Сергей Потолицын - О «Элементарных частицах» М. Уэльбека
Обзор книги Сергей Потолицын - О «Элементарных частицах» М. Уэльбека
Сергей Потолицын
О «Элементарных частицах» М. Уэльбека
“Элементарные частицы” Мишеля Уэльбека — произведение особого рода; я бы назвал его романом-вызовом. Эстетическая составляющая его отходит на второй план, а вперед выдвигается жгучая проблематика “проклятых вопросов”, непосредственно касающихся почти любого человека, исчезает та дистанция между личностью читателя и произведением, которая позволяет — несмотря на сильнейшее нравственное впечатление и переживание — все же различать понятия “зрелище” и “реальная жизнь”.
В литературе встречаются такие блокбастеры, при появлении которых происходит массовое отождествление читателей с героями (и их проблемами) данного художественного произведения.
Классический пример подобного рода это, конечно, гётевский “Вертер”. Мгновенный, оглушительный всеевропейский успех был обусловлен тем, что многие тысячи молодых людей (и людей, помнящих эти годы) в яркой и четкой форме прочитали и пережили вновь свои юношеские страдания, тот болезненный переход от детства к взрослой жизни, те взрывы мрачного и исступленного настроения, когда кажется, что самоубийство является простейшим и желанным разрешением всех проблем жизни. Подавляющее большинство людей проходили и проходят такой нелегкий период, но мало кто о нем решался говорить откровенно до Гёте — это настолько болезненно-личное переживание, что узнай о нем другие люди, не избежать, казалось, позора и унижения. И вот как гром среди ясного неба — роман Гёте, в котором все эти люди увидели свой личный мучительный опыт, который тщательно скрывался от окружающих. Потрясение и вместе с тем радостное избавление от мук стыда за “недостойное поведение в юности”: оказывается, ты вовсе не был отщепенцем в людском сообществе, оказывается, и другие испытывали нечто подобное. Впрочем, не для всех чтение романа оканчивалось так благостно; очень многие черпали в нем силу и решительность для того, чтобы сделать последний шаг в жизни, — по всей Европе прокатилась волна “вертеровских” самоубийств.
Сам же Гёте подчеркивал, что написал не апологию самоубийства, а наоборот, роман-преодоление тех мощных и негативных сил, которые бродят в юном человеке. Во всяком случае, именно этот роман позволил самому Гёте преодолеть мысли о самоуничтожении: осуществив их в романе, он избавился от них в жизни.
Шумный успех романа Уэльбека был следствием попадания в болезненную и особо не афишируемую проблему “сорока лет” или “середины жизни”. То есть о ней писали и пишут очень много, но обычно в контексте индивидуальной судьбы конкретных людей, которые “земную жизнь пройдя до половины, вдруг очутились в сумрачном лесу”, резкого и болезненного осознания, что лучшая половина жизни уже прожита и наступает медленный, но неуклонный спуск вниз, с сопутствующим этому процессу старением, болезнями, потерей близких людей, потерей сексуальной привлекательности, угасанием физических потенций при сохранившемся и даже усиливающемся желании сексуальной близости (трагедия старения не в том, что старишься, а в том, что при старении тела у человека остается молодая душа с ее мыслями, чувствами, желаниями).
Главное отличие при рассмотрении этой проблемы у Уэльбека в том, что он придал ей глобальный, всеобщий характер: кризис “сорока лет” испытывает не определенная прослойка людей (общества), а весь западный мир. Последний заметный всплеск надежд на обновление и коренное переустройство пришелся на бурные шестидесятые годы, одним из основных лозунгов которых было осуществление “сексуальной революции”. Не лишним будет коснуться некоторых аспектов последней. Сам термин “сексуальная революция” не совсем точен. Когда поднялась волна молодежного движения, одним из основных объектов их атак был институт традиционной буржуазной семьи. Несмотря на внешнюю благопристойность и чинность, буржуазная семья была прежде всего инструментом подчинения и воспитания молодого поколения в духе буржуазных идеалов с их непременными атрибутами: эгоизмом, своекорыстием, раболепным подчинением старшим, топтанием обездоленных, лицемерным соблюдением приличий в супружеской жизни (брак — прежде всего торговая сделка, и все формальности ее должны быть строго соблюдены: при наличии видимых приличий можно сколько угодно развлекаться на стороне, главное, чтобы ничего не вышло наружу). Наиболее чуткая часть молодежи задыхалась в этом вымороченном и холодном мире, отсюда движение “детей-цветов” (а еще раньше, в пятидесятые, движение “битников” и венских акционистов).
Естественно, бросалась в глаза вызывающая свобода сексуальных отношений, но это не было самоцелью. Голубая мечта шестидесятых — преодоление отчуждения и одиночества современного человека в некоей коммуне, где все друг другу братья и сестры, где нет места индивидуальной собственности (в том числе и в сексе), где совместно воспитывают детей, где помогают друг другу достойно встретить старость и смерть (см. Край Чудес в романе).
Да и сама свобода и даже разнузданность секса рассматривалась в духе некоего гуманизированного садизма: человечество страдало от расовых, социальных, религиозных конфликтов не в последнюю очередь из-за того, что огромное число его не могло удовлетворить свои сексуальные желания и пристрастия в социально-приемлемых рамках людских сообществ. И неудовлетворенность эта выплескивалась в крайние формы агрессии, ненависти, потребности разрушения.
М. Уэльбек подводит беспощадную черту под этими прекраснодушными мечтами. Конец девяностых годов XX столетия. Поколение “сексуальной революции” достигло 40–50 лет. Счастливы ли они? Нет. Свальный грех не сделал их ближе друг другу, они остались такими же самовлюбленными и несчастными эгоистами, какими были и их родители. Да, они не преследуют своих детей, но и не испытывают к ним любви — это конкуренты, которые выталкивают их с отвоеванного места под солнцем. Родители и дети похожи на зверей, помещенных в одну клетку времени. Они могут бесконечно менять своих сексуальных партнеров, но в итоге после сорока им не избежать одиночества, пустоты, холода (слова, очень часто появляющиеся в романе). Даже если вдруг кому-то покажется, что он достиг какого-то счастья и гармонии, это лишь иллюзия, которая быстро тает.
Так Брюно (один из главных героев романа) после долгих трагикомических мытарств вроде бы повстречал идеал женщины, с которой он почувствовал себя впервые счастливым. Но стоило ей серьезно заболеть, как он почти сразу решает оставить ее (хотя отлично понимает: она последний шанс в его жизни, и после нее лишь пустота и смерть — по эстетике “сексуальной революции”). Рыцарем без страха и упрека является ей Брюно, но нет родства душ — прежде всего и превыше всего соотношение и сопряжение тел, и если тело дало сбой, то это необратимая трагедия и невосполнимая потеря для обоих.
При всем ужасе смерти они без колебания выбирают ее, если альтернативой является инвалидность. Поэтому в поведении и в словах подруги Брюно нет и тени упрека ему за то, что он оставляет ее. Она почти сразу уходит из жизни, когда узнает, что будет прикована до конца дней своих к инвалидной коляске. Здесь нет ничего от стоического идеала спокойного и величавого прекращения жизни, когда нет возможности достойно ее продолжать, ведь и полное удовлетворение всех желаний не выводит из тупика. (Путь Дэниэла, который, пресытившись плотскими удовольствиями, вернулся к классическому садизму, зверским пыткам и убийствам десятков людей.) И путь чистого знания — путь Мишеля Джерзински — ведет к тому же одиночеству, холоду, разрушению. К чему вся его истовость в науке на благо человечества, когда единственный разумный путь для человечества — исчезнуть, чтобы на его основе возникла новая генерация живых существ, полностью свободных от его недостатков (что является сюжетным стержнем романа, пусть формальным и пародийным).
По духу и темпераменту опус М. Уэльбека мне более всего напоминает “Крейцерову сонату” Л. Н. Толстого, тем более что и вопросы, поднятые в двух произведениях, и способы их разрешения необычайно близки — с учетом, конечно, временных и культурных различий.
В “Крейцеровой сонате” из факта личной семейной трагедии, постигшей главного героя (серьезные семейные проблемы были и у самого Л. Толстого), выводится радикальный и всеобъемлющий вывод: счастливая семейная жизнь вообще невозможна. Каждая семья — это более или менее замаскированный ад с постоянной войной на полное уничтожение “противников”, прикованных друг к другу плотским желанием, заботами о чадах, заботами о хлебе насущном. Единственный выход из непрекращающегося кошмара — полное и тотальное воздержание всего человечества от сексуальных отношений, только тогда наступят мир и гармония. Правда, результатом этого великого мира будет гибель человечества. Но кто сказал, что оно будет существовать вечно? Все ведущие религии мира, все наиболее авторитетные научные теории предсказывают и показывают ограниченный характер существования человечества, его неизбежный конец по исполнении своей исторической миссии.
