Андрей Рудалёв - Письмена нового времени
Совсем другой случай — шедевральное нечто, многотомные, в хорошем полиграфическом исполнении труды Анатолия Ежова — человека с немыслимым набором регалий, члена Союза писателей. Читаешь его творения и понимаешь, что действительно у нас сейчас любая домохозяйка может стать первостатейным поэтом. Чего здесь сложного, ведь смог же Незнайка из Солнечного города. Наш плодовитый автор издал полное собрание своих трудов, набитых во внушительные объемом фолианты числом более 20 томов — продукт личного тщеславия.
Или взять, к примеру, сборник «Чибис у дороги», выпущенный год назад в городе Северодвинске — своеобразная поэтическая антология, вобравшая в себя почти всех северодвинских поэтов от «маститых» до начинающих, от ныне здравствующих до уже почивших. Порядка 80 авторов! Чувствуется размах. Некоторые из счастливых авторов сборника так и говорят: мол, что там ваши загнивающие столицы, вот у нас… Шапками закидаем, не иначе.
Понятно, что той же местечковой, любительской литературе нужно утвердится. А здесь кто во что горазд: либо составляют претенциозные сборники, собрания сочинений себя любимого, или находчивые функционеры придумывают различные рейтинги.
Поэт по определению категория штучная, но, открыв тот же «Чибис у дороги», понимаешь, что поэтическое творчество у нас поставлено на поток. Его редактор в своем послесловии пишет: «писательство, как теперь уже хорошо известно, — «национальная» черта наших земляков». Соответственно получается одно из двух: либо у нас так много талантов (уж не влияние ли пресловутой радиации?), либо то, что нам предлагают, по большей части не поэзия вовсе, а нечто иное. Если другое, то что?
Рассуждая о региональной критике, мы сетуем прежде всего на скудость литературного ландшафта. Провинциальное часто в нашем сознании перекрещивается с такими понятиями, как любительское и самодеятельное. Самодеятельное — это то, что не имеет импульса к развитию и существует лишь с оглядкой на готовые прописи. Открыл человек в себе умение, например, складывать слова в рифму и решил: «Я поэт!» И этого уже в принципе достаточно. И от этого «достаточно» возникает та грань, за которой самодеятельность превращается в самонадеянность.
Литературное творчество — это бесконечное развитие и саморазвитие, непрестанное поднятие планки все выше и выше. Застой здесь равносилен деградации. Словесность, лишенная критического анализа, да и просто разговора о себе как о культурном факте, мумифицируется. Есть площадка для художественного слова, издаются сборники, журналы, есть литературные странички в газетах, но нет места для диалога, диспута. Нет живого отклика на произведение, оно уходит в вату, пустоту. Два-три высказывания, смысл которых сводится к общей мысли: не трогайте писателей, они люди ранимые. Собственно, это и все.
Вот и получается замкнутый круг. Критики нет, т. к., строго говоря, нет в ней никакой необходимости, исходя, естественно, из реалий существующей литературной ситуации. С другой стороны, литературная жизнь бедна на открытия, потому как практически отсутствует один из факторов, стимулов его развития — острокритическое высказывание.
Конечно, кто спорит, ты можешь читать те же стихи друзьям, знакомым, родственникам. Те непременно порадуются, порукоплещут, похвалят от души, где-то слукавят. Но, казалось бы, очевидно: если выходишь на широкую публику, если делаешь свои творения (а заодно себя) публичными — будь готов к жесткой и суровой критике. Если же ее нет, то и литература остается одомашненной.
Настоящая литература всегда готова к диалогу, она по определению открыта. Художественное произведение не может появиться тихо, без слов и комментариев. Его цель — поднять бурю, порыв, спор, оно должно будоражить сердца, а не навевать тоску.
Получается, что у провинциального критика два пути, две точки приложения своих творческих усилий. Он либо замыкается на своей удельной городской, областной литературе, либо его стратегия — центростремительна. Он лезет на дерево, рискуя свалиться, с целью углядеть хоть краем глаза, что же делается, что происходит с литературой центра, литературой мейнстрима. Но в этом случае он, по сути, перестает быть «провинциальным критиком» и зависает где-то между. Силится не свалиться на землю и в то же время разглядеть что-то там вдали.
Бывший сибиряк, а теперь довольно известный молодой московский писатель Роман Сенчин в журнале «Знамя» опубликовал статью с очень симптоматичным названием «Свечение на болоте». «Болото» — по большому счету — это общероссийский культурный ландшафт, а не только лишь провинциальная категория.
Культура наша раздроблена, диффузна. И нет в ней единства. Соответственно существует какая-то поместная культурная жизнь, удельные культурные княжества, островки. Например, города Северодвинска, далее Архангельской области, прыгнуть еще чуть выше — северо-запада России. Затем возвышается символ ойкумены — Москва, где, собственно, и пребывают основные культурные центры, не говоря уже об аккумулируемых там финансах. Далее разве что редкие заметные контакты и выходы за рубежи страны. Ярмарки, выставки, несущественные тиражи каких-то книг за кордоном. Смею заметить, что на общемировом уровне современная культура России рассматривается по большей части как провинциальная. Она, что называется, «на любителя», для поклонников экзотики. Почему? А потому как сама отечественная культура предельно провинциальна. Нет единого общекультурного пространства. Цель культурного делателя в центре — стать востребованным, рентабельным, т. е. производить продаваемый продукт. Стереотип провинции — замкнуться и вариться в своей национальной, местной, местечковой, краевой самобытности. Например, замечательный писатель Виктор Астафьев — фигура, которой тесно даже в пределах общероссийских рамок. Но провинциализм облепил его после кончины с ног до головы, сделав объектом настоящего культа. Что такое культ личности Астафьева? Съездите в Красноярск, узнаете. И такая же ситуация в Рязани с памятью Сергея Есенина, а уж о Пушкине и говорить нечего, достаточно хотя бы прочесть роман Довлатова «Заповедник», и все станет понятно.
Не случайно я в начале статьи предположил, будто мало кто представляет, что же такое на самом деле есть провинциальная литература. Да и поставив последнюю точку в статье, сам я едва ли это пойму. Ведь столько ярлыков навешано, столько определений брошено в ее адрес, столько мифов сотворено, и нет им числа и предела. Т. е. в ситуации невозможности разумного познания явления основным вопросом становится: следует ли безоговорочно осудить провинциализм или, в первую очередь, постараться его понять? Ведь достаточно легко превратить провинциальную культуру в объект фельетонных насмешек, которые очень быстро переходят грань объективности.
Часто приходится видеть следующую градацию, ставшую уже неким штампом сознания: столичное — это всегда хорошее, передовое, показатель высокого уровня, в то время как провинциальное — плохое, отсталое. Эта логика диктует восприятие «провинциального» как синонима архаичного, пережитка, который существует до сих пор лишь по какому-то недоразумению. Средоточие тотальной графомании и интеллектуальной убогости. Но, быть может, это передовое должно чем-то уравновешиваться? А то ведь резвые жеребцы ускачут, да так далеко, что и не сыщешь…
Нужно определиться с терминами. Провинция, провинциальное — далеко не то же самое, что провинциализм. Провинциализм — свойство мышления, мировосприятия, указание на его узость и зашоренность, скованность какими-то рамками. Провинциальное же нечто совершенно иное. Для примера приведу концепцию литературно-художественного журнала «Двина», выходящего в Архангельске (главный редактор Михаил Попов). Она звучит следующим образом: «Провинция спасется духовными и культурными традициями. Основа журнала — отечественная культурная почва, а в более узком, применительно к профилю издания, смысле — традиционная русская словесность, имеющая глубинные корни, плодотворную многовековую историю». Более чем похвальное стремление. Без сомнения, нужный противовес буйным и бесформенным ветрам современности. Они пронесутся, а культурный слой останется. Видимо, и разговоры о том, что именно с провинциальной культурой связаны чаяния на возрождения страны, имеют под собой некоторые основания. И ведь тоже вопрос: стоит ли так огульно открещиваться от своих корней и как во благо использовать идею «Россия спасется провинцией»?
Вот и думаешь, гадаешь, так ли плохо провинциальное и стоит ли его чураться, как нечистой силы. К слову, кто больше всех ругает провинцию? Выходцы из нее, которым нужно закрепиться в центре и присягнуть ему на верность. Вот и еще одна проблема — столичный провинциализм.
Конечно, пафос и эмоции Елены Сафроновой в статье «Критика под местным наркозом» по большому счету понятны. Она и сама довольно определенно заявила, что Рязань — только номинально, по паспорту — место ее прописки, не более. И она всей душой стремится понятно куда, прочь от темных зулусов. Вообще сейчас модно считать, что родина человека там, где ему хорошо…
