Иван Уханов - Каменный пояс, 1974
Геннадий Устюжанин
МЫ СЛУШАЕМ ПОЛЕ
Рис. В. Курбатова IВспоминаю дедушку Егора из колхоза «Верный путь», где в пятидесятые годы я начал свою трудовую биографию колхозным агрономом. Дедушка Егор даже летом, когда выходил погреться на солнышке, одевал пимы и полушубок. Сядет, бывало, на завалинку, упрется в палку, пригреется, закроет глаза — и будто заснул.
А поеду в поле — услышит, встрепенется весь.
— Возьми меня, внучек, в поле.
Помогу ему сесть в ходок и едем за деревню. Пшеницу качает ветер и рыжей гривой клонит к дороге. Дед смотрит из-под руки на хлеба, шепчет что-то.
Останавливаю лошадь, и он, опираясь на палку и шурша пимами по высохшей траве, бредет к кромке поля. Осторожно, с какой-то лаской, касается старческой рукой колосьев, и в выцветших его глазах вспыхивает искорка.
Постоит неподвижно, сжимая в пальцах бурые колосья пшеницы. Поворачивается и бредет обратно к ходку.
— Счастливый год нонче выпал. Земля-то вона как на заботы ответила, — скажет, сидя в повозке…
Зачем было трястись, ведь говорил ему, что хлеба растут добрые…
А дедушка, словно подслушав мои мысли, пробормочет со вздохом:
— Спасибо, ублажил старика. Хотелось послушать, как хлеб-от поет. Работать уж не могу, а поле послушать хочется. Почитай, вся жизнь с ним прожита…
IIГода четыре назад приехали мы весной в колхоз «Дружба» проверить качество сева. Разгребаем почву на поле, смотрим, как легли в нее зерна. А рядом стоит старший сеяльщик агрегата Александр Иванович Бунин. Вижу, он то темнеет лицом, то румянцем горит…
— Что с вами? — спрашиваю. — Нездоровится?
— Здоров я, только вот на поле ворошите, а у меня в сердце болью отдается. Не доверяете, что ли? Я ведь над ним, над полем-то, как над дитем малым дышу. Тут на сто рядов все проверил и выверил… Приезжайте лучше по осени. И если здесь хлеб будет хуже, чем у других, — наплюйте мне в глаза всенародно. Не обижусь.
Осенью я был на том поле. Александр Иванович молотил валки. Серым от пыли и усталости было его лицо, а в глазах — огонек.
Такой же огонек я видел когда-то и в глазах дедушки Егора, отдавшего всю жизнь свою хлебородному полю.
IIIКаждую осень я уезжаю к маме. Ходим с ней в лес по ягоды. Забредаем подальше от дорог и на опушке березовых колков рвем вишню.
— Ну вот и, слава богу, набрались, — скажет мама, — засветло и домой поспеем.
Идем жнивьем к большаку.
— Смотри-ка, колосок! — Мама склоняется. — А вон — еще… — Она затыкает фартук за пояс и подбирает в него колоски.
— Машины вас избаловали. Раньше в такую-то пору вся деревня в поле. Каждому колоску — поклон. Потому, наверное, в старину за крошку хлебушка, оброненную на стол, ложкой по лбу били. И не из строгости это, из уважения к хлебу. Знай, мол, ему цену.
IVСолнце в самом зените. Жарища…
Отобедав, лежим в тени берез. Соленый пот пощипывает тело, белеет пятнами на сброшенных тут же рубахах. Звеньевой, дядя Влас, доволен: успели наметать сена больше, чем в прошлые дни.
После еды нас клонит ко сну. А мальчишки скачут уже на лошадях с водопоя. Обгоняют друг друга.
Сейчас дядя Влас скажет, что пора брать в руки вилы…
Но видим: лицо мальчишки, прискакавшего первым, в смертельном страхе.
— Дядя Влас!.. Поле-то ваше коровы потравили!
Дядя Влас вскакивает.
— Бросьте шутить, шельмецы!
— Правда, дядя Влас, потравили!
Дядя Влас вскочил на лошадь и ускакал. Часа три его ждали… Принялись за работу одни.
…Под осень сорок четвертого года батальон, где служил Гончаров Влас Матвеевич, спешно окапывался на хлебном поле.
— Окопы чтоб в полный рост, — командовал взводный. — Супротив танков стоять придется!
Солдаты спешили. И когда, закончив работу, сели перекурить, Влас Матвеевич приметил, что ячмень на поле особенный, голозерный, как пшеница. Такого отродясь не видывал. «Вот обрадовались бы в колхозе, — ни ступы, ни песта не требуется для обработки. Прямо из-под комбайна бери, хочешь кашу вари, хочешь толстые щи варгань и ешь себе в удовольствие». — С горстью колосьев он присаживался то к одной кучке солдат, то к другой, удивлялся дивной культуре… И когда показались немецкие танки, он спрятал колосья в карман гимнастерки.
А в лазарете Влас Матвеевич требовал принести гимнастерку из склада. Боялся, что мыши сожрут колосья. Спрятал их в кисет и хранил при себе до конца войны.
…Пятнадцать лет размножал он ячмень. Сначала на грядке, потом засеял участок на огороде… И вот первый гектар на колхозном поле. И вдруг эта потрава!
Вечером я зашел к дяде Власу. Не узнать его было.
— Что делать-то будете?
— Соберу остатки. Сызнова начать придется…
VКомбайны заглушили в полночь. Механизаторы собрались кружком, курят. Шофер раздал жетоны за отвезенное зерно.
— Поздравьте Менщикова, он опять больше всех намолотил!
Промасленные крепкие руки друзей в поздравлении ложатся на Сашины плечи.
…Машина, груженная зерном, идет ровно. На нем, как на перине.
— И как это ты, Саша, умудряешься больше других намолачивать?
В темноте лишь белеют его зубы.
— Я ведь на комбайн-то как смотрю? Не простая это машина — завод! А я на нем — директор! Вот и приходится не только руками работать, но и головой соображать… Сочетать, как философы говорят, умственный труд с физическим.
…Совсем недавно мы встретились снова. У Саши Менщикова на груди звезда Героя Труда.
— Поздравляю, Александр Николаевич! — Смотрю ему в глаза. — Трудно в прошлую страду пришлось?
— Да как сказать? Уборка хлеба — любимая для меня работа. А коли дело душу радует — от него не устаешь. Для человека ведь трудно не то, что тяжело, а то, что не радует. Это как охота, наверное: нелегкое в общем-то занятие, да любители, говорят, хлебом не корми, дай на след зверя напасть. Сотни верст в азарте отмахает, не заметит.
А насчет результата, так, по правде сказать, я и сам не думал, что столько намолотить смогу — 120 400 центнеров! В районе еще никто столько не намолачивал. А теперь будут. Раз я сумел, то и другие смогут. Это уж точно…
Михаил Люгарин
МОЯ БЕРЕЗКА
Стихотворение
У крутых цехов Магнитогорска
Рад хорошей весточке о том,
Что моя целинная березка
Стала выше крыши в Боровском.
Мне станица отческая снится:
В час, когда проклюнутся лучи,
На ветвях ее звенят синицы,
Черные качаются грачи.
Много лет, в любую пору года
Служит мне живым календарем,
Весело танцует в непогоду,
В изморозь сияет серебром.
Зимним днем постукивает гулко,
И, по-лебединому бела,
В тихом Айвазовском переулке
Стала украшением села.
Плещет кроной в поднебесной сини,
Отряхает росы, словно дождь…
Ты жива, березка, и поныне,
Да и — я, неугомонный, тож…
Не лежится по утрам в постели,
Все спешу куда-то,
Недосуг.
Снегири на север загляделись,
Смотрят гуси-лебеди на юг.
Над Магниткой птицы пролетают,
Опадают клены на траву.
Мне моей березки не хватает
В городе,
В котором я живу.
Михаил Клипиницер
ПРИХОДИТ ВРЕМЯ
Стихотворение
Приходит время — комнаты пустеют,
Уходят повзрослевшие сыны.
Кровати уплывают от стены, —
На ней следы от ковриков сереют.
От той стены как оторваться взором?
Есть на земле закон, и он простой:
Нас гнезда не пугают теснотой,
А комнаты страшат своим простором.
Юрий Шпаков
ЛЕД И ПЛАМЕНЬ
(Полемические заметки о соревновании)
Хорошо известно ленинское классическое определение основных принципов соревнования — гласность, сравнимость результатов, возможность широкого повторения опыта. Настолько известно, что любой руководитель цитирует эти слова, порой не вникая в их суть. А вникнуть не мешало бы. Например, попытаться ответить на такой вопрос: почему в реальной нашей действительности иногда отходят от этой четкой формулы? Ибо подчас ни подлинного состязания, ни сравнимости итогов нет.
Вспоминается еще одно высказывание В. И. Ленина — из письма к Инессе Арманд.
