Владимир Михайлов - Латышский детектив в кавычках и без них
Это, разумеется, совершенно не значит, что критика в такой литературе будет состоять из одних только похвал. Это значит лишь, что произведение любого жанра будет замечено, проанализировано и оценено «на равных» со всеми прочими, и автор не будет уже априори ощущать своей ущербности, если он пишет тот же детектив — по сравнению с теми, кто пишет, допустим, на производственную или военную тему (при всей условности данной терминологии, условности, которую все мы отлично понимаем).
Может быть, именно указанное обстоятельство и привело к тому, что в латышской литературе развитие детектива шло не путем «от материала и осознания конъюнктуры к желанию заниматься литературой», но скорее противоположным: от литературы — к поиску и обнаружению материала, который удовлетворяет автора и дает ему возможность максимальной реализации заложенных в нем, авторе, возможностей или, проще, таланта.
И в самом деле: если Г. Цирулис пришел в детектив через публицистику и историко-приключенческую тематику, если А. Колберг и М. Стейга перед тем, как заняться этим жанром, успешно работали в области юмора и сатиры, если B. Кайяк зарекомендовал себя серьезным, психологически глубоким прозаиком, а И. Ластовскис вошел в детектив, уже имея опыт в поэзии, то это явление никак нельзя назвать случайным. Оно же, в свою очередь, с самого начала становления жанра гарантировало, самое малое, одно: хороший литературный уровень детективных произведений, основанный на том, что авторы, пришедшие в детектив из других областей литературы, не могли потерять и не потеряли общности со всей литературой, чувства своей принадлежности к ней — и налагаемой этим чувством и ощущением обязанности создавать прежде всего литературные произведения, в первую очередь литературные, а уже после — детективные.
Такой путь развития жанра не мог не привести, и действительно, привел к положению, когда латышский детектив смог оформиться и укрепиться, минуя период «детских болезней», период несамостоятельности и подражательности, и в семидесятых годах выступить и перед латышским, и перед всесоюзным читателем сразу же в качестве «взрослого» жанра, выступить с произведениями, герои и персонажи которых обладают характерами, психология людей — и нарушителей закона, и его защитников — достаточно сложна и достаточно глубоко исследована и проявлена, преступления серьезно мотивированы не только психологически, но и социально, и не возникают вдруг, ни с того ни с сего, «на пустом месте», а в конкретных нынешних социально-экономических обстоятельствах, не на условном, как это типично для классического детектива, а на весьма реальном жизненном фоне. Само собой разумеется, что это соблюдение условий, непременных для подлинной литературы, ни в коей мере не делает авторов и их произведения похожими друг на друга, наоборот: похожими могут быть лишь вещи, созданные по абстрактным законам, в конечном итоге вырождающиеся в набор штампов, жизнь же всегда своеобразна и неповторима.
Конечно, никто не станет утверждать, что указанные достоинства являются чем-то специфически-латышским, что, скажем, в русском советском детективе нет высокохудожественных произведений. Сразу же приходят на память имена братьев Вайнеров, Ю. Семенова, А. Адамова, можно, наверное, назвать и еще несколько имен.
Но имена эти не исчерпывают списка авторов, а их произведения — перечня произведений современного русского (прежде всего московского) детектива. Названные авторы еще не исчерпывают всего явления русского советского детектива, они — его вершины.
В случае же с латышским детективом, хотя и в нем есть, разумеется, произведения более и менее удачные, литературная полноценность характерна, я полагаю, для всей массы, всего объема этого жанра в латышской советской литературе.
Являясь литературой, т. е. обладая способностью находить, фиксировать и отражать реальные, происходящие в республике и обществе процессы, детектив, как и любая другая область литературы, дает читателю — своим, своеобразным способом — характеристику определенных аспектов жизни Советской Латвии в наши дни. Я имею в виду не какое-то своеобразие нарушений закона — специфически «латышское преступление» конечно же не существует в природе, — и не какие-то сугубо прибалтийские методы сыска и следствия, которых, надо полагать, тоже нет Я подразумеваю именно картины того фона и той среды, в которой происходит действие, доминирующие черты психологии персонажей, их отношение к жизни, мотивы их поступков.
Разумеется, нельзя требовать от детектива всестороннего отображения жизни Латвии — хотя бы потому, что такая задача не под силу немногочисленному отряду авторов и относительно небольшому суммарному объему издаваемых произведений этого жанра. Однако и в том, что есть, без труда улавливается информация, пополняющая и обогащающая наше представление о республике и населяющих ее людях.
Тут следует оговориться: информация эта не всегда совпадает с той, которую читатель, быть может, ожидал и которую, вероятно, точнее всего было бы назвать экзотической информацией.
Русскоязычный читатель, если он не живет или не жил в Латвии, то хотя бы в ней бывал или что-то о ней слышал, читал и т. д. Для такого читателя название республики сразу же свяжется с песчаными дюнами на морском берегу, россыпью больших и малых озер, с реками и речками, сосновыми борами и дубравами, аккуратными дорогами, чистыми городками. А также с морскими портами, санаториями и домами отдыха, приемниками и акустическими системами, микроавтобусами и электропоездами, трикотажем, мебелью, одеждой, бытовой техникой (невольно сбиваешься на рекламу) и мало ли еще с чем. И все это верно, но прежде всего — для наблюдающего со стороны. Если бы произведение о Латвии, не обязательно приключенческое — любое произведение писал не ее житель, он, безусловно, постарался бы вложить в текст максимально возможное количество той информации, которая говорит об отличии этой республики от других, точнее — о том, что кажется такими отличиями при взгляде извне. Однако латышские авторы пишут прежде всего для своего читателя, для которого, как и для них самих, все это никакой экзотикой не является, а входит в число естественных и само собой подразумевающихся условий жизни, и внимание авторов на этих деталях не останавливается — не только в силу их привычности, но и потому, что литератора всегда будет интересовать не сама по себе динамика развития экономики и экологии (хотя вряд ли нужно говорить о том, насколько такое развитие важно), но динамика и тенденции развития человека, существующего в этой экологии и экономике, живущего и работающего в них, тенденции развития общества в целом, которые суммируют все множество индивидуальных, частных развитий. И я думаю, что, помимо своей основной задачи — пропаганды законности и морали в ненавязчивой и увлекательной форме, — латышский детектив справляется и с обязанностью максимально возможного реалистического отображения жизни своей республики — с обязанностью, от которой литература никогда не была свободна.
Если обратиться хотя бы к произведениям данного сборника (помня о том, что книга не носит характера «избранного», она просто объединяет детективные произведения, написанные латышскими авторами за последнее время, а еще точнее — лишь часть этих произведений), то можно заметить, что в них находит отражение не только и не столько, допустим, повышение уровня жизни, свойственное всему народу, и населению Латвии в том числе, но прежде всего какие-то изменения человеческих качеств, связанные с этим повышением уровня.
Так, безусловно, не случайно в двух произведениях из трех, помещенных в сборнике, немалое место занимают эпизоды, так или иначе обусловленные развитием автомобилизма в республике. Несомненно, это является отражением реальных процессов; но столь же несомненно, что главное тут — не методика и не сами факты краж и «раздевания» машин, и даже не способы борьбы с этим явлением, но те социальные и психологические процессы, которые сделали это явление не только реальным, но и достаточно распространенным. Психология преступлений от бедности в наших условиях давно уже успела уступить место преступлениям, если можно так сказать, от зажиточности, а точнее — от недостатков воспитания, и это относится (если взять в качестве примера роман А. Колберга) не только к хищению автомобилей, но и к берущему взятки талантливому хирургу и даже к совершающему убийство молодому и хорошо обеспеченному человеку, и даже к всемогущему снабженцу — хотя он на протяжении романа никаких конкретных правонарушений вроде бы не совершает.
Точно так же характерным для нашего времени является столкновение характеров в небольшой повести В. Кайяка: сильного, немногословного, скупого на внешние проявления характера, который можно назвать традиционным для Латвии, и другого — слабого, поверхностного, бьющего на внешний эффект, по первому впечатлению порядочного, но на деле способного на преступление и от страха, и от мстительности, иными словами, характера, тоже возникшего и существующего в нынешних конкретных условиях из-за определенных просчетов нашего воспитания, имеющейся ныне возможности безбедно существовать и не вырабатывая в себе, и не прилагая к жизни сильные черты характера.
