Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин"
8—9 …струйки… / Ручья. — уменьшительное от «струи» в гл. 4, XXXIX, 2, которые вдруг превращаются в «волны» (стих 12), напоминая нам о преображениях воды в сне Татьяны (гл. 5, XI, 5—14; XII, 1–2, 13); однако, с другой стороны, «волны» в обоих случаях могут оказаться не более чем попыткой передать французское слово «ondes», не имеющее точного эквивалента в русском языке, тогда как, вообще говоря, Пушкин использует слово «ручей» в очень широком смысле, иногда превращая его в обыкновенный синоним «потока».
Обратите также внимание, что выражение «есть место» (стих 5) содержит явную классическую интонацию — est locus (например, «est locus Italiae medio sub montibus altis»[730] — «Энеида», VII, 563).
5—14 (см. также XLI, гл. 7, VI–VII) Профессор Чижевский говорит (с. 270): «…эта тема [могила юноши] была использована К. Делавинем [имя которого он пишет К. Delavigne] („Messenie“)». Такого поэта не существует, а если речь идет о Казимире Делавине (Casimir Delavigne), как запоздало делается предположение в указателе, то ни он, ни кто-либо другой не писали произведения под названием «Messenie», если же имеется в виду сборник патриотических элегий Делавиня «Les Messénienes» («Мессинские элегии»), то в нем никакие могилы юношей не воспеваются.
14 (см. также XLI, 13; гл. 7, VII, 9, 12) Простота памятника — еще одна традиционная тема в ряду «цветенье — провиденье», «певец — конец». Ср. с романсом, состоящим из четырех элегических четверостиший, Андре Франсуа де Купиньи (1766–1835) «Вертер Шарлотте за час перед смертью» (А. F. de Coupigny, «Werther à Charlotte, une heure avant de mourir»), ст. III (в «Альманахе Муз», 1801, с. 106):
Vers le soir, près de l'urne où ma cendre paisible
Dormira sous l'abri d'un simple monument,
Viens rêver quelquefois, que ton âme sensible
Plaigne l'infortuné qui mourut en t'aimant…[731]
Эти строки послужили образцом для элегии Туманского, процитированной мною в коммент. к гл. 6, XXI, 4.
См. также упоминание могилы генерала Марсо в «Чайльд Гарольде» Байрона (III, LVI, 1–2):
Под Кобленцом есть холм, и на вершине
Простая пирамида из камней…
Встречается «памятник простой» и в пушкинской оде 1814 г. «Воспоминания в Царском Селе» (см. коммент. к гл. 8, Iс, 12).
XLI
Под ним (как начинает капать
Весенний дождь на злак полей)
Пастух, плетя свой пестрый лапоть,
4 Поет про волжских рыбарей;
И горожанка молодая,
В деревне лето провождая,
Когда стремглав верхом она
8 Несется по полям одна,
Коня пред ним остановляет,
Ремянный повод натянув,
И, флер от шляпы отвернув,
12 Глазами беглыми читает
Простую надпись – и слеза
Туманит нежные глаза.
1—4 Ср.: Мильвуа, «Листопад», первый вариант («La Chute des feuilles», première version):
Mais son amante ne vint pas
Visiter la pierre isolée;
Et le pâtre de la vallée
Troubla seul du bruit de ses pas
Le silence du mausolée.[732]
Батюшков в «Последней весне» (1815) передал конец элегии Мильвуа так:
И Делия не посетила
Пустынный памятник его;
Лишь пастырь в тихий час денницы,
Как в поле стадо выгонял,
Унылой песнью возмущал
Молчанье мертвое гробницы.
Неуклюжее (по-русски) выражение «как… стадо выгонял» вместо «когда…» странно отзывается у Пушкина в гл. 6, XLI, 1–2 — «как начинает капать / Весенний дождь».
Михаил Милонов в «Падении листьев» (1819; см. коммент. к гл. 6, XXI, 4) так завершает свою причудливую версию той же темы:
Близ дуба юноши могила;
Но, с скорбию в душе своей,
Подруга к ней не приходила;
Лишь пастырь, гость нагих полей,
Порой вечерния зарница,
Гоня стада свои с лугов,
Глубокий мир его гробницы
Тревожит шорохом шагов.
Чижевский (с. 274), цитируя пять строк французского оригинала, допускает, по меньшей мере, пять ошибок.
Баратынский в своем переложении (1823) пользуется вторым вариантом элегии Мильвуа, в котором пастух заменен матерью погибшего юноши (ну а уж в третьем варианте они являются оба).
Та же тема вновь подхватывается в следующей главе. После того как выяснилось, что и в Аркадии есть смерть, Ленский остается среди переплетенных между собою символов второстепенной поэзии. Его хоронят у тропинки в пасторальном уединении не только из элегических соображений, но и потому, что самоубийцам, каковыми считала церковь погибших дуэлянтов, было отказано в освященной земле кладбищ.
5 И горожанка молодая — Эта молодая горожанка, пастух и жницы представляют собой очень милую стилизацию. Пастух будет продолжать плести свой лапоть еще и в седьмой главе, а юная амазонка в каком-то смысле превратится в Музу главы восьмой.
8 Несется по полям… — Фр. parcourt la plaine; les champs, la campagne.
14 …нежные глаза — Увы, английский аналог «tender eyes» ныне погублен созвучием с глаголом «tenderize» («разваривать [мясо]»).
XLII
И шагом едет в чистом поле,
В мечтанья погрузясь, она;
Душа в ней долго поневоле
4 Судьбою Ленского полна;
И мыслит: «Что-то с Ольгой стало?
В ней сердце долго ли страдало,
Иль скоро слез прошла пора?
8 И где теперь ее сестра?
И где ж беглец людей и света,
Красавиц модных модный враг,
Где этот пасмурный чудак,
12 Убийца юного поэта?»
Со временем отчет я вам
Подробно обо всем отдам,
1 …в чистом поле… — Фр. clans la campagne. Карамзин (в 1793 г.) искусственно ввел в употребление оборот «в чистом поле» в смысле à la campagne, aux champs (выражение XVII столетия). Сам Пушкин в своем французском переводе одиннадцати русских песен (он использовал «Новое и полное собрание русских песен» Н. Новикова, ч. 1, Москва, 1780) передает «чистое поле» как «la plaine déserte».
XLIII
Но не теперь. Хоть я сердечно
Люблю героя моего,
Хоть возвращусь к нему, конечно,
4 Но мне теперь не до него.
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
И я – со вздохом признаюсь —
8 За ней ленивей волочусь.
Перу старинной нет охоты
Марать летучие листы;
Другие, хладные мечты,
12 Другие, строгие заботы
И в шуме света и в тиши
Тревожат сон моей души.
1—2 Есть что-то привлекательно парадоксальное в том, как автор признается в любви к своему герою, когда тот только что лишил жизни бедного Ленского.
4 Но мне теперь не до него. — Доверительная фраза, сочетающая сразу несколько смыслов: что автор не в настроении, что у него нет времени и что он вообще не готов говорить на эту тему. См. также коммент. к гл. 3, XXXV, 6.
5—6 «И, признаться… [автор] / Устал от своей давней возлюбленной Рифмы» — говорит Драйден в блистательном прологе (стихи 7–8) к нелепой трагедии «Ауренг-Зеб» (премьера состоялась весной 1675 г.).
XLIV
Познал я глас иных желаний,
Познал я новую печаль;
Для первых нет мне упований,
4 А старой мне печали жаль.
Мечты, мечты! где ваша сладость?
Где, вечная к ней рифма, младость?
Ужель и вправду наконец
8 Увял, увял ее венец?
Ужель и впрямь и в самом деле
Без элегических затей
Весна моих промчалась дней
12 (Что я шутя твердил доселе)?
И ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?
5—6 Нужно ли устаревшие или другие необычные русские выражения передавать столь же необычными английскими формулами?
Существительное «молодость» имеет архаическую форму «младость», вышедшую из употребления даже в поэзии. И в ЕО, и в других сочинениях Пушкин использует обе формы и их производные («молодой» и «младой»), не различая их, но выбирая наиболее подходящую для заполнения необходимой ячейки размера. Иногда «молодой» (им. пад., ед. ч., м. р. и род. пад., ед. ч., ж. р.) или «молодая» (им. п., ед. ч., ж. р.) низводятся до роли необязательного эпитета с галльской интонацией, как, скажем, la jeune Olga (Ольга молодая), хотя мы и без того знаем, что она молода. Английское «youthful», конечно же, не столь архаично, как «младой», и его едва ли следует использовать, покуда нас устраивает «young», но есть в ЕО пассажи, в которых «младость» требует употребления «youthood» или какого-нибудь еще более архаичного слова. Так, когда в гл. 6, XLIV Пушкин оплакивает проходящую молодость и находит рифму, которая никогда бы не пришла в голову поэту нашего времени, поскольку одно из рифмующихся слов уже мертво:
