Михаил Салтыков-Щедрин - Статьи. Журнальная полемика
Среди множества откликов на смерть Тургенева анонимное выступление Салтыкова принадлежит к числу наиболее замечательных. По глубине и масштабности исторического осмысления Тургенева, его значения для русской жизни, с этим выступлением соседствовало в те дни лишь одно — «тургеневская прокламация» народовольцев, написанная П. Ф. Якубовичем и распространявшаяся в Петербурге в день похорон писателя (ЛН, т. 76, М. 1967, стр. 239). В обстановке, когда в русском обществе уже явственно наметился поворот к эстетизму и развертывалась борьба за отказ от наследства 60-х годов, за эмансипацию литературы и искусства от оппозиционных традиций, Салтыков, от имени демократических «Отечественных записок», и Якубович, от имени «действующих революционеров», выступили с оценкой Тургенева, исходя из ясно и громко заявленного примата общественных интересов. Оба выступления резко противостояли ходовому тезису некрологических статей о Тургеневе в большинстве органов печати: «все достоинство его произведений заключается в чистой художественности» («Моск. ведомости», 1883, № 261). С суровой энергией и прямотой «шестидесятника» формулирует Салтыков исходную позицию своей оценки Тургенева: «Как ни замечателен сам по себе художественный талант его, но не в нем заключается тайна той глубокой симпатии и сердечных привязанностей, которые он сумел пробудить к себе во всех мыслящих русских людях, а в том, что воспроизведенные им жизненные образы были полны глубоких поучений».
«Главной и неоцененной заслугой» Тургенева, в просветительско-этическом представлении Салтыкова, является приверженность его «общечеловеческим идеалам» гуманизма и «сознательное постоянство», с которым писатель проводил эти идеалы в русскую жизнь. В этом смысле Салтыков считает Тургенева «прямым продолжателем Пушкина».
Ставя, далее, имя Тургенева в ряд с именами Некрасова, Белинского, Добролюбова и, несомненно, Чернышевского, а может быть, и Герцена, о которых нельзя было упоминать, Салтыков указывал тем самым на «руководящее значение», которое литературная деятельность Тургенева имела для русского общества в деле воспитания в нем гражданского самосознания и политического протеста, то есть в деле освободительной борьбы.
Наконец, предлагая вопрос «что сделал Тургенев для русского народа, в смысле простонародья» и «не обинуясь» отвечая: «Несомненно, сделал очень многое и посредственно, и непосредственно», — Салтыков определяет выдающееся значение автора «Записок охотника» с точки зрения высшего критерия эстетики демократического лагеря — критерия народности.
В заметке Салтыкова сжато и сильно резюмирован своего рода итог его сложно-противоречивого восприятия Тургенева — созданных им образов и самой личности писателя. При этом некоторые из прежних критических суждений Салтыкова, продиктованные в свое время требованиями исторического момента, «интересами минуты», в особенности о Базарове, претерпевают глубокое и принципиальное изменение (ср., например, в т. 5 наст. изд., стр. 581–582).
О литературно-общественных и личных взаимоотношениях Салтыкова и Тургенева см. в комментариях к томам Сочинений и писем наст. изд. (по указателю имен), а также в работах: М. О. Габель «Щедрин и Тургенев» («Hayкoві зап. Харьківського держ. пед. ін-ту ім. Г. С. Сковороди», т. X, 1947, стр. 48–89) и С. Ф. Баранов «М. Е. Салтыков-Щедрин и И. С. Тургенев» (в кн. того же автора «Великий русский сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин», Иркутск, 1950, стр. 44–71).
Примечания
1
Под этим именем автор предполагает издать целый ряд писем, которые и будут от времени до времени появляться в «Современнике». (Прим. M. E. Салтыкова.)
2
Земной шар вверен человечеству, как владение, к которому оно приставлено. В этом его земное назначение. Но человечество не может выполнить его во время своего детства, ибо вполне понятно, что оно, чтоб быть способным к такому делу, должно приобрести крепость и силу; ему надо создать себе орудия, средства, могущество, которые могут прийти только путем развития искусств, наук и промышленности.
Виктор Консидеран, «Общественное назначение».
3
прекрасной незнакомке.
4
кодекс чести.
5
наполеоновские идеи.
6
братства.
7
Сочинению этому должны предшествовать два письма, которые, быть может, и появятся впоследствии. (Прим. M. E. Салтыкова.)
8
Здесь: особу легкого поведения.
9
генерал-ребенок.
10
что это ни на что не похоже.
11
моя добрейшая матушка.
12
Безграмотная французская фраза: «А вы любовница… всегда хорошо?»
13
Но пойдемте, я вам все покажу!
14
вот увидите, как мы посмеемся!
15
Оставьте, оставьте же! Это дети природы… разве они знают, разве они понимают такие вещи!
16
Оставьте, оставьте же, дорогой мой!
17
Вот именно!
18
жанровых картин.
19
«Когда-то в Нормандии правил».
20
Хотя это стихотворение есть не что иное, как дурно скрытое подражание г. Ф. Бергу, однако для стрижа оно удовлетворительно. Прим. авт.
21
И это стихотворение есть явное подражание стихотворению г. Гербеля: «Давно не видал я небесной лазури», напечатанному в 1–2 № «Эпохи» на сей 1864 год. Прим. авт.
22
Прошу многоуважаемого Ф. М. Достоевского (так как он впоследствии сознался, что статья эта написана им) извинить резкость моих выражений; я полагаю, он сам поймет, что статья его не заслуживает и не может заслуживать иного отзыва. (Прим. M. E. Салтыкова.)
23
См. «О значении художественных произведений» и пр. («Русский вестник», № 2). Г-н Анненков не объясняет, впрочем, положительно, что он понимает под словом «художественность». Сказанное нами выведено из общего смысла его статьи. (Прим. М. Е. Салтыкова.)
24
фокусов.
25
по пустякам.
26
Гранка повреждена. Слова «усилий» и «времени» читаются предположительно.
27
Любопытствующих отсылаем к статье г. Филиппова, по поводу комедии Островского «Не так живи, как хочется» («Р. беседа», № 1). (Прим М. Е. Салтыкова.)
28
Начало фразы густо зачеркнуто (правка по замечаниям цензора) и читается предположительно.
29
помни о смерти.
30
этого грубияна.
31
Истинно древняя и истинно православная Христова церковь, 2 ч. (Прим. М. Е. Салтыкова.)
32
История русского раскола. (Прим. М. Е. Салтыкова.)
33
Мы имели случай видеть в Нижегородской губ. другой вариант этого замечательного стиха; считаем неизлишним познакомить с ним здесь читателя. Озаглавлен он просто: «Стих Асафа-царевича».
«/Восплачется младь-юношь пред пустынею стоя: /Прекрасная пустыня, любимая мати!/ Прими мя, пустыня, яко чада, на руце; /Научи мя, пустыня, волю божию творити; /Избави мя, пустыня, злыя превечныя муки; /Введи мя, пустыня, в небесное царство!/ Проречет мати пустыня архангельским гласом: /Ты младь-юношь, Асафей-царевич!/ У меня во пустыни много нужи приняти, /У меня во пустыни постом попоститися,/ У меня во пустыни скорбя поскорбети, /У меня во пустыни терпя потерпети!/ Ответ держит младь-юношь Асафей-царевич: /Прекрасная пустыня, любимая мати!/ Не страши мя, пустыня, превеликиими страхами, /Могу я, пустыня, много нужи прияти;/ Могу я в тебе, пустыня, постом попоститися;/ Могу я в тебе, пустыня, трудом потрудитися;/ Могу я в тебе, пустыня, скорбя поскорбети; /Могу я в тебе, пустыня, терпя потерпети!/ Проречет пустыня архангельским гласом: /Ты млады юношь Асафей-царевич!/ У меня во пустыни негде погуляти; /У меня во пустыни не на что смотрити;/ У меня во пустыни не с кем слово говорити;/ У меня во пустыни нет сладкого брашна; /У меня во пустыни нет медвяного пойла!/ Ответ держит младь-юношь Асафей-царевич: /Прекрасная пустыня, любимая моя мати!/ Не страши мя, пустыня, превеликиими страхами; /Разгуляюсь я во пустыни во зеленой во дуброве;/ Насмотрюсь во пустыни на различные светы; /Со мной будут говорить вси райские птицы;/ А стану я носить черную ризу; /А стану я питатися гнилою колодою;/ А стану я пити болотную воду… /Тебя, мати пустыня, вси ангели знают; /Тебя, мати пустыня, пророцы прославляют;/ Тебя, мати пустыня, ангели хвалят; /Тебя, мати пустыня, преподобные ублажают;/ Тебя, мати пустыня, Предотеча воспевает; /В тебе, мати пустыня, господь на престоле/ С херувимы и серафимы, с преподобною силою».
