). Очевидна условность сюжетная завязка каждого романа: в первом герой в результате автомобильной аварии оказывается на своего рода необитаемом острове в центре Лондона (незастроенном участке земли, образуемом пересечением трех автомагистралей); во втором – население роскошного сорокаэтажного небоскреба, символа высокоразвитой цивилизации, за несколько дней скатилось до духовного и физического варварства, потеряло человеческий облик – но не потому, что вышли из строя лифты и системы бытового обслуживания (вентиляционная, энергетическая, мусоропроводная), а потому, что ощутило упоение жизнью, которой правят вседозволенность и жестокость. Балларда не заботит правдоподобие фантастического допущения, главное для него – развитие жизненно убедительной ситуации, созданной с помощью этого приема. Ситуации, в которой «бетонный ландшафт» не только не находится – хотя бы в мнимой, относительной, хоть какой-либо гармонии с человеческой душой, – но и не может быть таковым, потому что это окружающая среда, созданная, по выражению писателя, «не для человека, а для его отсутствия». Человеческое сознание разрушается, вытесняется «бетонным ландшафтом»…
Примечательно, кстати, что после аварии герой «Бетонного острова» подходит к автостраде и пытается обратить на себя внимание, остановить кого-нибудь в непрерывном потоке машин. Лишь по истечению нескольких часов герой романа начинает понимать, что все его усилия напрасны, он никому не нужен и никто не остановится ради него. Растерянность, испуг сменяются ожесточенной злобой – и осознанием того, что он просто-напросто не существует для тех, кто проезжает мимо. Преувеличение здесь не столь уж велико – ситуация в романе создана писателем, по его словам, в результате длительного наблюдения за автомобильными потоками на улицах Лондона и Парижа. «На обочине могли бы распять Христа, и все равно никто не остановился бы», с горечью подытожил писатель свои наблюдения, которые, можно быть уверенным, подтвердили бы многие и многие пешеходы крупных городов и нашей страны…
«Я считаю, что наше время накладывает на писателя величайшую моральную ответственность». Эти слова Балларда из одного из полученных мною от него писем можно, наверное, отнести ко всем его книгам. И к тем романам, в которых ощутимее элемент фантастического – таким, как «Компания “Неограниченные ночи”» (1979), «Привет, Америка!» (1981), «День творения» (1987), «Кокаиновые ночи» (1996); и к тем, в которых значительнее автобиографический элемент – таким, как «Империя солнца» (1984) и «Доброта женщин» (1991). Книгам не всегда простым и приятным для чтения, но таким нужным в современном мире, потому что они говорят ему правду.
Баллард занимает в «табели о рангах» современной западной культуры столь высокое место, что разговоры в тональности «ах, почему же до сих пор не переводят у нас в должном объеме ТАКОГО писателя?» были бы сотрясением воздуха. Пути издательские неисповедимы – и не Балларда, а нас от этого убудет. Полагаю, что надо набраться терпения и помнить оказавшиеся вещими слова Цветаевой: «Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед». Будем ждать.
ПОСТСКРИПТУМ
В конце 1970-х, когда я начинал работать над диссертацией о Балларде, мне удалось достать его адрес. Он ответил на первое же посланное ему письмо, и ответ был исполнен благожелательности, хотя и соединенной с некоторым удивлением: оказывается, в стране, где в городах по улицам ходят белые медведи, знают и читают меня… Мы переписывались лет шесть, и все его письма были весьма доброжелательны.
В середине 1980-х я написал ему, что подал заявку в одно московское издательство («Известия») на сборник его рассказов (вышел он существенно позже, в серии «Библиотека журнала «Иностранная литература») [196] . Дж. Г. ответил обрадованным письмом – здорово, мне давно хотелось быть изданным в России, – а в конце, несколько смущенно, задал вопрос о гонораре. Надо сказать, что в то время советские издательства предпочитали переводить те книги западных авторов, которые вышли до 1973 г., т. е. до того года, когда СССР подписал т. н. Женевскую конвенцию по охране авторских прав (не буду вдаваться в юридические сложности, скажу лишь, что сделано было это для того, чтобы не платить западным писателям). Потому-то в издательстве меня предупредили еще раз: все переводимые рассказы должны быть опубликованы до 1973 г.
Краснея со стыда, я ответил Балларду, что, поскольку все рассказы предполагаемого сборника вышли до 1973 г., то по правилам советского книгоиздания денег за них он получить не сможет. После чего мне пришло письмо от литагента Балларда, весьма напористой дамы, обвинявшей меня в разных книгоиздательских грехах. Письмо я отдал милейшей Ире Тогоевой; редактору сборника (любители фантастики знают ее, прежде всего, как лучшую у нас переводчицу Ле Гуин, кроме этого, Ира перевела – блестяще – целую кучу самых разных книг). Что ответили литагентше (претензии которой, разумеется, были вполне обоснованны), я уж не помню. А после этого Баллард резко перестал отвечать на мои письма…
Спустя некоторое время Брайан Олдисс, с которым у меня установились дружеские отношения, спросил довольно осторожно меня в одном из писем, а что у тебя там произошло с Джимми Баллардом? Тут вот недавно в разговоре с ним я упомянул о тебе, а он вдруг сделался гневлив и начал сердито говорить, что ты не заплатил ему какие-то деньги… – Я ответил, что гонорарную политику устанавливает издательство, а не составитель сборника. – Понятное дело, пришел ответ Олдисса, я так это и понял, попытался убедить Джимми в том, что ты не виновен, но с ним порой бывает очень трудно…
Написав семь статей о Балларде и предисловия к двум его книгам, я не оставлял мысль о том, что найдется – вдруг!.. – издатель, для которого можно будет не торопясь, со вкусом, написать о классике книгу. И такой издатель как будто нашелся. И я собирался осенью 2009 г., во время поездки в Лондон на ежегодную конференцию Уэллсовского общества, встретиться с Баллардом – как сказал мне один английский критик, до Шеппертона (пригорода, где жил писатель уже несколько десятилетий – В. Г.) меньше часа на велосипеде… – постараться ему объяснить тогдашнюю ситуацию и попробовать восстановить отношения.
Но вот наступило 19 апреля 2009 г., и стало ясно, что писать о Балларде можно, увы, только в прошедшем времени…
«В фантастике есть какая-то неистовая, завораживающая музыка…» Вселенные Брайана Уилсона Олдисса
Научная фантастика – самая современная
литература. Секрет ее притягательности
прост: она говорит о том, что происходит с
миром сейчас.
Брайан Олдисс [197]
Будапешт, 22 августа 1988 г. В шумной толпе направляющихся на открытие конгресса Международной ассоциации писателей-фантастов – мелькают лица Гарри Гаррисона, Сэма Люндваля, Йозефа Несвадбы, Конрада Фиалковского, Саке Комацу, – я вижу высокого сутуловатого человека в очках под руку со стройной элегантной женщиной. Брайан Олдисс с женой! Подхваченный человеческим водоворотом, я оказываюсь рядом с ним, он наклоняется ко мне, читает мое имя на нагрудном знаке и – здоровается! Видя мое удивление, Олдисс улыбается и любезно сообщает, что читал мою статью о Дж. Г. Балларде [198] и даже сослался на нее в своей последней книге по истории фантастической литературы, «Веселье на триллион лет» [199] . Так началось для меня одно из самых дорогих знакомств в мире фантастики.
(Впоследствии Олдисс прислал мне эту книгу. Об обстоятельствах, при которых она попала ко мне, следует, думается, сказать отдельно. В октябре того же, 1988-го, года я получил от Олдисса письмо, в котором он сообщил, что послал книгу отдельной бандеролью. Однако прошел месяц, потом второй, третий, а книги все не было. Увы, в 1970-1980-е гг. столько раз не доходили до меня книги и журналы, посланные коллегами и друзьями из США, Англии, Австралии; сейчас, правда, это тоже происходит, но куда реже. Понятно, что вновь доблестные органы, денно и нощно пекшиеся о сохранности наших душ, которые могла растлить западная культура, сработали оперативно. Но вместо того, чтобы поблагодарить их за это, я подумал – и уже не в первый раз, – а что же эти парни делают с изымаемыми книгами?..
Ответ я получил скоро, и в весьма неожиданной форме. В середине января 1989 г. я проходил мимо букинистического магазина на улице Качалова, где всегда было довольно много – конечно, по сравнению с другими магазинами, – книг на иностранных языках, а главное, на улице у входа в магазин «паслись» «жучки»-спекулянты, у которых всегда можно было что-то купить. Подойдя к одному из них, у которого я несколько раз покупал книги, чтобы спросить, сможет ли он достать мне кое-что (с собой у меня денег в тот раз не было, и я хотел только договориться), я вдруг увидел у него в сумке именно эту книгу Олдисса, «Веселье на триллион лет». Открыв ее, я испытал шок: на титульной странице значилось посвящение мне! Разумеется, спрашивать «жучка», как к нему попала эта книга, было бесполезно; а на мой вопрос-просьбу подождать здесь пару часов, пока я съезжу за деньгами, он ответил отрицательно. Так я получил подтверждение слухам о том, что книги, которые не доходили до адресатов по «идеологическим причинам», вовсе не уничтожались, а реализовывались на черном рынке. Потому можно было сделать вывод, что стражи советской идеологии раньше, чем весь народ, вступили в эпоху рыночных отношений. А книгу Олдисса я получил в марте 1989 г., когда он послал ее мне повторно…)
