Ангел Богданович - Типы Гоголя в современной обстановке. – «Служащий», рассказ г. Елпатьевского
Въ одномъ письмѣ изъ "избранныхъ мѣстъ изъ переписки" Гоголь пишетъ: "Обо мнѣ много толковали, разбирая кое-какія мои стороны, но главнаго существа моего не опредѣлили. Его слышалъ только Пушкинъ. Онъ мнѣ говорилъ всегда, что еще ни у одного писателя не было этого дара выставлять такъ ярко пошлость жизни, умѣть очертить въ такой силѣ пошлость пошлаго человѣка, чтобы вся та мелочь, которая ускользаетъ отъ глазъ, мелькнула бы крупно въ глаза всѣмъ", и далѣе поясняетъ значеніе своего главнаго творенія "Мертвыя души": "Мертвыя души" не потому такъ испугали Россію и произведи такой шумъ внутри ея, чтобы они раскрыли какія-нибудь ея раны или внутреннія болѣзни, и не потому также, чтобы представили потрясающія картины торжествующаго зла и страждущей невинности, – ничуть не бывало: герои мои вовсе не злодѣи; прибавь я только одну добрую черту любому изъ нихъ, читатель помирился бы съ ними всѣми. Но пошлость всего вмѣстѣ испугала читателей. Испугало ихъ то, что одинъ за другимъ слѣдуютъ у меня герои одинъ пошлѣе другого, что нѣтъ ни одного утѣшительнаго явленія, что негдѣ даже и пріотдохнуть или духъ перевести бѣдному читателю, и что, по прочтеніи всей книги, кажется, какъ будто точно вышедъ изъ какого-то душнаго погреба на Божій свѣтъ". Въ этой самооцѣнкѣ глубокая правда. Только въ то время было немного тѣхъ, которые могли оцѣнить значеніе факта появленія "Мертвыхъ душъ". Подъ давленіемъ все покорившей тогда пошлости, души, дѣйствительно, были, какъ мертвыя, и лишь немногія живыя души были испуганы нарисованной картиной. Но на всемъ громадномъ пространствѣ необъятнаго царства торжествующей и торжественной пошлости господствовало молчаніе.
Въ наше время, когда пошлость тоже возобладала и празднуетъ если не вездѣ и во всемъ, то въ огромномъ большинствѣ случаевъ побѣду, одно мѣшаетъ этому торжествующему ходу пошлости. Теперь появленіе новаго Гоголя который сумѣлъ бы такъ же ярко "очертить пошлость пошлаго человѣка", какъ его великій предшественникъ, – было бы встрѣчено нѣсколько иначе. Съ тѣхъ поръ неизмѣримо расширился кругъ людей, понимающихъ весь ужасъ пошлости и необходимость бороться съ нею на всѣхъ поприщахъ жизни. Пусть герои и типы Гоголя и теперь, какъ живые, говорятъ съ нами со сцены и со страницъ его великихъ твореній, и каждому изъ нихъ мы можемъ противопоставить живой образецъ изъ современности. Но полстолѣтія все же прошло не даромъ и для насъ. Самое обостреніе пошлости, поднявшей голову теперь съ особо торжественнымъ видомъ, есть фактъ, имѣющій и оборотную сторону. Пошлость чувствуетъ, что въ жизни накопилось много элементовъ, готовыхъ для борьбы съ нею, и дѣлаетъ усиленную попытку отстоять свои твердыни. Отсюда эта небывалая страстность къ борьбѣ и неуступчивость пошлости, предчувствующей наступленіе чего-то новаго и для нея неотразимаго. Вотъ почему, несмотря на цѣлый рядъ фактовъ, свидѣтельствующихъ о торжествѣ пошлости то тутъ, то тамъ, нѣтъ того удручающаго впечатлѣнія, какое на современниковъ произвела книга Гоголя, хотя это была только книга. Гоголь разсказываетъ въ томъ же письмѣ: "Когда я началъ читать Пушкину первыя главы изъ "Мертвыхъ душъ" въ томъ видѣ, какъ они были прежде, то Пушкинъ, который всегда смѣялся при моемъ чтеніи (онъ же былъ охотникъ до смѣха), началъ понемногу становиться все сумрачнѣе, сумрачнѣе и, наконецъ, сдѣлался совершенно мраченъ. Когда же чтеніе кончилось, онъ произнесъ голосомъ тоски: "Боже, какъ грустна наша Россія!" Меня это изумило. Пушкинъ, который такъ зналъ Россію, не замѣтилъ, что все это каррикатура и моя собственная выдумка! Тутъ-то я увидѣлъ, что значитъ дѣло, взятое изъ души, и вообще душевная правда, и въ какомъ ужасающемъ для человѣка видѣ можетъ быть ему представлена тьма и пугающее отсутствіе свѣта". Теперь едва ли могло бы насъ такъ испугать подобное изображеніе, "пугающее отсутствіе свѣта", и не потому только, что нервы притупились. Усилилась вѣра въ неотразимое наступленіе "побѣды свѣта", которое нельзя ничѣмъ остановить. Возможны временныя затменія, и какъ они ни тяжки по своимъ послѣдствіямъ, они не могутъ доводить до отчаянія, до болѣзненнаго страха предъ тьмою, одолѣвшаго самого Гоголя, который задумалъ, по его словамъ, тогда же дать и иную картину – пошлости противопоставить идеальную Россію во второй части "Мертвыхъ душъ". Попытка эта и погубила его, такъ какъ въ дѣйствительности онъ не видѣлъ никакой идеальной Россіи и долженъ былъ ее выдумать.
И мы неизмѣримо далеки еще отъ этой идеальной Россіи, современность гораздо родственнѣе первой части "Мертвыхъ душъ", и тѣмъ не менѣе жива въ душѣ гордая увѣренность, что все это – область прошлаго, которое идетъ на смарку. Сквозники-Дмухановскіе, Чичиковы, Ноздревы и Собакевичи, населяющіе наши благодатныя палестины, не могутъ удержать позиціи, сколько ни укрѣпляютъ они ихъ разными новыми какъ будто и усовершенствованными способами. Сильнѣе ихъ всепобѣждающая жизнь съ новыми требованіями и запросами, для удовлетворенія которыхъ нужны иныя силы, и она же сама и выдвигаетъ ихъ, несмотря на давленіе. Изъ столкновенія новаго и стараго и состоитъ творческое дѣло жизни, въ которой все перемѣшано въ причудливыхъ сплетеніяхъ, странныхъ, иногда ужасныхъ и на первый взглядъ непонятныхъ, но полныхъ смысла и значенія для тѣхъ, кто имѣетъ уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видѣть.
-
Новое, идущее на смѣну стараго гоголевскаго міра, многообразно и многоразлично, но есть и одна доминирующая нота въ немъ, все рѣзче выдѣляющаяся со времени паденія крѣпостного права. Это – голосъ личности, сознавшей свое человѣческое достоинство и стремящейся на всѣхъ пугяхъ жизни отвоевать себѣ свободное развитіе.
Очень любопытную иллюстрацію этого роста личности даетъ одинъ изъ вдумчивыхъ, талантливыхъ наблюдателей современной жизни, г. Елпатьевскій въ прекрасномь разсказѣ "Служащій", напечатанномъ въ первой книгѣ "Русскаго Богатства" за текущій годъ. Будучи художникомъ, стремящимся проникнуть вглубь явленія и дать законченный типъ, г. Елпатьевскій не чуждъ и публицистическимъ задачамъ – взглянуть на данный фактъ съ болѣе широкой точки зрѣнія, объединяя поразившее его явленіе съ рядомъ другихъ аналогичныхъ, подводя ихъ къ общему источнику. Такіе высоко-интересные экскурсы въ широкую жизнь, общественную по преимуществу, этотъ хорошій знатокъ русской жизни дѣлаетъ отъ времени до времени, вызывая всякій разъ общее вниманіе.
"Служащій" значительно лучше прежнихъ очерковъ того же типа. Это совершенно новая фигура, аналогій для которой мы не припомнимъ въ литературѣ. Когда почтенный авторъ рисовалъ намъ генезисъ "купечества" или дворянскія попытки послѣдняго времени, онъ имѣлъ такихъ могучихъ предшественниковъ въ этой области, какъ Гл. Успенскій и Щедринъ, и учителя невольно навертывались сравненія, невольно возникало желаніе подвести итогъ пережитому съ тѣхъ поръ, какъ Успенскій и Щедринъ изображали тѣхъ же героевъ,
Въ новомъ очеркѣ г. Елпатьевскаго – совершенно новое явленіе.
"– Услужающій… – вотъ наше настоящее имя! – Злобный огонекъ блеснулъ въ сѣрыхъ свѣтлыхъ глазахъ моего собесѣдника.
"– Вы думаете, – онъ только труда отъ меня хочетъ, головы? Какъ же не такъ!.. Будь ты услужающій… И чувствуй… "Жалованье плачу, понимать долженъ, чувствовать"… Все дѣлай и не перечь, съ праздниками поздравь, выборы въ думу пойдутъ – шаръ за него клади!.."
Такъ начинаетъ свои изліянія "служащій", объясняя автору тѣ взаимоотношенія, какія долголѣтнимъ путемъ сложились между "имъ" – всероссійскимъ купцомъ – и тѣмъ мелкимъ людомъ, который является главной опорой купца въ его всероссійскихъ подвигахъ. – "Служащій" это представитель огромнаго сословія мелкихъ людей, приказчиковъ и полуинтеллигентныхъ тружениковъ, наполняющихъ лавки, конторы, банки, думскія и управскія канцеляріи и пр. Прежде этотъ типъ носилъ особыя черты, которыя Ножичкинъ, герой разсказа, не обинуясь. называетъ "халуйствомъ", готовностью душу свою положить за "него", "хозяина" который, въ свою очередь, "измывался" надъ "услужащими".
Не таковъ народившійся на послѣдніе годы новый "служащій", какимъ выступаетъ Ножичкинъ. Самъ онъ сынъ почтальона, добившійся всего собственными усиліями, знающій себѣ цѣну и не позволяющій наступить себѣ на мозоль. Онъ далеко отбился отъ старины и требуетъ себѣ правъ на уваженіе и признаніе въ себѣ человѣческой личности. "Хозяинъ" для него не "благодѣтель", а эксплуататоръ, противъ котораго онъ готовъ бороться всѣми дозволенными средствами. Ножичкинъ выступаетъ естественнымъ вождемъ цѣлой группы такихъ же "служащихъ", въ которой ясно сознаніе своихъ человѣческихъ правъ, онъ проектируетъ нѣчто въ родѣ союза свободныхъ тружениковъ, въ видѣ артели, и требуетъ участія для служащихъ въ прибыляхъ предпріятія. И аудиторія у него очень благодарная, такъ какъ ясно понимаетъ, что сила за тѣмъ, кто умѣетъ отстаивать свои интересы. А сила у этой аудиторіи есть. Сила, прежде всего, количественная и затѣмъ качественная. Въ городахъ торгово-промышленнаго типа они составляютъ главный средній слой. Они наполняютъ мѣстные клубы и разныя просвѣтительно-экономическія общества, они составляютъ главный контингентъ, на которомъ держится все дѣло торговли и оборота, они его ведутъ, отлично понимая, что безъ нихъ "хозяину – крышка". И по мѣрѣ развитія промышленной жизни, сосредоточившейся въ городахъ, такъ непомѣрно выросшихъ за послѣдніе годы, сила "услужающихъ" все увеличивается, и увеличивается не только количественно, но растетъ и качественно, что и отмѣчаетъ г. Елпатьевскій въ своемъ живомъ очеркѣ.
