Карл Проффер - Ключи к "Лолите"
[Шарлотта выросла], как фальшивое дерево факира.
[Мабель] в бюстодержателе с бридочками, которому нечего было держать.
[Гумберт покупает] туфельки из мятой лайки для мятых девочек.
[отец Биэля лежал в обмороке] на скошенной траве… скошенным, так сказать, банкиром…
[У Гумберта мелькнула мысль, что, может быть, гениальный хирург] воскресит Курилкуильти, Клэра Дромадера.
Имена Долорес, Гейз и Лолита неоднократно обыгрываются автором:
Долли Гейз? Долорес в Колорадо? Гейзер в Вайоминге? [с. 361]
Лолиту Гумберт называет "дымчато-розовой, долорозовой голубкой". В другом месте он говорит о "здоровом зное, который как летнее марево обвивал Доллиньку Гейз".[57]
Далее:
"Ло!" воскликнула Гейзиха… «Ло-барахло», сказала Ло (не в первый раз)… [с. 66–67]
А когда Долорес исчезает из Уэйса, Гумберт говорит: "Вот тебе на — нет Дианы!" Кроме того, как я уже отметил, другие имена также становятся основой для каламбуров. Еще два примера: Гумберт упоминает свои собственные "громоздкие грехи" (т. е. гумбертские грехи) и, играя словами, сравнивает следующего за ним по пятам злодея (который напоминает ему его швейцарского дядюшку Траппа) с тяжестью "от застрявших газов" — "merely a trapped flatus"[58] (с. 270).
Это подводит нас к деликатной теме непристойных двусмысленностей. Подозреваю, что они по большей части не дошли до разгневанных конгрессменов и истеричных мамаш, которые сочли «Лолиту» грязной книгой, хотя этот прием используется автором с регулярностью, вызывающей приятные эротические ассоциации. Например, Гумберт заявляет, что не может одобрить закон, проведенный Манном — Mann Act, «потому, что он поддается скверному каламбуру, если принять имя почтенного члена конгресса за эпитет "мужской"», а чуть раньше цитирует: "Среди сицилийцев половые сношения между отцом и дочерью принимаются как нечто естественное". Он читает книгу с «ненамеренно библейским заглавием "Познай свою дочь"». В том же духе он умоляет Лолиту, чтобы она "покинула своего случайного Дика, и эту страшную дыру…" (с. 341). В этом смысле характерен вопрос, который задает руководительница драматической группы: «в каких сценах "Любви под Ильмами"[126] предельно нарастает действие».[59] Гумберт позволяет Лолите участвовать в постановке "Зачарованных Охотников" при условии, что "мужская часть поручается девочкам". Так оно и произойдет: Лолите достанется Куильти.
Лексический диапазон романа чрезвычайно широк — от сленга, используемого Лолитой (и усвоенного Гумбертом), до пародий на рекламный жаргон, от диалектных словечек вроде «girleen» ("девчурка") до редких словосочетаний вроде "подвздошные косточки", не говоря уже о щедрой россыпи галлицизмов и французских фраз и словечек. Стиль Гумберта (Набокова) отличает явная склонность к использованию малоупотребительных многосложных слов вместо общеупотребительных кратких ("ambulate" вместо «walk» — "идти"), редких слов вместо обычных (например, «nictating» — "мигая"), или когда Гумберт описывает тени под глазами Лолиты, он воспаряет к астрономии, называя их "plumbaceous umbrae"[60] ("свинцовые тени"). Его стиль чрезвычайно иносказателен; в стремлении избежать банальности выражения Гумберт прибегает к метафорам, и результат порой бывает несколько смешным. Например, когда Лолита достает журналы, "запустив руку в нижнюю анатомию диванного столика". В другом случае она "почуяла бананы и раскрутила тело по направлению к столу" (uncoiled herself tableward[127]).
Неологизмов в романе на самом деле не так много, как может показаться въедливому читателю, потратившему не один час на поиски неизвестных слов в словарях.
Большинство неологизмов представляют собой новообразования с помощью дополнительного суффикса или соединение двух слов (с одним или двумя сочленениями). К примеру:
бюстодержатель
гномообразный
гореупорный
многолягого
никовновь
нимфетство
по-земфирски
сифонщик
ундинист
Кроме того, автор использует сложные слова более окказионального характера (иногда соединяемые дефисом):
без-Лолитен
вздрогу-и-всхлипу
грависто-скрежещущем
грёзовосиним
животикоскрадыватель
либидобелиберда
либидосон
либидосье
полубар-полукухню
понихвостными
стоокую
художник-мнемозинист
5
Насколько мне известно, до сих пор никто еще не создал приемлемой схемы для анализа ритма прозы, но тем не менее необходимо сказать несколько слов в отношении ритма «Лолиты». Даже писатели менее одаренные, чем Набоков, знают, что иногда, скажем, эпитет имеет нужное значение и звучание, но при этом никак не подходит ритмически, поскольку в силу некоторых не поддающихся анализу причин ритмическая последовательность ударений, возникающая при использовании такого эпитета, просто-напросто не звучит так, как надо, и тогда автору приходится подбирать другой эпитет, который бы точно встал на место, как последний недостающий элемент головоломки. Этот принцип распространяется не только на отдельные слова, но и на целые фразы, предложения и абзацы. Если взглянуть на примечательно короткий список прозаиков, которых признавал Набоков, мы обнаружим в нем такие имена, как Шатобриан, Гоголь, Белый, Джойс и Пруст, — каждый из этих авторов писал прозу, которая всеми признается ритмической. Андрей Белый даже экспериментировал с метрической прозой — некоторые его приемы Набоков в порядке эксперимента частично воспроизвел в своем русском романе «Дар». Кроме того, Белый в книге, которую Набоков высоко оценил в своем эссе о Гоголе, предпринял попытку проанализировать ритм гоголевской прозы. Первичными приемами, которые обычно используются для создания ритмических эффектов, являются различные риторические фигуры повтора — анафора, эпифора, эпизевкс и т. п. За счет этих риторических фигур создаются основные виды параллелизма. Чаще всего в «Лолите» применяется синатризм[128] (так называемая "фигура нагромождения"). Например:
безумно, неуклюже, бесстыдно, мучительно
горячо, радостно, дико, напряженно, с надеждой, без всякой надежды
дергаясь, дрожа, ухмыляясь
дышащими, карабкающимися, спотыкающимися, смеющимися
егозили, плюхались, ездили на задочках
отвратный, неописуемый, невыносимый
прекрасную, доверчивую, мечтательную, огромную
со многими ужимками, шлепая и шаркая
суетливо, деловито, лукаво
такую славную, наивную, нежную, совершенно безмозглую
толкал, тер, щипал, тыкал
В последнем из примеров Гумберт пародирует самого себя, а также, возможно, некоторых пылких романтиков, злоупотреблявших этой риторической фигурой.
Редко можно встретить достаточно большой прозаический отрывок, который был бы выдержан в каком-либо одном метрическом размере — ямбе, дактиле и т. д. Однако практически в любом образце прозы можно найти отдельные части предложений или целые предложения, написанные в определенном размере. До сих пор не решенной остается задача выработки метода, который позволил бы проанализировать каждую строку произведения и собрать статистические данные, подтверждающие, что проза писателя Н. более ритмична, чем проза писателя Г. Так что в нашем распоряжении имеются только субъективные впечатления и возможность процитировать несколько примеров, чтобы подкрепить свое мнение. Именно это я и собираюсь сделать.
Мне кажется, что иногда можно безошибочно выявить сознательное стремление автора применить стихотворный размер. Возьмем, к примеру, реплику Шарлотты, обращенную к Гумберту:
Это была моя Ло… А вот мои лилии.
Метричность этого предложения подчеркивается аллитерацией звуков ударных слогов: Это… вот / Ло… лилии. Красивое предложение, одно из тех, что литературные эпикурейцы с удовольствием будут повторять и смаковать. Еще примеры? Пожалуйста. Гумберт так описывает игру Лолиты в теннис:
[ее натренировали…] просеменить к сетке на проворных, ярких, в белой обуви ножках. [с. 285]
Гласные в этих словах (от безударных «о» и «е» к ударным «е» и "о") образуют своего рода совершенную последовательность. Ритмичный перескок с «т» к «п» и «б» — с нёба к губам — звучит отголоском начальных строк романа и вторит топотку Лолиты по корту.
В предложениях, которые привлекли мое внимание с точки зрения ритма, размеры, как правило, довольно сложны:
…коридорный клозет хлынул каскадом и стукнула дверь.
Мой план был чудом первобытного искусства…
