Г. Лелевич - 1923 год
Обзор книги Г. Лелевич - 1923 год
Лелевич Г
1923 год
Год 1923 в русской художественной литературе ознаменовался не только «производством» целого ряда более или менее крупных вещей, но и значительными идеологическими боями, придавшими русской литературе вид настоящего фронта. В истекшем году художественная литература оказалась в центре внимания советской общественности. Если оставить вопросы политические и экономические, то партийные товарищи, новая интеллигенция, учащаяся и пролетарская молодежь уделяли чрезвычайно много внимания вопросам, связанным с художественной литературой. Да оно и понятно!
Марксисты всегда высоко ценили общественное значение художественной литературы. Взгляды на этот вопрос Плеханова хорошо известны. Наш незабываемый Владимир Ильич не составлял в этом отношении среди марксистских теоретиков исключения. «Оружие Горького — художественное слово — Владимир Ильич оценивал, — пишет Л. Б. Каменев, — очень высоко и придавал ему громадное значение. Тем большую горячность проявлял В. И., когда ему казалось, что оружие это направляется неправильно, что союзник стреляет мимо цели». Разумеется, всегда были вульгаризаторы, которые подменяли марксизм мещанским утилитаризмом, совершенно отрицающим сколько-нибудь серьезную роль искусства. Но эти вульгаризаторы безусловно составляли исключение в рядах марксистских теоретиков.
I. Равняясь строятся полки
В обстановке нэпа вполне естественно и неизбежно еще большее увеличение этого внимания к вопросам художественной литературы. Если марксисты, задолго до захвата власти, высоко ценили эту область идеологических надстроек, то после захвата власти оценка эта могла только повыситься. «Всякая данная политическая власть, — писал когда-то Плеханов, — всегда предпочитает утилитарный взгляд на искусство, разумеется, поскольку она обращает внимание на этот предмет. Да оно и понятно: в ее интересах направить все идеологии на служение тому делу, которому она сама служит» («Искусство», стр. 141). Общие социально-политические условия, возникшие в России в 1921 году, еще более усугубили необходимость для пролетарского государства «направить все идеологии на служение тому делу, которому оно само служит».
Переход к новой экономической политике недаром непосредственно сопровождался возникновением так называемого идеологического фронта. Все силы старого мира, которые раньше боролись с диктатурой пролетариата критикой оружия, попытались бороться с ней (диктатурой), если не оружием критики, то оружием постепенного мирного обволакивания и перерождения ее. Знаменитая резолюция, принятая по докладу Г. Зиновьева августовской Всероссийской конференцией РКП 1922 года, между прочим, утверждала:
«Первый же год существования Советской власти в условиях нэпа принес с собой новые опасные явления, которые необходимо учесть. Антисоветские партии и течения частично меняют тактику. Они пытаются использовать советскую легальность в своих контр-революционных интересах и держат курс на вростание в советский режим, который они надеются постепенно изменить в духе буржуазной демократии и который, по их расчетам, сам идет к неизбежному буржуазному перерождению».
В том же пункте резолюция отмечает и социально-экономическую обстановку, породившую это явление:
«Все указанные процессы распада, разложения и перегруппировок в антисоветском лагере питаются не только уже давно обозначившимся отслоением некоторых групп буржуазной интеллигенции от старого блока генеральско-помещичьего крепостничества с крупной капиталистической буржуазией, но и процессом частичного восстановления капитализма в рамках советского государства, порождающего рост элементов так называемой „новой буржуазии“ (торговцы, частные арендаторы, различные свободные профессии — в городе, и в деревне — деревенское кулачество и т. д.)».
Политический режим, существующий в Советской республике, не позволил новой буржуазии начать борьбу непосредственно в политической области. Естественно, что «первоначальное политическое накопление» наших нуворишей прежде всего вылилось в попытки бить нас на культурном поприще — в школе, в искусстве. Переход на нашу сторону еще недавно яростно враждовавших с нами слоев буржуазной интеллигенции, на ряду с огромной выгодой его для Советской власти, является в то же время фактором, усиливающим идеологический нажим антисоветских и мнимо-советских элементов. Недаром знаменитая резолюция ЦК и ЦКК о партийном строительстве от 7 декабря 1923 года, между прочим, отмечает:
«Поворот в сторону Советской власти широких слоев интеллигенции, будучи в своей основе глубоко положительным явлением, может иметь отрицательные последствия, ибо увеличивает опасность идеологического окружения коммунистов. Борьба за идеологическую чистоту партии против мелко-буржуазного и сменовеховского обволакивания является поэтому точно также одной из очередных задач партии».
Совершенно очевидно для каждого марксиста, что это идеологическое окружение, этот общий идеологический нажим не могут не проявиться и в области искусства, в первую очередь, в художественной литературе.
Еще в 1922 году писатели-коммунисты неоднократно возвышали голос против свистопляски реакционной и мнимо-революционной литературы, разыгрывавшейся на столбцах советских изданий. Но ясно сознанная необходимость вмешаться в литературные дела, преградить дорогу обнаглевшей литературе нэпа, противопоставить ей сплоченные ряды литературы пролетариата стала проникать в широкие массы пролетарской интеллигенции, в широкие массы партии, в широкие массы пролетарской молодежи лишь в истекшем 1923 году. Это сознание столкнулось с изумительной путаницей понятий, существующей по вопросу об искусстве и литературе в головах целого ряда весьма выдержанных в остальном товарищей.
Если общественное значение художественной литературы является для каждого марксиста азбучной истиной, то умение применять эту истину к конкретным условиям нашего времени, к сожалению, свойственно далеко не всем марксистам.
Здесь не место говорить о причинах, обусловивших чисто-буржуазные взгляды на искусство, свойственные целому ряду очень хороших политических борцов пролетариата, — тем более, что этого вопроса отчасти касается в своей статье «Отказываемся ли мы от наследства» в номере 2–3 «На Посту». Эти товарищи, не отрешившиеся еще от буржуазного эстетического фетишизма, попытались дать отпор стремлению побудить партию овладеть современным литературным движением и направить его по руслу, выгодному рабочему классу. Партия еще не сказала своего веского, решающего слова, еще не наметила своей литературной политики, долженствующей осуществить использование художественной литературы, как орудия коммунистического воспитания масс. Однако, большие шаги в этом направлении в течение 1923 года сделаны. В резолюции XII партийного с'езда по вопросам пропаганды, печати и агитации имеется следующий ї 24:
«Ввиду того, что за последние два года художественная литература в Советской России выросла в крупную общественную силу, распространяющую свое влияние прежде всего на массы рабоче-крестьянской молодежи, необходимо, чтобы партия поставила в своей практической работе вопрос о руководстве этой формой общественного воздействия на очередь дня («XII с'езд РКП. Стенографический отчет», изд. «Красная Новь». Стр. 667).
Это постановление XII с'езда является поистине историческим. Оно представляет из себя первое признание необходимости твердой литературной политики партии, признание, исходящее от высшего партийного органа. Мы не знаем, когда будет сделан следующий необходимый шаг, — конкретное и верное намечение самой этой политики. Но и эта резолюция является чрезвычайно важным литературным итогом прошлого года. Лиха беда — начало!
На ряду с ростом внимания партии, пролетарской интеллигенции и пролетарской молодежи к литературе, важным итогом минувшего года следует признать оформление борющихся литературных сил. Если в 1921 и 1922 году существовала значительная литературная «чресполосица», и, взглянув на литературу с высоты аэропланного полета, можно было увидеть нечто в роде одеяла, сшитого из десятков разнообразных лоскутов, — то теперь эта пестрота в общем и целом миновала. Перед нами — три достаточно рельефно выявившихся классовых армии в литературе: остатки буржуазно-дворянской литературы от Чирикова, Мережковского, Гиппиус и до Ахматовой и Андрея Белого; мелко-буржуазные — мнимые и настоящие — «попутчики» от Пильняка до Бабеля и Сейфуллиной и, наконец, пролетарская литература. Таковы три армии, ведущие смертельный бой и в теоретико-литературном, и в творческом направлениях. И чисто формальные вопросы, которые еще недавно так раз'единяли хотя бы «серапионов» и имажинистов, или символистов, и акмеистов, отошли на задний план перед лицом консолидации классовых сил. Правда, отдельные перегруппировки еще происходят да, вероятно, будут происходить и в дальнейшем. Единичные представители буржуазно-дворянской литературы, под давлением неумолимой логики событий, вероятно, будут превращаться в «попутчиков»; еще более значительные перегруппировки возможны в лагере последних, ибо сама промежуточная мелко-буржуазная природа «попутчиков» весьма благоприятствует колебаниям. Наиболее революционные из них будут переходить в ряды пролетарской литературы, наиболее зараженные буржуазным наследством будут отбрасываться в мистическо-националистическое болото.
