Дитрих Эккарт - Большевизм от Моисея до Ленина
— Так, ну а кто же ее породил? — подхватил он. — Евреи. Мог ли бы это сделать какой-то другой народ? Не смешите меня. Они же сами беспрерывно говорят, что они с этим своим замечательным достижением являются единственными в мире. Значит, дело в Талмуде! В нем мы видим всю еврейскую религию в чистейшей форме: учение о Боге, догматику, мораль, все. Почему же они так боязливо прячут у себя за спиной эту великолепную книгу, если действительно ей «тысячелетия подарили дыхание своего опыта»? Как прирожденные благодетели человечества они давно должны были бы открыть доступ общественности к
Талмуду. Вместо этого он даже сегодня еще не переведен полностью; и то, что переведено, черт побери, производит впечатление, что средневековая церковь отнюдь не напрасно его сжигала. Религия ли это? Это валяние в грязи, эта ненависть, эта злость, это высокомерие, это ханжество, это пустозвонство, это подстрекательство к обману и убийству — религия? Тогда никогда еще не было более религиозного существа, чем дьявол. Это еврейская суть, еврейский характер; и всё, точка! Все же, стоит разок попробовать это и показать эту штуку приличному человеку, что он скажет на это? Нет, тот, кто проглатывает что-то в этом роде как лакомый кусочек, тот чудовище по своей натуре.
— Лютер, — вставил я, — просто требовал сжигать синагоги и еврейские школы, и засыпать пепелища землей, «чтобы никто никогда не мог бы увидеть на этом месте камня на камне». То, что мы до сих пор терпели из незнания — я даже и сам этого не знал, он пишет — Бог простил бы нам; но теперь мы знаем это, потому ни за что на свете мы не должны больше защищать эти места, где они «Христа и нас обманывают, злословят, проклинают, оплевывают и позорят»; это было бы точно так же, как если бы мы сами делали это. Мы должны разрушить[145] также их жилища, так как там они делают то же самое, что и в своих школах. «Пусть кто-то думает», жалуется он,[146], «что я говорю слишком много. Я говорю не слишком много, а слишком мало, так как я вижу их писания». Наши школьные инспектора не видят их, и наши умники, и наши ученые, и наши младенцы тем более их не видят.
— Это сожжение, — отмахнулся он безнадежно, — чертовски мало нам бы помогло. Это ведь так: даже если бы не было ни одной синагоги, ни одной еврейской школы, никакого Ветхого Завета и никакого Талмуда, все же, еврейский дух существовал бы и оказывал бы свое воздействие. Он существует с самого начала; и нет ни одного еврея, ни одного, который не воплощал бы его. Наиболее отчетливо это видно по так называемым просвещенным евреям. Гейне определенно принадлежит к числу самых просвещенных, но у него точно то же безумное высокомерие, что и у самого грязного еврейского торгаша из Галиции. Он вымыл бы руку, если бы ему ее пожал его соотечественник нееврейской крови! Моисей Мендельсон считается истинным чудом мудрости. И посмотри: он находит это прямо-таки возмутительным, что евреи еще не обладают принадлежащим им по праву господством над всем земным шаром!
— Ужасающее самомнение еврейских прихлебателей из России, — подчеркнул я,
— изображает нам Достоевский, исходя из своего продолжительного опыта.[147] Он долго жил вместе с разного рода уголовниками, спал с ними на одних нарах. Среди этих заключенных было и несколько евреев. Все относились к ним дружелюбно. Даже их дикую манеру молиться никто не считал неприличной. Такая уж у них религия, считали русские, и спокойно предоставляли их самим себе, «почти одобряли». И эти же евреи относились к этим же русским отчужденно, не хотели вместе с ними есть, и смотрели на них как бы снисходительно! И где это было? В сибирской тюрьме? Это отвращение и презрение евреев к местным Достоевский находил во всей России. Но маленькие люди нигде не обижались на них за это. Еврей делает это, потому что такая уж у него вера, говорилось повсюду с полным снисхождением.
— Да, такая уж вера! — засмеялся он. — Такая дурь в голове, правильно. Такое бессердечное сердце! «Глубоко испорченным и бездушным» называет его даже добрый Вильгельм Буш.[148] Сначала внутренняя сущность, потом религия; а не наоборот!
— Достоевский, — я продолжал, — был само сочувствие, особенно по отношению к сбившимся с пути; он исключал только евреев, как и Христос. Пророчески он спрашивает: «ну что, если бы то не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы восемьдесят миллионов — ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они сравняться с собой в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?»
— Русская пустыня, — воскликнул он, — стоит на пророческой географической карте[149], которую евреи издали уже двадцать пять лет назад! На ней все, как у нас теперь: французы на Рейне; польская и чешская республики; Германская империя, не как «Германская республика», а как «германские республики»: даже финская республика есть на ней; а на месте России коричневое пятно с надписью: «русская пустыня»! Боже, и еще кто-то спрашивает, кто был виновен в войне! Ты знаешь: я видел оригинал этой карты, собственными глазами. Если бы я только мог показать ее нашим рабочим, всем и каждому, в особенности тем, которые ожидают спасения от Советов! «Русская пустыня!» Вот так он и выглядит, обещанный рай! Голод, братские могилы, рабство, еврейский кнут. Тот, кто бастует, того вешают. Приходите к нам все, усталые, униженные и оскорбленные! Как они там соловьем заливаются, эти собаки! И как прекрасно это звучит, перед занавесом! За ним, однако, скрывается в засаде обласканная «чернь», красная армия, отбросы нееврейского человечества.
— Покушение на Ленина, — вставил я, — стоило жизни больше чем двенадцати тысячам человек. В их числе были более восьмисот рабочих. На съезде партии Независимых в Галле в 1920 году русский меньшевик Мартов сам это признал.
Общее число русских жертв с начала господства большевиков оценивается знатоками примерно в тридцать миллионов человек. То, что не пало жертвой расстрелов на месте, погибло от истощения и болезней. Были ли все это буржуа? Глупо было бы думать что-то в этом роде. Кто все же должен страдать у нас больше всего? Среди тысяч, которые каждый день часами стоят в очередях у магазинов, пожалуй, едва ли найдется много капиталистов, Что еврей еще никогда не был среди них, это само собой разумеется. Но это же не бросается в глаза нашим рабочим. Если внушить им, что они хозяева положения, их можно водить за нос как детей. Эберт всю свою жизнь громко выступал против капитализма. Теперь он — рейхспрезидент Германии. И? На всех углах банки растут как грибы после дождя. Ведь это же факт. Каждый видит это; каждый может пощупать это руками. Но если бы хоть кто-то что-то заподозрил — ничего подобного. Первое, что сделал еврей Эйснер после переворота, он приказал военным защищать банки. Тогда гигантское имущество месяцами вывозилось за границу; а он и пальцем не пошевелил. Для него более важно было отправиться в Швейцарию и там на Социалистическом конгрессе «признать», что в мировой войне виновата была одна только Германия. Покайтесь, и французы, прощая, прижмут вас к своей груди. Приблизительно так. Опыт это очень славно подтвердил.
— Тот самый Эйснер, — кивнул он, — в начале войны в потоке телеграмм заклинал авторитетных руководителей социал-демократии хранить верность императору. Позорное нападение нужно было отразить любой ценой. Так продолжалось до Брестского мира. Все немецкие евреи были до тех пор восторженными монархистами, Но потом наступил поворот. Мавр сделал свое дело и сокрушил царскую Россию. Теперь нужно было подавить его самого. О подготовке уже позаботились заранее, с помощью ослабляющей бесхозяйственности еврейских военных концернов. Оставшееся — молчание. По всему видно, что еврей управляет также и в Германии. О, рабочие! Позволить так себя надуть! Ведь дела обстоят совсем не так, как может грезить неученый ум. У Коммунистической партии в Германии нет еще и 250 000 членов. Но у нее, однако, есть аж пятьдесят газет. Каких денег все это стоит, даже нельзя подсчитать. Миллиарды и миллиарды. И кто платит эти огромные суммы? Нам, национал-социалистам, едва хватает сил, чтобы поддержать на плаву один только наш «Фёлькишер Беобахтер».
Если бы мы поддерживались евреями, то у нас за самый короткий срок была бы целая куча партийных газет. Есть ли товарищи, которые сомневаются в этом? Я хотел бы познакомиться хоть с одним таким. И взгляни-ка, это же невероятно: они знают, что за всем стоит еврей, но поступают так, как будто его вообще нет. Честно ли это? Заслуживает ли это счастливого конца? Мчаться к гибели, не ведая этого, это еще как-то может быть; но делать это осознанно, выбрать себе для этого самого жестокого врага — тут хоть волком вой.
