Лиз Скотт - Рождение гения. Джон Кеннеди Тул
Обзор книги Лиз Скотт - Рождение гения. Джон Кеннеди Тул
Лиз Скотт. Рождение гения
New Orleans Magazine, май 1993 г.
…Это, в конечном итоге, роман о жирном парняге, который обильно рыгает и много забавляется сам с собой. Не всякая мать увидит в таком блеск таланта — хоть его и напишет ее единственный сын, гений. Однако, Тельма Тул увидела. А Тельма Тул, мать лауреата Пулитцеровской премии Джона Кеннеди Тула, была образцом аристократизма, всегда при шляпке и перчатках. Эксцентричного такого аристократизма.
После смерти сына в 1969 году миссис Тул (немногие осмеливались звать ее Тельма) не успокоится, пока не опубликует его «Сговор остолопов». Позднее она будет рассказывать эту историю снова и снова — как она впервые прочла рукопись: «…Я начала фыркать. А когда я смеюсь от души, меня начинает тошнить. Поэтому пришлось остановиться. Я испугалась, что меня сейчас вырвет.» Эксцентрично. Рукопись придала ее жизни цель. И она не только опубликовала ее, она увидела, как книга стала бестселлером и в 1981 году получила Пулитцеровскую премию. Она прожила остаток своих дней в отсветах славы — болтая с Джонни Карсоном на глазах у всей страны, раздавая автографы, созывая репортеров на пресс–конференции и даже заставляя их петь по нотам под собственный аккомпанимент на пианино. И они не смели отказаться. Поскольку книга стала сенсацией. Ново–орлеанцы либо любили ее, либо были оскорблены ею. Но никто не мог отрицать, что Тул схватил их город как надо: акцент, отношение, убожество, доброту сердца, странное переплетение нелепого и невыразимо печального. А героев книги узнавали повсюду.
По всей стране всколыхнулась волна хохота и похвал. По всем статьям Джон Кеннеди Тул бул человеком совершенно симпатичным. А кроме того, если верить стандартному тесту на коэффициент интеллекта, — гением. По крайней мере, на этом настаивала его мать. С другой стороны, много на чем она настаивала. Например, на том, что при рождении он был так же красив и смышлен, как полугодовалый младенец, и каждая нянечка родового отделения больницы Туро считала своим долгом зайти к ней в палату и поздравить ее с этим поразительным фактом. Когда он подрос, она прозвала его «вундеркиндом». Гордость ее никогда не сдерживалась какой–то там реальностью. Отчасти это понять можно. Когда он родился, ей было 37, и врачи уверяли ее, что детей у нее никогда больше не будет. К тому же, муж ее Джон Тул ее ожиданий не оправдал. Он торговал автомобилями, да и на этом много не зарабатывал. Ее сын станет для нее сияющим огоньком всей жизни.
Он с блеском отучился в 14–й начальной школе МакДоноу и в средней школе Фортье (тогда считавшейся одной из лучших в городе) и завоевал четырехлетний стипендиат в Университете Тулэйн. Закончил его с ключиком братства Фи–Бета–Каппа по специальности английский язык, с намерением стать писателем, и отправился за магистерской степенью в Университет Колумбии по стипендиату Вудро Вилсона.
Тул был не просто умен — он был забавен, прирожденный мимик. Он вел колонку юмора в школьной газете и рисовал карикатуры для «Тулэйнского Хулабалу». И вместе с тем был одиночкой. Джон Гайзер, знавший его еще по яслям и детскому садику, писал в «Хулабалу» заголовки. Он Кена Тула никогда в газете не видел, ни разу. Очевидно, Тул просто оставлял свои карикатуры и уходил. Спортом он не занимался, что приводило в восторг его мать, считавшую, что занятия спортом его недостойны, и разочаровывало отца, который очень в это верил. Тулы не были склонны к светской жизни — Тельма Тул во всеуслышанье объявляла, что считает такого рода деятельность пустой тратой времени. Причиной этому могло быть и то, что Тулы попросту не могли позволить себе вести светскую жизнь. Миссис Тул давала частные уроки красноречия и дикции, пока это было модно, но к началу 1960–х годов мало кому уже было дело до должного произношения и манеры выражать свои мысли, поэтому ее работа ее зачахла.
«Миссис Тул говорила на «королевском английском», — вспоминает Имельда Рульман, воспитательница ее сына в детском саду. — Звучало так: Мы. Пойдем. В магазин. — каждое слово раздельно. Нам всем следует так говорить, а не жевать слова и проглатывать окончания. Просто стыдно.»
Разница между дикцией его матери и окружавших ее людей и стала материалом для «Сговора». Как и вечерняя работа Тула после школы — чтобы принести в дом немножко больше денег. Он торговал горячими сосисками на стадионе Тулэйн. Игнациус Дж. Райлли, главный герой «Сговора остолопов», тоже торговал сосисками. Тул работал на трикотажной фабрике Братьев Хаспел; вымышленный Игнациус Райлли получил место на фабрике штанов.
Всю свою жизнь Тул прожил с родителями поблизости от школ, которые посещал. Они снимали квартиру на улице Вебстер, когда он был приготовишкой, переехали на улицу Сикамор, когда пошел в Фортье, и на Одюбон, когда поступил в Тулэйн. Он оставил дом, только когда пришла пора ехать в Колумбию.
В Тулэйне он познакомился и начал влюбляться в Рут Лафранц, сокурсницу, казавшуюся такой же талантливой, как и он сам. Она тоже поступила в Колумбию, и они вместе исследовали Нью–Йорк. Он выполнил все необходимые для получения степени требования за год, ей потребовалось два. Он оставался поблизости — преподавал в колледже Хантер на Манхэттене. Хантер был женским колледжем, и все студентки в нем были примерно одинаковы — интеллектуалки, еврейки, либералки. У каждой была цель жизни — или ее искали. Тула это развлекало. «Всякий раз, когда в Хантере открывается дверь лифта, в тебя упираются 20 пар горящих глаз, 20 чёлок и все ждут, чтобы кто–нибудь толкнул негра,» — отмечал он.
Таким образом подготовилась сцена для пламенной Мирны Минкофф из Бронкса, подружки Игнациуса Райлли. Год спустя, когда Рут вернулась в Новый Орлеан, Тул нашел себе работу в Университете Юго–Западной Луизианы в Лафайетте. Там–то и отыскал он человека, чьи странности позднее пересадит Игнациусу Райлли. Это был преподаватель английского языка Бобби Бёрн. На 10 лет старше Тула, но у них нашлось много общего. Бёрн тоже был урожденным ново–орлеанцем, ходил в ту же 14–ю школу и Университет Тулэйн. У Бёрна и Игнациуса райлли тоже много общего. Бёрн — большой человек и тоже не задумывается о том, чтобы выглядеть модно. «Я ношу то, что удобно, — говорит он. — Могу надеть зеленую рубашку и красные штаны, мне все равно.»
Когда Тул с ним познакомился, Бёрн обычно носил шапочку с козырьком и наушниками — вроде той, которую незавидно прославил Игнациус. Но, как отмечает Бёрн, его шапочка была красной, а не зеленой. «На самом деле, это была такая шапочка от дождя со стеганой подкладкой, — рассказывает он. — И я носил ее, только когда шел дождь. Кен же считал, что это потрясающе смешно.»
«Он присваивал то, что я говорил. Я мог сказать о ком–то, что он смешивает свою теологию с геометрией. И вот это попало в книгу.» И, как и Игнациус, Бёрн негодовал по поводу безвкусицы в кино и играл на лютне.
Но, разумеется, Бёрн зарабатывал себе на жизнь. Около 27 лет он преподавал английский в УЮЗЛ, пока не вышел на пенсию в 1985 году. Он — подлинный интеллектуал, а не паяц–пустолов. И, по иронии, Бёрн был одним из тех, к кому Тул обратится в последние мучительные недели своей жизни.
В 1961 году у здоровых молодых людей выбора в военной службе было мало. Если их призывали, они шли в армию — или нарушали закон. После года преподавания в университете, Тула призвали. Он отправился служить, но только после того, как они с Рут закончили свой роман. Рут вышла замуж за другого человека, а Тул поехал в Пуэрто–Рико, где получил задание — преподавать английский как второй язык говорившим только по–испански новобранцам. Ему удалось выбить себе частную квартиру, и в свободное время он писал свою книгу. Рукопись от отправил в издательство «Саймон энд Шустер» и получит ободряющий ответ от редактора по имени Роберт Готтлиб: тот предлагал лишь несколько поправок. Закончив служить, Тул вернулся к родителям и устроился учителем в Доминиканский Колледж Св. Мэри в нескольких кварталах от дома. Он считал дни до публикации книги. Но состояться ей было не суждено. Готтлиб требовал одну правку за другой, затем еще и еще, и в конце концов объявил, что, в конечном итоге, вообще не видит смысла в публикации работы. Тул был в отчаяньи.
Когда ему было еще 16 лет, он все лето потратил на свой первый роман «Неоновая Библия». Подал его на литературный конкурс и проиграл. Тул, как и многие, к кому успех приходит легко, поражение воспринял очень тяжело. Он убрал книгу подальше с глаз и никогда никому даже не показывал.
И вот теперь второй его роман, тот, что начнет его блистательную литературную карьеру, сначала безжалостно препарируется, а затем и отвергается вовсе. Другого издателя книге он уже не искал, не искал он и агента. Он засунул рукопись на верхушку старого гардероба в своей спальне. Можно обо всем этом забыть и начать работу над докторской диссертацией.
