Борис Савинков - Воспоминания террориста. С предисловием Николая Старикова
Он грустно покачал головой:
– Да, вы правы.
Вскоре выяснилось, что в Глазго можно посадить постороннего человека на корабль. Было, однако, неизвестно, когда именно должен состояться смотр, и поэтому возникло новое затруднение. В рулевом отсеке можно было, как я уже говорил, с большим трудом прожить несколько дней, о неделях нельзя было и думать. Между тем человек, садясь в Глазго на «Рюрик», должен был совершить весь морской переход от Глазго до Кронштадта и затем ждать в Кронштадте неопределенное время смотра. Очевидно, такая задача была не по силам даже самому здоровому человеку. Допустив даже, что спрятанный человек не умрет, он, во всяком случае, ослабел бы настолько, что едва ли бы нашел в себе силы с пудовой бомбой подняться по перпендикулярной лестнице в несколько этажей.
Мы стали думать, возможно ли посадить человека в России, на рейде в Кронштадте. Костенко познакомил нас со своим товарищем, тоже офицером, членом партии, корабельным инженером А. И. Прохоровым. Прохоров должен был на корабле идти в Россию и присутствовать, как строитель, на смотру. Костенко уезжал в отпуск. Прохоров прямо сказал, что не чувствует себя в силах лично убить царя, но готов помочь нам, чем может. Его прямота делала ему честь, и на большее, чем его помощь, мы и рассчитывать не могли. Его указания были для нас очень ценны: он вместе с Костенко еще раз проверил отсек руля и снова подтвердил нам, что там можно жить. Относительно же посадки на «Рюрик» в Кронштадте он, как и Костенко, высказался отрицательно.
Рейд охранялся по уставу миноносцами. Через их сеть можно было, конечно, проскользнуть при удаче, но едва ли было возможно обмануть бдительность вахты на «Рюрике». Авдеев брался помочь влезть на судно, но и он находил, что попытка тайком, ночью подняться на военный корабль и пройти в румпельное отделение не может иметь успеха. Мы наталкивались на препятствие, которого не могли устранить.
В конце июня в Глазго приехал Азеф. Он хотел лично выяснить подробности покушения. Вместе с Костенко он, с разрешения командира судна, не подозревавшего, конечно, с кем он имеет дело, посетил «Рюрик» и сам осмотрел отсек. Он осмотрел и все неровности борта, дающие возможность подняться на корабль. Он пришел к тому же, что и мы, заключению: в отсеке можно было жить, но невозможно было тайно подняться на «Рюрик».
Авдеев ревностно следил за результатами наших изысканий. Однажды, после проверки, он тайком убежал с корабля и явился к нам.
В нашей комнате он увидел новое лицо, незнакомого ему человека, Азефа. Посмотрев на него, он вдруг нахмурился и замолчал.
Я отвел его в другую комнату:
– Что с вами?
– Кто этот толстый?
– Это товарищ.
Авдеев нахмурился еще больше.
– Какое неприятное лицо!
Тогда я сказал:
– Если вы верите мне – верьте ему. Он мой товарищ и друг.
Авдеев протянул мне руку.
– Не сердитесь… Я не хотел вас обидеть, но он не понравился мне.
Авдеев пришел с готовым решением. Он сказал при Азефе и Карповиче:
– Я сам, один, на смотру убью царя. Я чувствую, что должен это сделать, и сделаю.
Я опять убеждал его отказаться от его намерения. Я видел, что он говорит искренно, и не сомневался, что он верит сам своей готовности умереть и убить, но я видел также, что перед ним, матросом, скованным дисциплиной, стала непосильная для него задача: в один месяц пережить все колебания и решиться на то, на что каждый из нас решался после долгих, иногда многолетних сомнений. Я был убежден, что он не готов для террора и что царь на «Рюрике» не будет убит. Так же думали Карпович и Азеф.
Авдеев твердо стоял на своем. Он просил дать ему револьвер. Мы не считали возможным отказать ему в этой просьбе. Он просил свидания в Кронштадте. Карпович решил ехать в Кронштадт. Азеф уехал на юг Франции, я вернулся в Париж.
Из Гринока, в Шотландии, куда «Рюрик» ушел, Авдеев писал мне:
«Я только теперь начал понимать, что такое я. Я никогда не был и никогда не буду работником-пропагандистом… Я теперь глубоко, серьезно подумавши, представляю себе выполнение порученной мне задачи. Вот это действительно радость… Я говорю, что я пушка, которую заряди да выпали на нее, а на корабле мне говорят: иди, трепли языком… Приходится, в силу необходимости, покориться. А как покориться? Я чувствую, что я закалил пружину и теперь эту пружину приходится сильно гнуть, боюсь, как бы не сломать ее… А может быть… Нет, одна минута разрешит более целых месяцев. Тогда лучше видно…» (13 августа 1908 г.).
Карпович оставался еще несколько дней в Глазго. Кроме Авдеева еще один матрос, вестовой Каптелович, лично мне почти неизвестный, пожелал принять участие в цареубийстве. Карпович дал револьвер и ему. В октябре в Кронштадте состоялся высочайший смотр «Рюрику». И Авдеев, и Каптелович встретились с царем лицом к лицу. Ни один из них не выстрелил. Я считаю несправедливым заподозрить Авдеева в недостатке мужества. Слишком быстро и слишком напряженно пришлось переживать ему все колебания террора. Нет ничего удивительного, что «пружина» сломалась.
Х
Судьба товарищей, с которыми я расстался осенью 1906 года, была следующая.
1) Борис Успенский и Мария Худатова отошли от террористической работы и живут под своими именами в России.
2) Владимир Вноровский и жена его Маргарита Грунди после неудачного покушения на генерала Каульбарса выехали за границу.
3) Валентина Колосова-Попова также выехала за границу.
4) Борис Горинсон после неудачного покушения на генерала Каульбарса принимал участие в провинциальных террористических попытках. Он арестован летом 1908 года в Москве.
5) Павла Левинсон, вернувшись из Одессы, работала в Боевой организации, восстановленной Азефом. В настоящее время она находится за границей.
6) Всеволод Смирнов занялся общепартийной работой. Проживает в России под чужим именем.
7) Ксения Зильберберг, приняв участие в покушениях на генерала Лауница, великого князя Николая Николаевича и на царя, после арестов 31 марта 1907 года выехала за границу.
8) Александр Фельдман, приняв участие в покушении на Столыпина в 1907 году, выехал за границу.
9) Рашель Вульфовна (Владимировна) Лурье родилась в 1884 году в состоятельной еврейской купеческой семье. Она воспитывалась в ковенской гимназии, сперва была членом еврейского «Бунда» и в партию социалистов-революционеров вступила в 1904 году. Рашель Лурье застрелилась в Париже 1 января (нового стиля) 1908 года.