Владимир Набоков - Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
10 июля 1826 г. Пушкин написал из Михайловского в Москву Вяземскому: «Бунт и революция никогда мне не нравились, это правда; но я был в связи почти со всеми [декабристами]».
Из воспоминаний Якушкина (см. коммент. к строфе XVI, 1–8) и другого видного декабриста, Ивана Пущина (1798–1859), одного из лицейских товарищей и ближайших друзей Пушкина, ясно, что наш поэт не был членом ни одной из декабристских организаций, и попытки некоторых советских комментаторов втиснуть его туда ретроспективно, мягко говоря, смешны. Вполне возможно, на каком-нибудь обеде или дружеской вечеринке шестеро из семи присутствовавших оказывались декабристами, а седьмой был Пушкин, и простое присутствие непосвященного человека автоматически лишало встречу заговорщицского начала. Согласно показаниям одного малоизвестного декабриста (Горсткина) на следствии в январе 1826 г., Пушкин зимой 1819–20 гг. «читывал» стихи в петербургском доме князя Ильи Долгорукова, одного из руководителей «Союза благоденствия»[101]. Но, по свидетельству Якушкина, когда он осенью 1820 г. встретил Пушкина в Каменке, близ Киева, тот был очень удивлен, когда Якушкин прочитал поэту его революционные стихи, такие как «Noël». Из воспоминаний Якушкина следует, что в то время — зимой 1820–1821 г. — Пушкин ничего не знал о существовании какого-либо тайного общества и никогда не участвовал в Южном обществе (основанном в Тульчине в марте 1821 г.), хотя и был знаком с его руководителем Пестелем.
В стихотворениях, непосредственно относящихся к судьбе декабристского движения, Пушкин, выражая глубокое сочувствие ссыльным, их семьям и их делу, все же акцентировал свою независимость как художника, и такое сочетание соучастия и сохранения дистанции, возможно, произвело на некоторых декабристов впечатление бестактности. В начале января 1827 г. Пушкин отправил в Читу с женой сосланного декабриста Никиты Муравьева следующие четырехстопные строфы (схема рифмовки: baba ceec diid boob):
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас встретит радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
Один из сосланных декабристов, князь Александр Одоевский, ответил четырьмя посредственными строфами, суть которых в следующем:
Но будь покоен, бард! — цепями,
Своей судьбой гордимся мы…
Мечи скуем мы из цепей.
Позднее, 16 июля 1827 г., в пятнадцати строках четырехстопного ямба (с рифмами baabeccceddiffi), озаглавленных «Арион», Пушкин в иносказании о замечательном древнегреческом певце, которого спас от гибели очарованный дельфин, изобразил челн с гребцами (олицетворяющими декабристов) и поэта (олицетворяющего Пушкина), поющего для них, в то время, как они гребут. Во время шторма челн разбился; все погибли, кроме поэта; в последних строках, содержащих классическую метафору, он показан сушащим на скале свои ризы и поющим прежние гимны.
XIV
У них <свои бывали> сходки,
2 Они за чашею вина
Они, за рюмкой русской водки…
2 Они за чашею вина. Что рифмуется с этим? Нет ничего более бесполезного и соблазнительного, чем заполнение таких пробелов, как здесь, в этой XIV строфе, где само собой на слух напрашивается строка 4: «освобождали племена». Другой вопрос, предполагал ли Пушкин такое прочтение.
XV
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены их семьи
У беспокойного Никиты,
4 У осторожного Ильи…
Эта строфа, вероятно, посвящена заседаниям «Союза благоденствия» в С.-Петербурге, примерно в 1819 г.
Дом, где встречались декабристы, принадлежал Никите Муравьеву (1796–1843) — ныне № 26 по набережной Фонтанки в Ленинграде[102]. Муравьев был членом «Союза благоденствия», а когда в 1820 г. сформировалось Северное общество, он стал членом его Верховной думы. Он был создателем проекта конституции, которая установила бы в стране федеральную форму правления, разделявшую Россию на штаты по американскому образцу.
Илья Долгорукий (1797–1848). Согласно Якушкину, члены тайного общества встречались также и в его доме. Он был видным членом «Союза благоденствия», но не присоединился к сменившему его Северному обществу. В 1820 г. он отошел от тайной политической деятельности и не был арестован в декабре 1825 г.
Состоящая их двух строк цитата из записок Вяземского, уже упоминавшаяся в моих вступительных комментариях к Десятой главе, дает нам вариант (XV, 3: «вдохновенного» вместо «беспокойного») и строку 4, которую Пушкин пропустил в ходе шифрования этой строфы.
XVI
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
4 И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
8 Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя
Лаская в ней свой идеал
Хромой Тургенев им внимал
12 И слово рабство ненавидя
Предвидя в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
1–8 Михаил Лунин (1787–1845) и Иван Якушкин (1793–1857) — активные члены Северного общества. Пушкин был лично знаком с обоими.
Воспоминания Якушкина (1853–55), написанные в ссылке, опубликованы в т. I «Избранных социально-политических и философских произведений декабристов»; в 3 т., Ленинград, 1951; (я видел только два) под ред. И. Щипанова, с примеч. С. Штрауха.
5 Читал свои Ноэли Пушкин. Буквально, ноэли — это французские рождественские гимны, представляющие определенный исторический интерес, но не имеющие поэтической ценности. Их форма восходит к одиннадцатому веку. Здесь речь идет о пародиях на такие гимны, с политическим подтекстом.
Молодой Пушкин, несомненно, читал в Петербурге антиправительственные стихи своим друзьям по обществу «Зеленая лампа» и на веселых ужинах, где присутствовали будущие декабристы. Но эти встречи не были конспиративными собраниями. В тех он не участвовал. Как и в других случаях, наш поэт по традиции изображает здесь свою связь с декабристским движением.
Что же представляли собой эти ноэли? До нас дошел только один, довольно-таки средний ноэль, написанный, вероятно, в 1818 г.: четыре ямбических восьмистишия, каждое из них содержит пять трехстопных строк (1–4, 8), один александрийский стих (5) и две трехстопных (6–7) со схемой рифмовки ababecce. Вот строки 1–4:
Ура! в Россию скачет
Кочующий деспот.
Спаситель горько плачет,
За ним и весь народ.
Мария баюкает свое дитя, приезжает царь, «здоров и тучен», обещает уволить директора полиции, заключить секретаря цензурного комитета в сумасшедший дом, отдать «людям права людей» — ссылка на либеральную речь Александра, произнесенную на сейме в Варшаве 15 марта 1818 г. Завершают стишки следующие строки (25–32):
От радости в постеле
Запрыгало дитя:
«Неужто в самом деле?
Неужто не шутя?»
А мать ему: «Бай-бай! закрой свои ты глазки;
Пора уснуть уж наконец,
Послушавши, как царь-отец
Рассказывает сказки».
Все это написанное в журналистской манере Беранже и имеющее незначительную литературную ценность резко контрастирует с одой «Вольность».
Бернар де ла Моннуа (1641–1728) сочинил «Бургундские ноэли» в 1670-х годах и опубликовал их со своим переводом на французский, под псевдонимом Ги Барозе в 1720 г. Вполне возможно, Пушкин читал их (в бургундском оригинале они более нечестивы, чем во французском переводе). Текст, которым я пользовался, находится в Лейденском репринтном издании (1865) редкой антологии — «Сборник избранных произведений, составленных стараниями космополита» (Арманом Луи де Виньеро Дюплесси Ришелье, герцогом Эгийонским, 1683–1750, Верец в Турени; 1735), с. 427–500. Это легкомысленные, порой нечестивые, порой нежные и причудливые песенки, рассказывающие о рождении Христа и т. д. Ноэль V, строфа II, например, звучит так:
