Джулиан Барнс - За окном
Одним из самых малоизвестных аспектов творчества Киплинга был стиль отзывов о дорогах и жилье для Автомобильной ассоциации и Королевского автомобильного клуба. В 1911 году, после первого путешествия на собственном автомобиле, он заполнил конфиденциальный отчет о поездке.
Отель «Метрополь», Монпелье. Плохой, дорогой и жадный. Используется старая уловка: в ресторане делают наценку в один франк на напитки из винной карты, надеясь, что постояльцы не заметят этого при оплате счета. Нужно серьезно с ними поговорить.
Ангулем, «Отель-де-Франс». Пробовал только обед — отличная еда, уборная чистая.
Бержерак, «О Лондоне и путешественниках». Не слишком чисто; хорошая еда, справедливые цены и приличное обслуживание. Отхожие места устаревшие и грязные, без уборки для дам не подходят. Ванных нет.
Киплинг, осматривающий французские отели, ведет себя как Королевское музыкальное училище, набравшее особенно слабых учеников. Даже если ваш внешний вид в общем приемлем, «дед» всегда найдет малюсенькое пятнышко на форме. Его описание отеля «Бернар» в Каркассоне заканчивается так: «На заметку. Почтовый ящик в холле неудовлетворителен, маленький, выемка почты производится от случая к случаю».
Не стоит забывать, что этот ревизор туалетов и почтовых ящиков всего за четыре года до этого получил Нобелевскую премию по литературе. Однако это не усмирило его безжалостного бытового любопытства.
24 марта 1914 года: «„Гранд-отель-де-Гренобль“ не очень хорош, взяли пять франков за мытье машины — нужно сообщить в АА». Пять дней спустя в Шартре: «Как всегда, в ванной не было горячей воды. Поговорил с владельцем „Вулзли“ 1905 года». 4 мая 1921 года: «Въехал в Нью-Хейвен в 4:25, выехать смог только после 5:20 (проливной дождь). Все довольно гладко, но медленно. Надо написать в АА».
Несмотря на то, что «роллсом» управлял шофер, что сам он общался с капитанами и королями, Киплинг, предстающий перед нами в этих заметках, — типичный автовладелец, временами довольный, но по большей части нетерпеливый и раздражительный. «От Кабура до Кана: дорога забита. 76 машин на 50 километров!» «Заплутали между Дре и Нонакуром: никогда не верьте милым незнакомцам». «Впервые использовал карту „Мишлен“, очень удобно». «Обедал под мокрыми соснами у дороги консервами фуа-гра, которые долго не открывались».
Почему же Киплинг любил Францию? Как и многие другие франкофилы, он поддался ее «невероятной и изумительной красоте». Ему нравилась ее еда — скорее изысканная, чем великолепная, и по справедливой цене. «В Эльзасе знают, чем накормить», — отмечал он. Его дочь помнила «большой крюк по дороге, чтобы попробовать свиные ножки в городе, известном этим деликатесом, который рекомендовал один французский генерал». В стихотворении «Франция» (1913) он описал эту страну как «неистовство в роскоши, истовость в труде». Киплинга не интересовала французская роскошь, и в то время как другие, начав восхищаться ландшафтом и блюдами, продолжают наслаждаться культурой, чувством стиля, социальным и интеллектуальным окружением и сладкой жизнью, Киплинг предпочитал восхищаться тем, чего многие не замечают: истовостью в труде.
В этой стране работали, работали старательно и результативно. В Индии Киплинг встретился с чиновниками лесоводства, обучавшимися во Франции, в Нанси. После Первой мировой Киплинг увидел невероятную стойкость и силу духа, с которой французы расчистили обломки и начали все заново. Во время своих автомобильных путешествий он обнаружил пасторальные и сельскохозяйственные достоинства, восхитился деревнями и усадьбами, где женщины, дети и даже собаки работали в полную силу. В 1933 году писатель опубликовал «Сувениры Франции» (более не переиздававшиеся) — шестьдесят страниц воспоминаний, похвал, ностальгии и благодарности. Он вспоминает, как посетил провинциальную сельскохозяйственную ярмарку и осмотрел кое-какой инвентарь. «Я спросил продавца, сколько прослужит (я использовал слово „двигаться“) один из навозных отсосов. Ответ был предельно ясен. „Если оставить снаружи зимой, как обычно делается у вас, англичан, то не более двух лет прослужит. Если хранить в помещении, прослужит и десять“».
В речи Королевскому обществу Святого Георгия от 1922 года Киплинг сказал, что для англичан французы — «единственные важные люди на всем свете» (скорее всего, неправда тогда, и точно неправда сейчас). Во «Франции» он называет эти две страны «загадками, ужасом, нуждой и любовью друг друга». Возможно, во Франции он больше всего восхищался тем, что, по его мнению, могла бы перенять его собственная страна. Трудовая этика, бережливость, простодушие: «принятие трудной жизни, которая идет на пользу внутренней морали, подобно тому, как маленькие камешки идут на пользу пищеварению птиц». Самодисциплина вместе с дисциплиной внешней. Одним из аспектов социальной жизни, отличавшим Францию и большую часть континентальной Европы от Британии до Первой мировой, была воинская повинность. Киплинг считал, что обязательная военная служба укрепляет не только общественные добродетели, но и фундаментальную серьезность разума, которой, по его мнению, недостало его соотечественникам. Однажды некий француз сказал ему: «Как можете вы, англичане, понять нас, не сознавая, что все эти годы, все эти годы вы действовали в наших интересах? Когда мы решаем поговорить с вами о жизни, это все равно что рассказывать ребенку о смерти».
Киплинг относился к Франции серьезно, и привязанность становилась взаимной. Он представляется нам таким английским писателем, таким британским империалистом, он так саркастически передает язык и знания своего окружения, что даже удивительно, как хорошо и широко известен он был во Франции. В его путевых заметках говорится, что 26 марта 1913 года он укрылся от дождя в Буржском соборе, «где встретил очень образованного молодого французского священника, который знал назубок „Книгу джунглей“. И с удовольствием отметил распространение культуры в Галлии». Генерал Нивель в 1915 году проводил для него экскурсию по линии фронта и, указав на французские войска под его командованием, заметил: «Все они читали ваши книги». Киплинг улыбнулся, приняв это за вежливый жест, однако затем Нивель отвел его в другой сектор, где «часовые с винтовками сказали мне то же самое. Сержанты в землянках вторили их словам, и я уже было подумал, что все это подстроено генералом. Но нет. Это было правдой».
Однако его поклонниками были не только французские солдаты. «Я лишь мечтал о джунглях, — признавался Жюль Ренар в своем дневнике. — Киплинг бывал там». За несколько месяцев до своей смерти, последовавшей в 1893 году, критик и философ Ипполит Тэн слушал «Свет погас» в исполнении своего племянника Андре Шеврийона. «Этот человек — гений», — сказал Тэн. Шеврийон признавался, что до этого его дядя еще никогда не называл так никого из современных писателей. Этим романом — единственным крупным произведением Киплинга — во Франции и Англии по большей части восторгались. Сара Бернар предлагала создать по его мотивам пьесу; в автобиографии Киплинг подытожил: «Я всегда считал, что в переводе он воспринимается лучше, чем в оригинале».
Из-за его славы было трудно сохранять анонимность поездок по Франции. Родные Киплинга рассказывали, что они не могли оставаться в одном месте больше трех дней без того, чтобы личность писателя не оказалась раскрыта. То солдат пристанет к нему на улице и потащит в офицерскую столовую, то священник сделает из посещения им церкви целое событие, а на третий день разговор с мэром грозил городским приемом; так что им всем приходилось бежать.
Французский язык писателя, согласно его биографу Чарльзу Каррингтону, «был свободным, хотя иногда неточным, и щедро сопровождался жестами». В школе Киплинга обучали языку при помощи одной хитрой уловки: «Меня склонили к изучению французского», — писал он.
«Ты никогда не сможешь говорить на французском, но на твоем месте я бы попытался читать на нем», — таковы были слова учителя. Здесь я должен пояснить. Дайте мальчику-англичанину первую половину «Двадцати тысяч лье под водой» на его родном языке. Когда он начнет ею зачитываться, отберите и дайте вторую часть, но уже на языке оригинала. После этого (но не до) — «Принца отверженных» Дюма, а потом — как повезет.
За Верном и Дюма последовали Бальзак, Рабле и Мопассан; Киплинг счел Скаррона «тоскливым», а Анатоля Франса — «мошенником».
Он также ознакомился с Колетт, чьи рассказы о животных счел «намного лучше» своих. В письме 1919 года к Андре Шеврийону Редьярд Киплинг упоминает прочитанные ранее книги, а также пишет о биографии Дюма, из-за которой у него «голова пошла кругом от волнения и целого роя новых идей», но заканчивает письмо так: «Во всем остальном (кроме нескольких дней в Париже в 1978-м) французского влияния было немного». Два года спустя, получая степень почетного доктора в Сорбонне и, безусловно, слегка подыгрывая устроителям церемонии, он с преувеличенной благодарностью произнес: «Я не признаюсь (что должно быть очевидно для моих собратьев, присутствующих здесь), сколь многому научился и сколько позаимствовал, сознательно и бессознательно, у мастеров литературы вашей страны».
