Присцилла Мейер - Найдите, что спрятал матрос: "Бледный огонь" Владимира Набокова
Автор «Слова о полку Игореве» виртуозно фиксирует историческое событие (хотя его точка зрения отнюдь не беспристрастна) и таким образом приводит в движение историю русской литературы. Кинбот синхронизирует окончание Шейдом первой песни его поэмы и приготовления Градуса перед отъездом из Зембли; оба события происходят 4 июля, в официальный день рождения Соединенных Штатов Америки, ставших для автора «Бледного огня» приемной родиной. Скрытые отсылки к «Слову о полку Игореве» вводят славянскую поправку в набоковские литературно-исторические координаты.
Весь этот проект предстает пародированием концепции подсознательного: критик-детектив, подобно психоаналитику, должен сделать явным глубоко скрытый пласт индивидуальных ассоциаций. Набоков утверждает, что эти ассоциации спрятаны не в подсознании, а в текстах, в истории. Набоковские принципы литературного творчества предполагают необходимость всеобъемлющего сознания, которое создавало бы систему связей, структурирующих вселенную с целью трансцендировать травму и найти красоту в трагедии.
Вот почему Набоков в своих комментариях и предисловиях сообщает врачу все необходимые сведения — он указывает градус отклонения своего индивидуального представления об истории и документирующих ее текстах, воплощенного в его творчестве, от реальной истории и от документов как таковых. Комментарии устанавливают призму, с помощью которой Набоков претворяет исторический материал в искусство. Присутствие в «Бледном огне» «Слова о полку Игореве» свидетельствует о том, что роман Набокова содержит косвенное отражение культурной автобиографии автора, соединяя его русское наследство со скандинавскими и кельтскими мотивами европейской истории. В первой же фразе комментария к «Слову…» присутствует скрытая отсылка к этой автобиографии: Набоков называет точную дату начала рокового похода князя Игоря (23 апреля), — однако умалчивает о том, что сам родился именно в этот день.
3. АНГЛОСАКСЫ: КОРОЛЬ АЛЬФРЕД ВЕЛИКИЙ
Доброму земблянскому христианину внушают, что истинная вера существует не затем, чтобы снабжать его картинками или географическими картами…
Чарльз Кинбот (Бледный огонь, 208, примеч. к строке 493)Thou, by Thy strong holiness drivest from far
In the way that Thou wiliest each worshipping star;
And through Thy great power, the sun from the night
Drags darkness away by the might of her light.
The moon, at Thy word, with his pale-shining rays
Softens and shadows the stars as they blaze,
And even the sun of her brightness bereaves
Whenever upon her too closely he cleaves.
Если в поисках истоков своего русского наследства Набоков обращается к самому началу русской литературы — созданному в XII веке «Слову о полку Игореве», то свои английские культурные корни он локализует в кругу сочинений короля Альфреда. В конце IX века Альфред Великий, «родоначальник английской прозы»[108], перевел наиболее значительные произведения своего времени на англосаксонский язык, заложив тем самым основу британской литературы.
В «Бледном огне» этот материал также предстает отраженным в кривом зеркале Чарльза Кинбота. Не обнаружив в поэме Шейда истории своего бегства от земблянской революции, разочарованный Кинбот сетует в комментарии на то, что во время одной из прогулок поэт отвертелся от разговоров с ним
обидным анекдотом о короле Альфреде, который, как говорят, любил рассказы своего норвежского приближенного, но прогонял его, когда бывал занят другими делами. «Ну, вот и вы [Oh, there you are], — говаривал неучтивый Альфред кроткому норвежцу, пришедшему поведать тонко отличавшуюся версию какого-нибудь старого скандинавского мифа, уже рассказанного им прежде, — ну вот, вы тут опять!» — и случилось так, дорогие мои, что этот баснословный изгнанник, этот боговдохновенный северный бард, известен сегодня английским школьникам под тривиальным прозвищем «Нувот» [Ohthere] (161, примеч. к строке 238).
В истории английской культуры король Альфред Великий (848? — 900) почитаем неизмеримо больше других английских монархов, ибо он ценой омрачивших начало его правления многочисленных битв изгнал из Англии датчан и тем самым «спас английскую культуру от гибели»[109], а также перевел на англосаксонский язык ряд классических текстов. В январе 878 года он пережил самое тяжелое поражение в своей жизни: в Чиппенхэме, где он проводил Рождество, король подвергся внезапному нападению датчан. Как гласит «Англосаксонская хроника», «почти всех они уничтожили, король Альфред же спасся и с небольшим отрядом, пройдя через лес, добрался до неприступного места среди болот… К Пасхе следующего года король Альфред с горсткой приближенных возвели в Этелни небольшую крепость». В конце концов король одержал верх над датчанами, их предводитель Гутрум принял православие, и к 879 году Альфред очистил от захватчиков Уэссекс и Мерсию. Четыре месяца, отделявшие побег из Чиппенхэма от пасхальной победы, король тайно скрывался в хижине пастуха; как сказано в комментарии к стихотворению Альфреда Великого «Минута отчаяния», то были «дни, когда наш покинутый король поверял свои горести одной лишь лютне, скрываясь в пастушьей хижине или на болотах Этелинге»[110]. Эта хижина служит местом действия знаменитой легенды о короле Альфреде и пироге, известной любому английскому ребенку: жена пастуха попросила Альфреда присмотреть за пирогом, но король был так занят государственными мыслями, что пирог сгорел.
Отсылку к эпизоду бегства Альфреда в Этелинге Набоков вводит в «Бледный огонь» в характерной для него уклончивой манере. Atheling — вышедшее из употребления английское именование князя, в древнеанглийском языке оно писалось как æpeling. В комментарии к поэме Шейда Кинбот, описывая тот вечер, когда умерла его мать, говорит, что проводил время со своим «платоническим приятелем» Отаром, «приятным и культурным молодым аристократом» («a pleasant and cultured young adeling») (100, примеч. к строке 71). Молодые люди встретили весть о смерти королевы, находясь за воротами замка, в обществе еще нескольких человек, среди которых была «крестьянка с небольшим пирогом, который сама испекла» (101). Взятые вместе, эти детали отсылают к бежавшему от датчан королю Альфреду, одинокому изгнаннику, скрывающемуся под чужим именем. Кинбот воображает себя королем в изгнании, который прячется под вымышленным именем в болотистой Новой Англии, — деталь, прямо намекающая на его самоидентификацию с Альфредом. Равным образом рассказ Кинбота о его бегстве из Зембли перекликается с полной драматизма историей побега Карла II в костюме слуги после неудачной попытки оспорить трон у Кромвеля[111]. Кинбот говорит, что Джон Шейд «предоставил царственному [земблянскому] беглецу приют в сокровищнице сохраненных им вариантов…» (77, примеч. к строке 42). Оба английских короля, Альфред и Карл II, претерпев множество страданий, в конце концов одержали историческую победу — и Кинбот также надеется на реставрацию на якобы утраченном им троне. В примечании к строке 275 мерцают взаимные отражения историй о двух королях-беглецах:
С самого начала его царствования… встревоженные родственники и в особенности епископ Есловский, сангвинический и благочестивый старик, — делали все что могли, дабы убедить его… жениться. <…> Как это бывало и с его предшественниками, примитивными alderkings, пылавшими страстью к мальчикам, духовенство спокойно игнорировало языческие обычаи нашего молодого холостяка, но хотело бы, чтобы он сделал то же, что сделал более ранний и еще более несговорчивый Карл, — взял одну отпускную ночь и произвел законного наследника (164).
История сохранила свидетельства распутных забав, которым Карл II Английский предавался с Нелл Гвин, равно как и попыток женить короля; Беда сообщает о стремлении духовенства обратить в христианство первых английских королей-язычников. В слове «alderkings» можно обнаружить намек на короля Альфреда (который женился в возрасте двадцати лет): болота Этелинге окружены зарослями ольхи (alder)[112].
Подсветив повествование Кинбота о его царственном побеге отблесками рассказов о бегстве Альфреда и Карла, Набоков выявляет в ткани британской истории повторяющийся узор, с которым, в свою очередь, перекликается сюжет бегства самого автора от русской революции. В царствование Альфреда английской культуре угрожали грубые и воинственные варвары, при Карле I — узколобые пуритане. В «Бледном огне» обе угрозы ассоциируются с земблянскими экстремистами и с «Тенями», пародирующими вариации этой темы в XX веке.
Помимо æpeling, Набоков исподволь вводит в «Бледный огонь» еще несколько значимых англосаксонских слов. Имя Освина Бретвита, названного в Указателе Кинбота «дипломатом и земблянским патриотом» (289), аукается со словом «bretwalda», в буквальном переводе означающим «британский правитель», т. е. «правитель правителей», «верховный король Британии». Освином звали брата англосаксонского короля IX века Освальда. Датчане осадили их крепость и заставили выдать сокровища, но позже братья-короли одержали победу в крупном сражении. Кинбот переводит имя Бретвит как «шахматный ум» (171, примеч. к строке 286)[113]. В эпизоде с Освином Бретвитом Градус пытается выведать местонахождение бежавшего земблянского короля под предлогом необходимости доставить тому некие scripta Рукописные документы на английском языке, называемые историками scripta, — единственное дошедшее до нас свидетельство того, что на протяжении IX века, несмотря на опустошительные набеги датчан, монастырская культура сохранялась в Англии на весьма высоком уровне. Штаб тайных агентов, представляющих экстремистскую организацию «Тени», находится в Дании; Градус едет на встречу с Освином Бретвитом через Копенгаген. Датский мотив указывает на то, что Градус, грубый «человек действия», искушающий Бретвита якобы имеющимися у него scripta, представляет угрозу земблянской культуре, а эпизод с Бретвитом оборачивается комическим отражением события древней английской истории.
