Вера Булич - Чужая весна

Покинутою Донной-Анной
В жару навязчивой мечты,
На улицах, во мгле туманной
Искать желанные черты,
Шагов настойчивых и легких
В тревоге за собою ждать,
О ласках томных и жестоких
Ночами долгими вздыхать…

Мое покорное томленье,
Твоя порывистая страсть —
Судьбе суровой обреченье
И наважденья злая власть.
Ни ты, ни я не виноваты,
Мы продолжаем старый спор.
И между нами в час расплаты
Протянет руку Командор.

Донна-Анна одна.
День прошел. Тишина.
Донна-Анна часами сидит у окна.
Донна-Анна не может забыть

То сияние глаз,
Что блеснуло на час,
Что мелькнуло во мраке единственный раз,
Что заставило сердце любить.

Дон-Жуан далеко,
Дон-Жуану легко
На коне, против ветра, в горах, высоко,
Дон-Жуану приятно в пути

Здесь улыбкой блеснуть,
Там глазами сверкнуть,
И внезапно оставив намеченный путь,
Ночь с цыганкой в горах провести.

И при свете костра
Вспомнить ту, что вчера,
В озаренье свечей, до зари, до утра
Он единственной в мире считал…

Но виновен ли он,
Если он обречен,
Покидая, искать недоснившийся сон,
Потому что себя потерял.

Мы давно с тобою жили,
Мы с тобой тогда носили
Я — косынку кружевную,
Гребень в гладких волосах,
Ты же — шпагу золотую,
Кружева на рукавах.

Умирали, оживали,
Вновь любили, повторяли
Все с доверчивою страстью,
Как и в прежние года.
Я — покорностью, ты — властью,
Были мы с тобой всегда.

И всегда на этом свете
Между нами кто-то третий
Строил темные преграды,
Между нами, в нас самих,
Кто-то третий, без пощады
Разлучающий двоих.

Оттого в любви опальной
Грустен ты, и я печальна
От разлуки неизбежной.
Оттого что ждет гроза,
Я целую нежно, нежно
Обреченные глаза…

Ночь ненастна. В переулке
Задувает фонари.
Шаг размеренный и гулкий
Будит улиц пустыри.
Двери дома на засове,
Пуст вверху балкон резной.
Шляпа сдвинута на брови,
Плащ клубится за спиной.
В поле ветер пляс заводит,
Ломит, рвет сухой бурьян.
Прям и сумрачен проходит
Вдоль ограды Дон-Жуан.
Как светло горели свечи!
Но свечам светить лишь раз
На беспомощные плечи,
В глубину покорных глаз.
За оградой шум невнятный,
Темной чащи с ветром спор.
…Дон-Жуан, вернись обратно,
В темных чащах Командор.
Но мечта неповторима,
В сердце — лезвие тоски,
И влечет неодолимо
Тяжесть каменной руки.
Против ветра, мерным шагом,
В глубину шумящих чащ.
Нет возврата. Черным флагом
На ветру взметнулся плащ.

Холодный и белый… Смотри,
Он каменный, он неподвижен.
Губами мне слезы сотри,
Склонись надо мною ближе,

Согрей своей теплотой…
Ты слышишь странные звуки?
Деревья шумят над плитой…
Не надо опять о разлуке!

Все вымысел, сказки и бред.
Мы двое живых влюбленных,
И выдумал грустный поэт
Любовников обреченных.

Судьба ведь в наших руках,
Мы любим, стремимся и строим,
Мы будем жить не в стихах,
И счастье придет к нам обоим.

— У каждого свой Командор.
Смотри! — Мы достигли предела.
Он смотрит на нас в упор,
Холодный и белый…

Из полутемной театральной ложи,
Облокотясь о бархатный барьер,
Смотрю на сцену, где с тобой не схожий
Он оживает, вечный кавалер,

Мечтатель и бродяга полуночный.
…Дух неприкаянный вселяется в живых
Любовью ненасытной и порочной
И тлеет пламенем в глазах пустых.

Сейчас он властвует на светлой сцене,
А за кулисой темной — Командор,
И Донна-Анна преклонит колени,
И ужаснется, затихая, хор,

И — занавес. Из зала голубого
Сойду на театральное крыльцо
В сырую ночь. От ветра дождевого
Я спрячу в мех горячее лицо

И вспомню ночь блужданий и томлений,
Мою покорность, мой внезапный страх,
В твоем лице трагические тени
И блики фонаря в пустых глазах.

Вместе до перекрестка,
А с перекрестка врозь.
Сердце ли нищее жестко?
Или с другим не сошлось?

Снова недолгий попутчик
Вдаль уходит чужой.
Кто нас гонит и мучит,
Путь рассекая межой?

Ветер — в сердце навылет —
Все разметал и унес,
Счастья бумажные крылья,
Теплую радугу слез.

С сердцем пустым и огромным,
Немощным перед судьбой,
Стой на ветру неуемном,
Наедине с собой.

От темного и гибельного счастья,
Неотвратимой, сладостной беды,
От глаз судьбы, их тусклого бесстрастья,
От тусклых глаз, как глубь ночной воды,
От грозной и неуловимой тайны,
От музыки, сжигающей дотла,
И от коснувшегося плеч случайно
Широкого, влекущего крыла
Я сердце отрываю на пороге.
— Ты знаешь, был огромный, черный рай…
Но ты спешишь, ты весь уже в дороге.
Вот, дверь открыта. Уходи. Прощай.

Все одинаковы разлуки…
Сплетенные до боли руки,
Тоски горячая спираль
И угрожающая даль.
Глаза в глаза, до дна, до жути,
В вагоне, в комнате, в каюте,
На мокрой площади в огнях,
На темной лестнице, в дверях —
Одно и то же расписанье:
Сдвиг незаметный, роковой
Колючей стрелки часовой,
И в безнадежность — до свиданья!..

Рука выскальзывает из руки,
Шаги последние быстры, легки,
Шаги последние и тишина.
Ладонь опущенная холодна.

Услышать снова музыку глухую,
Увидеть отблеск райского луча
И, тяжесть вдруг почувствовав живую
Крыла, раскрывшегося у плеча,
Поверить, что возвращена свобода
И силы нерастраченной тепло,
И биться вновь у замкнутого входа,
Как бабочка залетная в стекло?
Судьба слепа, жестока, непреложна.
А крылья пленные еще дрожат…

…Я бабочку снимаю осторожно
Рукой с окна и выпускаю в сад.

Мы встретимся. Странными снами
Душа когда-то жила.
Мы встретимся… Но между нами
Разлука рекой протекла.

Умчали шумные воды
Твой образ живой навсегда.
Пустое счастье свободы —
Все то, чем душа горда.

Мы встретимся — нужно ли это? —
На улице или в саду,
Но отблеска тайного света
В лице твоем не найду.

Я голоса не узнаю,
Я музыки не пойму
О том, как летели к раю,
Как падали в гулкую тьму.

Лишь ветер напомнит о мощи
Развернутых крыльев тугих,
О шелесте дрогнувшей рощи,
О черных просторах ночных…

И вспомню внезапно, как бился
Плаща крылатого край,
Когда, прозвенев, разбился
Стеклянный, нетронутый рай.