Гийом Аполлинер - Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки
— Оставьте их! — После чего, продемонстрировав нам большую катушку электрического провода, сказал: — Я пришел для проведения эксперимента.
И он поведал нам следующее:
— Машинист, который ведет наш поезд, вовсе не таков, каким его могут представлять себе тщеславные и легкомысленные люди. Это богатейший ученый, которому пришла идея использовать тепло человеческих тел в качестве движительной силы. В Париже он подкупил за огромную сумму машиниста этого поезда, и тот уступил ему свое место. Что касается меня, он по-царски оплатил те незначительные услуги, какие я вызвался ему оказать, а обещания его, гарантированные, кстати, законным и надлежащим образом оформленным договором, настолько заманчивы, что я предан ему душой и телом. Сейчас мне осталось лишь получить согласие пассажиров. И я уверен, что вы не откажетесь от чести принять участие в этом небывалом эксперименте, который пойдет на пользу всему человечеству. То тепло, та энергия, что ежесекундно выделяют ваши тела, безвозвратно теряется. Ученый, который ведет наш поезд, намерен использовать ее. Во время продолжительной стоянки в Лароше он установил на паровозе небольшое устройство, к которому вам нужно подсоединиться при помощи вот этого провода, для чего следует всего-навсего подвести его к шее. И, не испытывая никаких неудобств, если не считать тоненькой цепочки, которую вам придется надеть на шею, вы примете участие в создании тяговой силы паровоза.
Все это показалось нам занятным и полезным. Мы поверили, будто принимаем участие в приближении зари нового прогресса человеческого рода, и надели на шею гибельную петлю, которой отныне оказались связаны наши судьбы.
Поезд продолжал путь, и мы были уверены, что чудаковатый ученый изобретатель использует нас, чтобы довезти до станции назначения. Началось наше путешествие, насколько я помню, 26 августа 1917 год[21]а, и я надеялся в конце сентября вернуться в Париж. Но напрасно я так рассчитывал, потому что неведомый ученый решил и после этой даты продолжать свой опыт, покуда это будет возможно, и, ничуть не озабочиваясь нашим мнением, не возвратил нам свободы. Более того, мы были предупреждены, что, если кто-нибудь предпримет попытку разорвать провод, связывающий всех нас, весь поезд тут же взорвется.
Вовсе не собираясь везти нас на станцию назначения, неведомый машинист не останавливал бег паровоза.
Платные его пособники кормят нас консервами, которых запасено было, похоже, целые багажные вагоны, но должен отметить, что стол не вполне устраивает меня.
Во всем остальном обращаются с нами вполне сносно. Что касается гигиены, то оснований для жалоб у нас нет: каждое утро мы можем сколько душе угодно заниматься туалетом, используя дождевую воду, которую старательно собирают с помощью конденсаторов; правда, снимать рабские ошейники даже на это время не дозволяется.
Очень хотелось бы знать, кончилась уже война или нет? Нам ничего не известно. Иногда нам встречаются проезжающие эшелоны с войсками, из чего мы можем предположить, что она все еще продолжается. Судя по пейзажам, которые мы видим в окнах, возникает впечатление, что мы уже проехали многие страны Европы — Францию, Швейцарию, Италию и даже Испанию, но хитрость и предусмотрительность нашего коварного машиниста столь велики, что властям ни разу ни на миг не пришло в голову задержать этот поезд.
Одним словом, у нас ощущение, будто мы живем в окопе на колесах. Потому мы и окрестили наше движущееся обиталище военным эшелоном.
Несколько дней назад я спросил у начальника поезда, который председательствует за столом во время обедов и ужинов, когда кончится эта пытка. Он ответил, что запасов провизии у нас больше чем на два года. И тогда я со страшными предосторожностями написал это письмо и решил выбросить его наружу, когда мы проезжали мимо большого вокзала. Молю Бога, чтобы оно дошло до вас.
От имени всех пассажиров „военного эшелона“ умоляю вас сообщить властям о плачевном нашем положении и т. д.».
Письмо завершается обычными формулами вежливости.
Я подумал, что самое простое — это опубликовать письмо. Нет никаких сомнений, что, узнав об этой мрачной научной шутке, правительство положит ей конец. Давно пора.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗОЛУШКИ, ИЛИ КРЫСА И ШЕСТЬ ЯЩЕРИЦ
© Перевод М. Тайманова
Нигде не упоминалось о том, что произошло с экипажем и свитой Золушки, когда после второго бала при дворе, едва часы начали бить полночь, она потеряла хрустальную туфельку, а подойдя к воротам королевского дворца, уже не нашла там своей кареты.
Фея, крестная Золушки, была столь великодушна, что не стала превращать толстого кучера с пышными усами обратно в крысу, а шестерых ливрейных лакеев — в ящериц. И раз уж она оказала им честь, сохранив их человеческое обличье, то заодно оставила выдолбленную тыкву прекрасной золоченой каретой, а шестерых мышей — шестеркой лихих лошадей мышино-серой масти в яблоках.
Но едва часы начали бить полночь, толстому кучеру вдруг пришло в голову, что гораздо выгоднее продать карету и лошадей, чем долгие годы экономить свое жалованье, а шестеро лакеев — отпетых бездельников — охотно войдут в банду, главарем которой он станет, и начнут промышлять грабежом.
И — погоняй, кучер! Не успела Золушка дойти до ворот дворца, как упряжка уже дала тягу. Беглецы задержались только в одном трактире и, пока обгладывали индейку да двух пулярок в придачу и опорожняли кувшины с вином, успели продать карету и лошадей трактирщику и получить от него изрядное количество пистолей. Кроме того, они сменили костюмы и вооружились. Толстый кучер по имени Сминс[22] выбрал для себя несколько необычный наряд. Он сбрил усы и переоделся женщиной — в платье с зеленой атласной юбкой, широкими рукавами и высоким стоячим воротником. В таком виде, не боясь привлечь к себе внимания, он мог командовать своими шестью прохвостами сообщниками. Покончив с денежными расчетами, они распрощались с трактирщиком и покинули Париж, чтобы, как они говорили, зашибать деньгу на большой дороге.
Мы не последуем за ними по городам и весям, ярмаркам и замкам, где они столь успешно вершили свои подвиги, что всего за семь лет разбогатели, снова обосновались в Париже и зажили там припеваючи.
За те годы, что Сминс провел переодетый женщиной, он превратился в заядлого домоседа, и потому у него теперь было много свободного времени на размышления и подготовку хитроумных операций, которые осуществляли шесть бандитов-лакеев-ящериц. Он также выучился грамоте и собрал небольшую библиотеку, где были «Откровения святой Бригитты»[23], «Азбука женских пороков и хитростей»[24], «Столетия» Нострадамуса[25], «Предсказания волшебника Мерлина»[26] и множество других незатейливых книг подобного рода. Сминс пристрастился к чтению и, когда его банда отошла от дел, почти все свое свободное время проводил в домашней библиотеке, читая и размышляя о могуществе фей, о бессилье человеческого разума и всяческих ухищрений и о том, что такое настоящее счастье. Видя, что он безвыходно сидит в своем кабинете, заставленном книгами, его шестеро сообщников, которые называли его между собой не Сминсом, а Крысом, из-за его происхождения они неосознанно почитали это животное, подобно дикарям, чтущим свои тотемы и животных, на них изображенных; так вот, его сообщники в конце концов дали ему прозвище Библиотечный Крыс. Оно быстро прижилось, и уже под таким именем он значился на улице Бюси, где проживал; под этим же именем он компилировал свои произведения, правда, не увидевшие свет, но хранящиеся в рукописях в Оксфорде[27].
Оставшееся время он отдавал делу просвещения своих жуликоватых приспешников, и все они вышли в люди. Один стал художником и замечательно преуспел, рисуя портреты красавиц трактирщиц, второй — поэтом, сочинителем песен, которые третий перекладывал на музыку и исполнял на лютне, четвертый виртуозно плясал сарабанду, принимая множество грациозных и забавных поз, пятый стал прекрасным скульптором и ваял прелестные статуи из топленого свиного сала для витрин колбасных лавок, тогда как шестой, первоклассный зодчий, непрерывно сооружал воздушные замки. Поскольку они были неразлучны и никто в округе так и не проведал об их прошлом, их прозвали Искусства, ибо они воплощали шесть видов искусства: поэзию, живопись, скульптуру, архитектуру, музыку и танец. Можно только изумиться, до чего метки народные прозвища, ведь слово «искусства» по-французски звучит так же, как «ящерицы»[28].
