Владимир Злобин - Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
В то же время Злобин, конечно, оказывал некое влияние на повседневную жизнь. Так, в 1943 г. он уговорил Зинаиду Николаевну написать книгу о муже. И хотя она считала, что писать такую книгу еще очень рано, все же взялась за нее, потому что «Володя сказал, что это единственный способ заработать немного денег, чтобы заплатить за квартиру и еду. <…> Володя уже продал ее, и это очень неприятно… Моя работа стала тяжелее в этих условиях, я борюсь с собой, так как знаю, что насильственный труд не дает добрых результатов» (письмо З.Н. Гиппиус Г. Герелль)[12].
Книга «Дмитрий Мережковский» осталась незавершенной, она опубликована только в 1951 г. (Париж, YMCA-Press) Злобиным, ставшим после смерти З.Н. Гиппиус наследником и хранителем архива Мережковских.
Разногласия со Злобиным отразились и в стихах Гиппиус. В 1941–1942 гг. она посвящает ему стихотворение:
Одиночество с Вами… Оно такое.
Что лучше и легче быть ОДНОМУ.
Оно обнимает густою тоскою,
И хочется быть совсем ОДНОМУ.
Тоска эта — нет! — не густая — пустая.
В молчаньи проще быть ОДНОМУ.
Птицы-часы, как безвидная стая,
Не пролетают — один к ОДНОМУ.
Но ваше молчание — не беззвучно,
Шумы, иль тень их, всё к ОДНОМУ.
С ними, пожалуй, не тошно, не скучно,
Только желанье — быть ОДНОМУ.
<…> В нем только что-то праздно струится…
А ночью так страшно быть ОДНОМУ.
Может быть, это для вас и обидно.
Вам, ведь, привычно быть ОДНОМУ —
И вы не поймете… И разве не видно,
Легче и вам, без меня — ОДНОМУ.
И еще три стихотворения Гиппиус, последовавшие одно за другим в 1943–1944 г. — «Я должен и могу тебя оставить…», «Не хлебом единым…» и «Я был бы рад, чтоб это было…», — посвящены Злобину, с которым Зинаида Николаевна ведет воображаемый разговор, высказывая свои обиды:
Так вот, скажу: пекусь о брюхе —
Да и не только о своем!
А от докучливой старухи,
Что мне и вечером и днем
Бурчит, что надобно о духе
Вперед заботиться, — в ответ
Я отмахнулся, как от мухи…
Не говоря ни да, ни нет.
На харю старческую хмуро
Смотрю и каменем молчу.
О чем угодно думай, дура,
А я о духе не хочу.
Эти стихи проникнуты тем же настроением своей незащищенности и одиночества. Но следует помнить, что Зинаида Николаевна требовала любить — «не как-нибудь другого, // А совершенно как себя».
Старую, больную, тяжелую в общении Зинаиду Николаевну Злобин не оставлял до последнего часа — он оставался, по сути, единственным близким ей человеком. А через шесть лет после ее смерти начал писать статьи, посвященные ей. Впоследствии они сложились в книгу «Тяжелая душа», увидевшую свет уже после смерти автора.
В предисловии к книге Злобин подчеркивает, что написанное им «не есть биография З.Н. Гиппиус в том смысле, в каком это обычно принято понимать». Рассуждая о правде и вымысле в мемуарной литературе, он обращает внимание читателя, что не всегда вымысел следует «понимать как искажение или подмену действительности. Это скорее некая художественная правда, какая в иных случаях к действительности ближе, чем воспроизведение фактов чисто фотографическое». Взгляд человека, знавшего тяжелую душу этой неординарной женщины не понаслышке, многое объяснял в ее личности. Подробно останавливается Злобин и на религиозных устремлениях Гиппиус, в которых ее «тяжелая душа» как-то смешивала образ Христа и добра с образом дьявола и зла». Не скрывал он и интимных подробностей отношений Гиппиус и Философова. Рецензируя книгу, Б. Нарциссов заметил: «…что делать, если душа поэта тяжелая, темная, может быть, темная прежде всего для него самого? Тогда нужно, чтобы кто-то, кто эту душу знает до потайных ее уголков, объяснил нам «самое Главное» в этой “тяжелой душе”.
Именно таким объяснением является книга Злобина о Зинаиде Гиппиус. Автор был близким другом четы Мережковских. Видно, что он любил этих двух своеобразных и столь разных людей; но книга написана с любящей беспощадностью. Почему был беспощаден Злобин к самым интимным сторонам тяжелой души поэта Зинаиды Гиппиус? Да потому, что поэту нужно быть беспощадно откровенным с самим собой, а поэт Зинаида Гиппиус, чрезвычайно щедрая на слова и в письмах, и в дневниках, заботливо скрыла за этими обильными словами свое “самое Главное”»[13].
Из супругов Мережковских отдавая предпочтение Зинаиде Николаевне, Злобин пишет в своей книге, что «… в их браке руководящая, мужская роль принадлежит не ему, а ей. Она очень женственна, он — мужествен, но в плане творческом, метафизическом роли перевернуты. Оплодотворяет она, вынашивает, рожает он». Злобин считал, что влияние З.Н. на мужа весьма велико. Она, по его мнению, — автор идей, ставших основой его философской системы. Этот союз был необходим Мережковскому. В то же время он высоко ценил и Дмитрия Сергеевича, который был «человеком редкой душевной чистоты. <.. > Он был гениальный труженик, большой эрудит… понимал и ценил европейскую культуру как свою родную» (статья Злобина «Серебряный век»).
Верность Мережковским выразилась и в отношении Злобина к архиву писателей: он считал своим долгом передать его на родину. В 1963 г., уже очень больной, он приехал в Берлин в русский «Комитет по возвращению на родину» и 16 июня направил председателю комитета В.И. Кириллову заявление:
Глубокоуважаемый Василий Иванович!
Как Вам известно, я являюсь законным наследником литературных прав Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус. В моем распоряжении находится обширный и интересный архив, в котором находятся черновики их произведений, письма их и к ним, газетные вырезки со статьями, посвященными критике их произведений, и большой фотографический отдел, а также некоторые еще не изданные рукописи.
Этот архив я считаю своим долгом передать в распоряжение советского правительства как большую культурную ценность, которая не может принадлежать частному лицу. Мне хотелось бы передать этот архив незамедлительно, т. к. мне уже 69 лет и пока я еще в силах лично завершить это дело.
Одновременно с этим письмом я передаю Вам роман З. Гиппиус «Чужая любовь» в рукописи (единственный экземпляр) и рукопись-дневник «Серое с красным», который она писала в Биаррице во время немецкой оккупации…
Для передачи архива я готов войти в контакт личный или письменный с лицами, которым это дело будет поручено…[14]
Копию письма со своей пояснительной запиской В.И. Кириллов вскоре направил в Центральный государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ):
…На наш взгляд, было бы целесообразно пригласить Владимира Ананьевича в Советский Союз. Он привезет с собой все находящиеся у него произведения Мережковского и Гиппиус. По его словам, они займут примерно 3 чемодана. Расходы до Советского Союза может взять на себя комитет.
Нам известно, что Злобин получает во Франции небольшую пенсию и испытывает материальные затруднения. В качестве вознаграждения, на наш взгляд, необходимо выделить В.А. Злобину, если Вы располагаете такой возможностью, некоторую сумму в советской валюте для того, чтобы он смог приобрести некоторые вещи в Советском Союзе…[15]
Письмо, как было принято в то время, направили в вышестоящие организации. Однако три чемодана рукописей крупнейших русских писателей не заинтересовали советских чиновников и ответа не последовало. Вскоре в архив пришла посылка, в которой находились радиопьеса Мережковского «Дмитрий Самозванец», дневник и роман Гиппиус «Чужая любовь».
Поэтическое наследие В.А. Злобина невелико. Печататься он начал в студенческие годы. В 1915 г. в Петрограде вместе с Л.М. Рейснер был редактором журналов «Богема» и «Рудин». Впоследствии он написал рассказ «Ларисса» о своих встречах с нею и ее отцом, профессором Петербургского университета. Участвовал также в студенческом «Кружке поэтов».
В 1918 г. опубликовал шесть стихотворений в сборнике «Арион» (Пб.: Сирин, 1918), о которых Н. Гумилев писал в рецензии: «Из шести его вещей три, помеченные 1916 годом, страдают неврастенической расплывчатостью.
Дыхание короткое, как у загнанного зверя, слишком сложно задуманные эффекты не удаются, слова тусклы и слабо прилажены друг к другу, чувствуется, что это начало. Стихи 1918 года значительно проще. Правда, в них еще нет ни силы выражения, ни радости всепоглощающей мысли, и они звучат скорее как разговор с самим собою, чем как обращенье, но в них есть какая-то благая тишина, в которой дух может беспрепятственно развиваться, если это ему суждено.
А дух тревоги, дух унылый,
Тревогу жизненных невзгод
С собой, как ветер легкокрылый,
Бесследно время унесет…[16]
В первые годы эмиграции стихи Злобина появлялись в печати редко, как и публицистические произведения. В 1922 г. он выступил со статьей «Тайна большевиков» в мюнхенском сборнике «Царство антихриста».
