Кац Святославович - История советской фантастики
Ренессанс советской фантастики был отложен до 1962 года. «Идейный разгром» романа Владимира Дудинцева занял более трех месяцев. Симонов уцелел на своем посту главного редактора «Нового мира» (впрочем, ненадолго) только лишь потому, что тут же признал свою вину и с ходу осудил роман как «вредный». Кургузов, правда, и не жаждал «крови» Симонова: ему важнее было реабилитировать свою Секцию, создав вокруг романа-конкурента плотную атмосферу народного гнева. 26 января 1957 года кандидат в члены Секции, прозаик Виктор Сытин первым выступил на партсобрании писателей Москвы. Кургузов знал, кому поручать первый доклад: автор весьма жалкой повести об использовании термоэлементов на поверхности Луны, опубликованной в журнале «Техника-молодежи», ждал только случая, чтобы ударить по выскочке из «Нового мира». «Обличительная» речь В.Сытина задала собранию необходимый настрой, после нее и Евг. Долматовский, и М.Гус, и все прочие уже высказывались в том же духе.
Дальше пошла лавина: журнал «Коммунист» (№ 3) — «об идейных ошибках» журнала «Новый мир», Д.Еремин на пленуме правления МО ССП — об «идейной незрелости» автора, П.Бровка, на пленуме СП Белоруссии — о том же самом, Н.Шамота на совещании критиков (Киев) — тоже о романе Дудинцева как о «явной уступке мещанским взглядам на жизнь». И так далее, и тому подобное. Практически все республики, все печатные органы, так или иначе причастные к литературе, должны были «отметиться». С особой мрачноватой торжественностью прошло обсуждение (точнее, осуждение) романа «Не хлебом единым» на Секции фантастики, состоявшееся 7 апреля в Кремле, в Малом Георгиевском зале Присутствовали Н.С.Хрущев, Д.Т.Шепилов и Е.А.Фурцева. Степан Кургузов тоже сидел в президиуме, наслаждаясь экзекуцией как бы со стороны — вести заседание он поручил Анатолию Спирину. Члены Секции и кандидаты в члены Секции сами рвались в бой — в особенности те, кто имел глупость несколькими месяцами раньше поддержать роман. Покаянные речи С.Шпаныря («Словно затмение какое на меня нашло, дорогие товарищи! Сам не понимаю, как я мог идейно ущербную, фактически вражескую вещь отщепенца Дудинцева оценить положительно?!») и В.Понятовского («Мне очень горько, что и я попался в буржуазную западню, которую расставил нам под видом своего фантастического романа гражданин — а, может быть, господин? — Дудинцев…») были выслушаны собравшимися с воодушевлением, а когда А.Казанцев в запале предложил «выставить вон изменника из Советской страны!», то зал поддержал это предложение громовыми аплодисментами. Сам В.Дудинцев на заседании не присутствовал, благоразумно учтя атмосферу всех предшествующих обсуждений и вполне здраво предполагая, что из родного стана писателей-фантастов крики «Распни его!» звучать будут громче всего.
В заключение слово взял Н.С.Хрущев. По сравнению с многими из выступлений речь его была даже несколько миролюбива. Он признал, что «в книжке Дудинцева есть и правильные страницы» и что роман он «читал без булавки», однако «общее направление книги неверно. У читателя создается впечатление, что автор этой книги умышленно сгущает краски, изображая директора крупного ракетного завода в виде какого-то, я извиняюсь, куклуксклановца. В то время, как на ответственные посты партия у нас назначает достойных людей…» Степан Кургузов был немного разочарован: он ждал громов и молний, и новых поощрений Секции за проявленную бдительность. Однако Хрущев был настроен куда более спокойно, чем в январе. Разгадку можно найти в мемуарах А.Н.Фролова, тогдашнего куратора «Проекта-К», первого заместителя министра госбезопасности: «6 апреля Никита Сергеевич встретился с Главным — так между собой мы тогда называли Генерального конструктора С.П.Королева. Королев точно пообещал, что первый спутник будет запущен не позднее дня 40-й годовщины Великого Октября, а, вероятнее всего, и раньше. Всю неделю у Н С. было бодрое настроение. С ходу он даже поубавил свой гнев на фантаста Дудинцева, которого одно время за роман про ракетных конструкторов называл „изменником“. Между прочим, по агентурным данным, самому Сергею Королеву книга, напротив, очень понравилась. Однако свое отношение он — по понятным причинам — в ту пору не высказал…»
Инцидент с романом «Не хлебом единым», несмотря на предельно суровую оценку, был все-таки признаком «оттепели»: в конце концов, автора не отправили в лагерь и даже не исключили из Союза писателей. Каждый маленький прорыв «из царства необходимости в царство свободы» давал возможность делать следующий шаг.
Выход в свет романа В.Дудинцева косвенно способствовал реализации идеи альманаха «Литературная Москва» — он появился в продаже в начале 1957 года. Примерно треть толстого тома была, по традиции, отдана фантастике. Причем, среди вещей, рекомендованных Секцией С.Кургузова («Начало» А.Егорова, «Колесо Фортуны» Д.Островского, «Игра в Герострата» В.Казакова и др.), каким-то образом затесался рассказ А.Яшина «Рычаги». Кургузов, обманутый названием, не стал вчитываться в текст и дал «добро» на публикацию. В действительности же рассказ с «производственным» заголовком был отнюдь не о рычагах. Вернее, о людях-рычагах, которыми могут управлять любые бестрепетные руки. Действие рассказа происходило на Н-ском космодроме за час до старта. Бригада инженеров, конструкторов и космонавтов-дублеров вела самый обычный разговор. Читатель неожиданно узнавал, что полет плохо подготовлен, что «с таким двигателем не то что до Луны — до Астрахани не долетишь», что отбор пилотов шел второпях — нужно было поспеть к какой-то там очередной дате, а горючее «годится только для пожара, а не для полета». Вдруг оказывалось, что все эти беды — вовсе не новость для начальства («но ведь и ему надо скорее, скорее…»), не сверхординарный случай, но довольно рядовая рутина. Вся эта страшноватая в своей обыкновенности беседа неожиданно прерывалась ударом гонга и командой: «…товьсь!» И герои мгновенно менялись. Только что они были толковыми, злыми, неглупыми людьми, однако по сигналу тотчас же превращались в нерассуждающие винтики одной огромной машины, которые будут исполнять приказ — как бы ни нелеп или даже преступен он ни был. Характерно, что на последней странице рассказа тот же голос, что еще десять минут назад убедительно разъяснял всем, почему то, чем они сейчас занимаются, есть нарушение всех видов техники безопасности, четырех инструкций «и вообще должностное преступление» — теперь же, «медленно и звучно выпевая слова, повел: „Товарищ Генеральный конструктор! Корабль к полету готов! Все бортовые системы…“»
Рассказ вызвал взрыв праведного негодования на Секции; альманах «Литературная Москва» до следующего своего выпуска не дожил, усилиями Кургузова просто перестав существовать. Однако вал критических откликов, пронесшихся по страницам «Правды», «Литгазеты», «Известий», «Литературы и жизни» был пожиже, чем в случае с Дудинцевым. Возможно, писатели уже начинали потихоньку уставать по каждому поводу высказывать свое «глубокое возмущение». Многие вдруг сообразили, что, судя по теперешней книжно-журнальной активности, сидение в президиумах и на собраниях им пришлось бы сделать своею ежедневной работой, отставив в сторону пишущую машинку и неосуществленные замыслы. Были, конечно, авторы, которые готовы были с легкостью променять свой письменный стол на место за покрытым зеленым сукном столом президиума. Но таких было все-таки не так много…
К концу 50-х «фантастическая» реальность в Союзе писателей оказалась не лишена некоторых сюрреалистических черт. Как бы параллельно существовали две фантастики: привычная, за которую отвечала кургузовская Секция и которую исправно издавали центральные и региональные издательства, а также добросовестно печатали многие «толстые» и «тонкие» журналы. И — как бы не вполне официальная, подвергаемая постоянно критике, но не умирающая поросль, которая упорно ломала асфальт привычного и пробивалась то в «Новом мире», то в катаевской «Юности», то в каком-нибудь сборнике. Кургузов быстро понял, что по каждому случаю собирать Секцию или по крайней мере ее Президиум — просто глупо: на каждый вздорный рассказ Первому секретарю ЦК КПСС не пожалуешься, а только сделаешь конкуренту дополнительную рекламу. Оставалось только демонстративно игнорировать выскочек, пытающихся превратить научную фантастику — «самую партийную из всех литератур»! — в литературный повод для дешевого фрондерства. К сожалению для Кургузова, читатель конца 50-х и начала 60-х все больше тяготел к фантастике такого, «второго» направления. Это подтверждает хотя бы судьба двух публикаций, появившихся практически одновременно: романа стойкого «кургузовца» и к тому времени уже председателя Ленинградского отделения Секции фантастов Олега Хрусталева «Под куполом» (журнал «Звезда», 1957, No№ 10–12) и пьесы Виктора Розова «В поисках радости» (журнал «Театр», 1957, № 12).
