Яков Цукерник - Три комиссара детской литературы
Напрасно Серёжа сомневается: «Петя Дзыкин не был, наверное, настоящим врагом. Он был просто собственник и склочник»… Нет, он как раз потому и враг, что собственник и склочник. Он и такие, как он, подобны скопляющемуся в воде аквариума рыбьему дерьму. Не откачаешь его — рыбы передохнут. Большевики это понимали, время от времени проводя «чистки партии» и «чистки аппарата». Когда настоящие большевики были выбиты — чистки эти обернулись против людей и в пользу нелюди и расчеловеченных, на всех уровнях обернулись, в том числе и в деле воспитания подрастающего поколения…
Но вернёмся к Крапивину и его герою. Серёжа, уже не раз задававший себе вопросы о том, откуда берётся та или иная разновидность зла, ломает голову над данной его разновидностью:
— Кто же виноват, что среди людей попадаются такие Дзыкины? Они вредят, гадят, хапают. И не всегда по злости, а просто потому, что им наплевать на всех, кроме себя. И кроме таких же, как они.
…И один такой может испортить жизнь многим хорошим людям.
…А всадники успевают не всегда…
Кто виноват?! И на этот вопрос отвечает Крапивин. Мы, взрослые, виноваты. Все, кто молчит и не вмешивается. Кто одёргивает вмешивающихся.
В данном случае какую реакцию вызвало столкновение с Дзыкиным у тёти Гали? Вот какую:
…- Что ты такое утром натворил?…Ну, про мяч я не знаю. А грубить-то зачем? Зачем ты ему таких слов наговорил?
— Я? — изумился Серёжа. Я ему только сказал, что здесь общий двор, а не его огород. А что, неправда?
— Такие слова взрослому человеку говоришь. Хоть бы подумал: он в три раза старше тебя.
— Если старше, пусть не хулиганит. Его, что ли, мяч? Если нравится протыкать, пусть купит себе и протыкает…
— Вы же сами его из терпения вывели. Все цветы потоптали.
— Мы? Потоптали? — вскинулся Серёжа. — Во-первых, не «мы», потому что я там даже не играл. Во-вторых, ни один цветок не был сломан. Ведь ты же не была там, а говоришь!
— Ладно, ладно… Ты уже закипел, как чайник. Я в этом деле разбираться не стану. Отец придёт, пусть разбирается.
(Но ведь начала же разбираться? Только вот кустарно и неумело начала, на место происшествия не сходила, сама не посмотрела, а ведь всё рядом, в этом же дворе).
— Ну да, будет он разбираться! Он бы сам вмешался, если бы увидел, как они к ребятам пристали.
— Ну и что же? Он — это другое дело. Он взрослый человек. И тот взрослый…
— Ты всё одно: «Взрослый, взрослый»! — действительно закипел Серёжа. — Тот Дзыкин не взрослый человек, а взрослый шкурник! Ну откуда такие берутся? Сытые, нахальные, думают, что вся земля для них, весь мир! Для их грядок и гаражей! Всё будто только для их пользы! Поэтому и наглые. Как тот шофёр!
— Господи, какой ещё шофёр?
— Забыла? Ты меня всё за рубашку дёргала: сядь да сядь. В автобусе чего он к бабке привязался? Я же видел, что она деньги опустила, а он орёт: «Деньги не бросала, а билет отрываешь! На кладбище пора, а совести нет!» Она плачет, а он орёт. Его самого бы на кладбище! А ты только одно: «Сядь, не груби».
— Ну и что? Я ему сама сказала, что так нехорошо.
— Как ты сказала! Он и не посмотрел на тебя. Хорошо, что лётчики вмешались… А другие сидят и молчат, будто не их дело. Тоже взрослые…
Тётя Галя устало отмахнулась:
— Тебя послушать, так будто и хороших людей на свете не осталось.
Вот и договорились… Он ещё не раз услышит в повести такое. Но ведь даже те лётчики, которые за него и за ту бабку вступились в автобусе, поначалу молчали. Им лишь потом в голову пришло, что нужно ввязаться в бой, начатый мальчишкой. Так что вывод Серёжин точен — виноваты те, которые сидят и молчат, будто не их дело, тоже взрослые. А хороших людей много — только их всех старательно учат «не лезть не в своё дело», учат, что всё вокруг — не их дело. И многих выучивают. И сидят хорошие люди, и молчат. Потому-то Дзыкиным и раздолье — и перечисленным выше дзыкино-подобным персонажам крапивинских произведений — тоже.
У Дзыкиных — машина, гараж, но они явно не интеллигенты, а так называемые «работяги». Их заразность — одна. А у дядюшки-археолога — иная, но тоже заражает. И ведь есть между ними сходство! Оно — в уверенности в неправоте «идеалистов» думающих обо всех; в уверенности в правоте тех, кто думает лишь о том, как бы лично им — только им! — хорошо и удобно прожить. Дзыкин, дядюшка и бандит Гаврик — одного поля ягоды, одна мутация. Субпассионарии, как называл таких Гумилёв. Все они не терпят иной жизни, иного стереотипа поведения, чем у них. И из окружающего их мира они берут лишь то, что им годно на потребу — вплоть до слов. Гаврик, хотя школу и не кончил, но тоже «знает слова». Видимо, много этих слов наговорили ему когда-то горе-педагоги. Эти слова приелись, над ними смеются, слова о добре стали заклинанием зла против добра. «Шурик, это же не наш метод!»- бормочет пойманный Шуриком и ожидающий порки хулиган в «Операции Ы». «Коллектив всегда прав», — издевательски наставляет Серёжу Гаврик, когда Серёжа оказал сопротивление «коллективно» пытавшимся его ограбить Кисе, Гусыне, Лысому и Кеше-Сенцову. Нет, на слова в борьбе со всеми видами зла рассчитывать не приходится. Тот же хулиган в «Операции Ы» не случайно показан «чуткой личностью», мгновенно улавливающей в потоке речи прораба, играемого Пуговкиным, то, что ему подходит. И Шурику он издевательски советует: «Веди среди меня разъяснительную работу… И мух отгоняй!» А стоило его выпороть, хотя это и «не наш метод»- он и перековался, уразумев, что придётся отвечать собственной шкурой и впредь.
Вершигора в «Людях с чистой совестью» отмечал, что фашист понимает лишь палку или автоматную очередь. А хулиган — резерв фашизма, как указал Михаил Анчаров в «Этом синем апреле». Только беспощадной карой можно оборвать цепь подвигов этой разновидности «слуг Аримана», как указывает в своём великом романе «Час быка» Иван Антонович Ефремов. И лишь потом можно заняться перевоспитанием уцелевших и присмиревших. Я не случайно делаю эти ссылки — не я первый над этим думаю, и даже не Серёжа Каховский. А потому стоит вспомнить, скажем, у Макаренко в «Педагогической поэме» Марусю Левченко, «с пьяной бесшабашностью и большим размахом могшую в течение одной минуты разнести вдребезги самые лучшие вещи: дружбу, удачу, хороший день, тихий, ясный вечер, лучшие мечты и самые радужные надежды». Её отучили от подобных выходок не слова педагогов с «нестерпимо ангельским характером», а «настойчивые, далеко не нежные, а иногда и довольно жёсткие сопротивления коллектива». «Коллектив имеет право себя защищать», — сказал Макаренко в случае с Аркадием Ужиковым. И коллектив сумел даже из этого дерьма сделать человека. Но как же старались этому коллективу помешать! И как мешают не то что борьбе с Дзыкиными, но даже и сопротивлению им!..
Нет, не случайно уделяет Крапивин такое внимание этой породе — этих врагов должны знать и уметь опознавать все, по малышей включительно.
После схватки с шайкой Кисы и бандитом Гавриком Серёжа рассказывает обо всём случившемся дома. И маленькая сводная сестрёнка спрашивает: «Они были кто? Шпионы?» Шпионов-то она знает… Хорошо бы, чтобы они и впрямь были засланными агентами полковника Шито-Крыто из книги Л. Давыдычева «Руки вверх!» Увы, это «граждане Советского Союза», они обладают всеми правами или по подрастании получат их. В том числе и право завести детей и воспитывать их по своему образу и подобию, а заодно калечить души великому множеству других людей, а детей — в первую очередь… Чуковский записал в «От двух до пяти» восклицание какой-то девочки: «Фу, какой фашистый!» Нужно, чтробы появилось в обиходе выражение «Фу, какой Дзыкин, какой Киса, какой Дыба» (последний персонаж — из крапивинской же повести «Колыбельная для брата»).
Водится вне школы и «уличная общественность», приложившая совместные и очень дружные усилия к ликвидации детского клуба «Эспада». Люди это авторитетные: домоуправ Сыронисский, бухгалтер, председатель уличного комитета Антонина Михайловна. Войдя в клуб и застав там дежурного пионера, они не задумываются так отшвырнуть его со своей вельможной дороги, что разрушена модель средневекового замка, в которую вложено не только ребячье вдохновение, но и некое количество человеко-часов работы, чёрт побери! Разумеется, вопрос о возмещении урона даже не ставится, как позже не будет ставиться вопрос о возмещении убытков клуба, к которым можно отнести хотя бы разрушение декораций для самосъёмного фильма. Да чёрт с ними, с фильмом и декорациями, а также с моделью — сам Данилка-дежурный лишь чистой случайностью спасён от смерти: вполне мог бы напороться на заострённый стальной прут в каркасе модели, да тот был вынут утром для отколупывания разбухшей форточки со своего обычного места и — такая неаккуратность! — не был на это место возвращён…
