Владимир Стасов - Нужно ли образование художнику
Обзор книги Владимир Стасов - Нужно ли образование художнику
В. В. Стасов
Нужно ли образование художнику
В статье, напечатанной несколько дней тому назад, г. Кравченко взял себе задачей доказать, что «отсутствие образования в той или иной казенной форме нисколько не помешало очень многим из художников наших стать первоклассными художниками», а также, что «для создания хорошего художника, для его полного развития или, по крайней мере, для того, чтобы он мог свободно развить свой артистический талант, нет уже такой необходимости в образовании в размере курса реального училища».
Как эти результаты размышлений г. Кравченки, так и доводы, которыми он пробует доказать эти свои размышления, кажутся мне такими фальшивыми, что я считаю необходимым представить на них свои замечания.
Развернувши книгу г. Булгакова «Наши художники» и слегка пошаривши в ней, г. Кравченко объявляет, что Айвазовский, Антокольский, Крамской, Репин, Перов, В. Маковский получили, в своей молодости, очень малое образование или почти даже никакого, но это не помешало им стать очень значительными художниками.
Я ничего худого не могу сказать против книги г. Булгакова; автор составлял ее старательно, очень часто на основании показаний самих художников, но там высказано далеко не все, что нужно иметь в виду при решении тезиса г. Кравченки, и никто не мешал ему пользоваться разными другими материалами, давно напечатанными и, значит, всем доступными.
Высоко, повидимому, уважая и ценя Крамского, г. Кравченко объявляет, что он «оставил после своей смерти свою переписку, которая, вместе с несколькими статьями, составляет в настоящее время настольную книгу русского художника и которая в то же время свидетельствует о нем, как о величайшем русском художественном критике…» Дай бог, чтобы так было — насчет настольности книги Крамского. Крамской был такой высокий художник, такой высокий, светлый ум, такой в продолжение всей своей жизни руководитель и воспитатель, а вместе и трибун современного ему художественного поколения, что ему принадлежит всякая честь и слава, навеки нерушимая, а его писаниям — неиссякаемая благодарность и удивление как нынешних, так и всех будущих наших художников и публик. Но книга его, к сожалению, вовсе не достигла до сих пор всей подобающей ей чести и вовсе не составляет еще настольной книги русского художника. По крайней мере, для г. Кравченки. Он, повидимому, ничего из нее не знает, кроме заглавия, он ее, должно быть, даже вовсе не читал порядком.
Г-н Кравченко уверяет, что Крамской, учившийся только в острогожском уездном училище (Воронежской губернии) и не кончивший там курса, «даже и не помышлял о гимназии». Тут целых две неправды. Во-первых, в своей автобиографии Крамской именно говорит, что курс в острогожском уездном училище «кончил с разными отличиями, похвальными листами, с отметками „5“ по всем предметам, первым учеником, как свидетельствует и аттестат мой», а во-вторых, что гимназия для Крамского составляла нечто совсем другое, чем говорит г. Кравченко. Этот последний уверяет: «Крамской даже и не помышлял о гимназии». Как так не помышлял? Напротив, очень и очень помышлял и выразил это много раз. В первый раз, в той же своей автобиографии: «Мне было тогда всего двенадцать лет, и мать моя оставила меня еще на один год в старшем классе, так как я был слишком мал. На следующий год мне выдали тот же аттестат, с теми же отметками, только с переменою года. Не имея средств перевести меня в воронежскую гимназию, куда мне очень хотелось, я остался в родном городе».
Вот как Крамской «даже и не помышлял о гимназии».
Впоследствии он отзывался о гимназическом (т. е. среднем) образовании — как о чем-то необходимом для нашего художника, и, набрасывая план будущего воспитания его, говорил в одном месте: «Прогресс нашего времени в том, что мы можем с большим удобством и пользою разделить развитие художника на два больших периода: первоначальный — рисовальная школа, и окончательный — мастерские художников… В рисовальной школе ученики знают анатомию, по крайней мере должны знать. При каждой школе должны быть библиотеки по истории искусств. Окончивший гимназический курс и студент университета, к концу своих научных занятий, будут обладать знанием рисунка и живописи настолько, что будут понимать, о чем будет итти речь в мастерской избранного профессора…» В другом месте: «Рисование и живопись — предмет столь серьезный, что он требует известной умственной зрелости для того, чтобы занятие не было скучным — предполагая, что рядом с гимназиями и университетами везде есть правильно организованные рисовальные школы с натурными классами, в которых занятия могут быть распределены в другие часы и главным образом вечером. Молодой человек последних классов гимназии будет настолько рисовать, что ему очень немного останется дополнить элементарных познаний техники, и прямо в состоянии перейти в мастерскую „профессора“ для окончательного формирования из себя художника…» Наконец, в третьем еще месте Крамской говорит: «Чтобы стать художником, мало одного таланта, мало ума, общего образования и развития, мало счастливых материальных условий: необходим еще темперамент…» и т. д.
Вот как Крамской думал об общем образовании, вот какое он ему придавал значение, вот каким необходимым, непременным, неизбежным условием считал он его для того, чтобы создался художник. Крамской еще не думал, как игнорирующий его г. Кравченко, что отсутствие образования не помешает стать первоклассным художником. Правда, г. Кравченко заявляет в своей статье: «Я вовсе не хочу сказать, что образование, знания художнику, как и артисту, не нужны — ничего подобного! Я говорю только, что если у мало-мальски способного человека нет образования в размере гимназического курса, то по одному этому ему нельзя еще загораживать дорогу и не пускать в храм свободных художеств». Это преудивительно: «Не хочу сказать», а сам в продолжение всей статьи только о том и говорит, что «отсутствие образования у художника не мешает ничему». Это только притворная ширма.
Крамской, так хорошо известный г. Кравченке, говорил без всяких ширм и притворства, без всяких приседаний, совсем другое. Вон он чему учил Репина, еще начинающего юношу. Послушаемте рассказ этого последнего.
«Я разговорился однажды с членом Художественной артели Ж. о роковом для меня вопросе, о необходимости хорошего общею образования для художника. — А как вы об этом думаете? — спросил я его. — Это пустяки, — сказал он. — Серьезного значения я этому не придаю. Конечно, хорошо, если кому удалось раньше пройти гимназию, а не удалось — тужить особенно не о чем. Читайте в свободное время; сходитесь со знающими людьми; исподволь и наверстаете. Всего знать нельзя. И ученые-то нынче, по иному вопросу, вас пошлют к специалисту. По истории, если что понадобится, можно расспросить знающих, прочитать. Сколько есть полных сочинений. А то, что ж вы теперь, горячее-то время самое, когда формируется художник, будете тратить на науки. Легко сказать! С чего вы теперь начнете? Да и есть ли у вас средства выдержать целый курс, что ли? А главное, я решительно не понимаю, зачем это вам? Разве в картине так сейчас и видно, каким предметам учился художник и что он знает? Если не умеет нарисовать голову или торса, так никакая тригонометрия ему не поможет. Тут своя наука. Да ведь вы, кажется, по новому уставу. Ведь вас там и так теперь всему учат. Ученики все жалуются: за лекциями да за репетициями, говорят, этюдов писать некогда. Рисовать совсем разучились. А в искусстве все-таки прежде всего техника. Как пишет плохо, так будь он хоть семи пядей во лбу, — никому не нужен… Эх-ма, вот у нас, русских, всегда так: дал ему бог талант к живописи, а он в астрономы норовит, и нигде ни до чего не дойдет. Знаете пословицу: за двумя зайцами гоняться… Я ничего не говорю против того, чтобы знать анатомию, перспективу, теорию теней, а прочее… А вот, кажется, и Крамской пришел, поговорите, да и он вам то же скажет. Ведь все мы сами кое до чего добирались, собственным умом доходили!!!
Любопытно вспомнить, что почти в то же самое время, тоже в начале 60-х годов, подобные же невежественные вещи высказывал в печати ректор Академии художеств проф. Бруни, и я должен был опровергать его печатно же.
Все это говорилось лет тридцать пять тому назад, а ведь точь-в-точь то же говорится иногда и теперь. Время-то летит шибко, но гнилятина мысли во многом остается все прежняя!
Но Репин не принадлежал к числу тех, кто был тогда гнил. Он уже начинал просветляться, думать иначе, чем артельщик Ж. и ему подобные (оттого, верно, и стал впоследствии тем, чем мы знаем). Он думал, что надо быть наперед «человеком», настоящим светлым человеком, а уже потом — художником. «Я пошел к Крамскому, — говорит он, — в его кабинет, и там очень серьезно, как умел, изложил перед ним свое намерение года на три, на четыре совсем почти оставить искусство и заняться исключительно научным образованием. Он серьезно удивился, серьезно обрадовался и сказал очень серьезно: „Если вы это сделаете и выдержите ваше намерение, как следует, вы поступите очень умно и совершенно правильно. Образование — великое дело! Знание — страшная сила. Оно только и освещает всю нашу жизнь и всему дает значение. Конечно, только науки и двигают людей. Для меня так ничего нет выше науки; ничто так, кто же этого не знает, не возвышает человека, как образование. Если вы хотите служить обществу, вы должны знать и понимать его, во всех его интересах, во всех проявлениях; а для этого вы должны быть самым, образованным человеком. Ведь художник есть критик общественных явлений: какую бы картину он ни, представил, в ней ясно выразятся его миросозерцание, его симпатии, антипатии и, главное, та неуловимая идея, которая будет освещать его картину… Картина Худякова „Игра в кегли“ (присланная из Рима и выставленная тогда в Академии) — написана она хорошо, нарисована тоже недурно; но ведь это скука, это художественный идиотизм… Ах, как я жалею своей юности! Вот вы-то еще молоды, а я, — продолжал он, с глубокой жалостью, помолчав немного, — вы не можете представить, с какой завистью я смотрю на всех студентов и всех ученых — не воротишь… Да, образование, образование! Особенно теперь нужно художнику образование…“
