KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Критика » Алла Латынина - Комментарии: Заметки о современной литературе

Алла Латынина - Комментарии: Заметки о современной литературе

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн "Алла Латынина - Комментарии: Заметки о современной литературе". Жанр: Критика издательство -, год -.
Перейти на страницу:

Новый мир, 2008, № 12

ПРИЛОЖЕНИЕ

«У меня нет аргументов, чтобы убедить людей читать современную русскую литературу»

Беседа с Михаилом Эдельштейном

Русский Журнал: Алла Николаевна, Вы принимали участие в дискуссии о либерализме и антилиберализме в современной литературе, проводившейся Натальей Ивановой при поддержке фонда «Либеральная миссия». Скажите, а как, с Вашей точки зрения, соотносятся эти понятия – либерализм и литература?

Алла Латынина: Плохо они соотносятся. Литература не делится на либеральную и антилиберальную. А если начать ее так делить – в либеральном стане будет пустовато. Василий Розанов однажды заметил, что либерал лучше издаст «Войну и мир», но либерал никогда не напишет «Войны и мира». Либерал, он «к услугам», но – не душа. А душа – это энтузиазм, вера, безумие, огонь. В либерализме нет ни веры, ни безумия, ни огня. Что меня в нем и привлекает.

РЖ: В последнее время все чаще цитируют слова Блока: «Я – художник, следовательно, не либерал». Верно ли, что либерализм – не питательная среда для творческого человека?

А. Л.: Ну, Блок сказал ровно то, что и Розанов, только другими словами. Писатель редко бывает либерал, однако именно либерализация общества ведет к расцвету культуры.

Скажем, Серебряный век – плод либерализма, хотя сами идеи либерализма не были популярны в творческой среде: казались осторожными, пресными, тривиальными, а то и жестокими. В конце концов, либерализм ценит лишь свободу, умалчивая о социальной справедливости. Это не увлекает. Романтики революции были готовы жертвовать жизнью ради счастливого будущего, равенства и братства, монархисты – ради царя и отечества, радикалы видели Золотой век в будущем, фундаменталисты – в прошлом, но кто пожертвует жизнью ради функционирования институтов, гарантирующих неприкосновенность личности и частной собственности?

Однако идея личной и экономической свободы горячо увлекает творческую личность во времена диктатуры. В этом смысле писателю плетка бывает полезна – он сразу начинает втайне славить свободу, а в условиях свободы как-то скисает.

РЖ: Речь именно о русском писателе?

А. Л.: Да, в других странах почему-то свобода никому не мешает ни спорить, ни писать, ни продавать книги. Только у нас с приходом демократии многие литераторы почувствовали себя не у дел. Это совершенно ненормальная ситуация. Все мы ждали, что, как только падет диктатура, расцветут все сто цветов. Ну, пала – и что? Где чаемый расцвет, где великая литература?

РЖ: А может, это просто кессонная болезнь и нужен период адаптации? Литература получила свободу и теперь ищет себя в новых непривычных условиях?

А. Л.: Боюсь, что дело обстоит несколько печальнее. Глубоководные рыбы могут жить только в толще океана. Может быть, со временем появятся новые породы, приспособленные к жизни без давления, они эволюционируют, выйдут на сушу. Но пока этого не видно.

РЖ: А почему в авангарде антилиберального движения сегодня оказываются гуманитарии, то есть люди, для которых свобода слова является условием sine qua non, та прослойка, которая от новой общественно-политической ситуации выигрывает по определению?

А. Л.: Это как раз тот вопрос, на который я не смогу ответить, потому что постоянно задаю его самой себе. Для меня свобода гораздо выше социальной справедливости, и я совсем не понимаю людей, тем более литераторов, которые не ценят ее и апеллируют к разрушительному началу в человеке. Но интеллигенции свойственно рубить сук, на котором она сидит. Не впервые.

Вот Эдуард Лимонов, сидя в тюрьме, возмущался, что в стране нет демократии. И тут же обещал, когда придет к власти, первым делом уничтожить все демократические институты. И уничтожит. И Александр Проханов, боюсь, не пощадит ни своего издателя, ни стайку восторженных критиков, завороженных энергетикой «Господина Гексогена», ни жюри «Национального бестселлера».

РЖ: В перестроечной журнальной полемике Вы старались быть «над схваткой», высказывать «особое мнение», в равной степени удаленное от крайностей «Огонька» и «Нашего современника». Сегодня, по прошествии 15 лет, Вы как-то переоцениваете свою тогдашнюю позицию?

А. Л.: В либеральном движении конца 80-х – начала 90-х меня смущал его антилиберализм. Меня смешило название сборника статей ведущих перестроечных идеологов «Иного не дано»; мне казалось, что люди, называющие своих противников врагами перестройки, никакие не либералы и не демократы, потому что сама категория «врага» существует только в обществе единомыслия. Ведь либерализм – это не идеология, это мироощущение, в которое входит готовность признать, что человек имеет право на отличную от твоей точку зрения. А если человек читает молитву свободе, но готов объявить еретиком всякого, кто не разделяет его веру, то он законченный продукт тоталитаризма. Я не занимала позицию посередине, я защищала либеральные ценности. В тех статьях многое устарело, но мне за них не стыдно.

РЖ: Вы считаете, что существовало какое-то пусть не политическое, а культурное пространство, в котором была бы возможна конвергенция почвенных и либеральных идей? Какой мог быть компромисс между Вадимом Кожиновым и Бенедиктом Сарновым?

А. Л.: Между ними – никакого, причем Сарнов был куда более нетерпим, чем Кожинов. А конвергенция идей, конечно, возможна. Вот ведь Михаил Xодорковский ее и предлагает.

РЖ: Несколько лет назад Вы выступили в «Литературной газете» со статьей «Сумерки литературы», вокруг которой возникла весьма оживленная полемика. Скажите, сумеречность в данном случае – категория чисто литературная или скорее общественная?

А. Л.: И то, и другое. Кстати, то, что померкло общественное значение литературы, никто и не оспаривает. При всем ужасе существования литературы в подцензурную эпоху, значение ее было несоизмеримо выше. Литература была делом, которому можно служить.

Я, например, сталкивалась с тем, что в начале 80-х физики где-нибудь в Дубне или Обнинске следили за всеми толстыми журналами. Они поражали начитанностью. Сейчас же даже люди гуманитарных профессий если и читают, то читают не «Знамя» и не «Новый мир». И у меня язык не повернется упрекнуть их в этом. Упало значение литературы – упал и статус писателя.

Если меня спрашивали в 80-х, чем я занимаюсь, я могла сказать, что я литературный критик. А сейчас на вопрос о профессии я, поколебавшись, отвечаю «журналист». Сказать «критик» уже как-то стыдно, что это за профессия такая? Литература и сама по себе странное занятие, а уж литературный критик и вовсе нечто несерьезное, глупое и маргинальное.

РЖ: А эта ситуация, она, с Вашей точки зрения, случайная или закономерная? Может быть, такое падение интереса к литературе неизбежно в свободном обществе?

А. Л.: Но в других свободных государствах, во Франции или в Германии, статус писателя не изменился так сильно, как в нашей стране. Когда-то мы гордились своими тиражами, но сегодня букеровский лауреат в Англии издается стотысячным тиражом, а у нас он еле набирает три тысячи.

РЖ: С какого момента начинаются сумерки? С 60-х годов, с 70-х?

А. Л.: Сумерки, увы, начинаются со свободы, с начала 90-х. 60-е дали Александра Солженицына, это много. Кроме того, 60-е дали мощный творческий импульс, когда вошли в литературу Василий Аксенов, Георгий Владимов, Юрий Трифонов.

Литература 70-х – начала 80-х существовала под идеологическим прессом, но она пыталась сказать что-то важное, и людям хотелось ее читать. Двадцать-тридцать лет назад люди, собравшись, могли затеять разговор о новой повести Юрия Трифонова, Василия Аксенова, о романе Виктора Астафьева или Чингиза Айтматова. А сейчас у меня нет аргументов, чтобы убедить людей читать современную русскую литературу. Я сама не уверена, так ли уж им нужно знать, что пишут Андрей Дмитриев или Марина Вишневецкая, Виктор Пелевин или Владимир Сорокин.

Моя восьмидесятипятилетняя родственница, врач, привыкшая много читать, просит привезти ей что-нибудь из современной литературы – и я ловлю себя на том, что не знаю, как быть. Ну, привожу ей Акунина. Она недовольна – где же романы про современную жизнь?

РЖ: Ага, вот и нашлась ниточка, связующая поколения. Дмитрий Бавильский тоже говорит, что, когда коллеги по работе или подружки в клубе спрашивают его, что можно почитать, он рекомендует им Акунина…

А. Л.: А что делать? Не предлагать же ей Владимира Сорокина или Михаила Шишкина.

РЖ: А есть какие-то писатели, выделяющиеся, с Вашей точки зрения, на общем сумеречном фоне?

А. Л.: Трудно сказать. Сегодня живет только один писатель, место которого в литературе XX века прочно зарезервировано, – Александр Солженицын. Что ж до остальных – тут все зыбко и подлежит пересмотру.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*