Анатолий Марченко - Пограничники
С перрона входит Налетов, обращается с рапортом:
— Товарищ помполит, к вокзалу подходит еще один поезд со стороны станции Маньчжурия.
— Примите и тоже перегоните на запасный путь.
— Генерал Су хочет сказать вам, господин советский генерал, что в этом поезде едут запертые на замки наши пленные. — Это сообщает переводчик.
Час от часу не легче!
— Кто они?
— Это японские резиденты в Маньчжурии и китайские служащие нового правительства Маньчжоу-Го. Японцы — очень важные пленные, господин советский генерал.
— Сколько еще будет эшелонов?
— Это последний, господин советский генерал.
— Хорошо. Только я не генерал, — говорит Гусаров.
Как объяснить, что в Красной Армии нет личных воинских званий ни генеральских, ни офицерских, а есть обращение по занимаемой должности. До сих пор слово «помполит» не встречало никаких затруднений — обращались свои, а тут изволь объяснять представителям другой нации, людям чужой страны, как им тебя величать. В петлицах у тебя три «шпалы», но обращение «помполит» для китайцев трудно и непонятно.
— Зовите меня «комиссар», — говорит Гусаров, вспомнив Деглава и его обращение. Подходит Налетов, и Сергей Ильич добавляет, что это его помощник, которого надо называть «господин советский командир».
У генерала и его переводчика усталые, несчастные лица, но они подобострастно улыбаются Гусарову и Налетову. Что ж, теперь о деле.
— Переведите, — говорит Сергей Ильич, — что сейчас мы составим списки всех находящихся в эшелонах, оружие изымем, за исключением генерала Су — ему будет оставлено личное оружие, а офицерам — их сабли.
— Или шпаги, господин советский комиссар.
— И шпаги.
— А полицейским вы позволите оставить оружие?
— Нет! — решительно говорит Гусаров. — Мы гарантируем вашу безопасность, и в помощи китайской полиции вы нуждаться не будете. Все!
И он уходит. Дел много, и некогда разводить церемонии, прежде всего надо организовать усиленную охрану границы, и помполит отдает необходимые распоряжения. Потом идет к прибывшим эшелонам. Вокруг них охрана — пограничники с заставы Отпор и спешенные кавалеристы из мангруппы.
Китайские солдаты в рваном обмундировании, плохой обуви. Они складывают оружие в тупике у пакгаузов.
— Гранаты сложить отдельно в ближайшем карьере и взорвать во избежание несчастных случаев, — приказывает Гусаров.
— Есть! — отвечает Налетов.
— Автомобили пусть пока останутся на платформах. Проследите, чтоб их шоферы были при машинах.
— Есть.
В каждом вагоне, в каждой теплушке — своя жизнь. Вот эти купе-ячейки предназначены для генералов (их в поезде оказалось, кроме Су Бен-вена, еще десять), а при них жены, дети, слуги и денщики. В других вагонах-ячейках — полковники (числом 17), в третьих — майоры, в четвертых — поручики, прапорщики, далее — гражданские чиновники и чины полицейские, студенты, семейные женщины и публичные женщины и солдаты. Эти последние — парии этого общества, они дрожат от холода, у них голодные худые лица, они сдают почти негодное оружие и гранаты, опасные прежде всего для их владельцев.
Вот она, частица общества, разделенного классовыми, сословными перегородками. Помполит Гусаров намечает сегодня же провести в подразделениях маневренной группы и на заставе Отпор политбеседы, разъясняющие социальный смысл этого пограничного эпизода.
Вот второй поезд. Три классных вагона. Внешне здесь все навыворот: чиновники Маньчжоу-Го, одетые в чистенькие мундиры, почтительно уступают дорогу и кланяются чумазым бравым оборванцам, быстроглазым кули с длинными косами, величественным, чуть не царственной осанки нищим… Все эти люди — маскировавшиеся, вжившиеся в свои роли за десятки лет жизни в чужой стране полковники, майоры, капитаны японской императорской армии, резидентура, которой так гордится создавший ее генеральный штаб.
Гусаров с командирами идет по вагону. Пытливо вглядывается в настороженные, холодные, ощупывающие глаза японских резидентов. Сколько из них, этих шпионов, будет впоследствии перенацелено на нашу страну — одному богу известно.
— Ускорьте составление списков резидентов и служащих! — приказывает он командиру из управления отряда.
— Есть!
Получив список — 129 человек, целая шпионская рота! — приказывает снова запереть вагоны и под усиленной охраной отправить на станцию Мациевская, что в семи километрах от Отпора. А всего интернированных четыре тысячи с небольшим, почти дивизия.
Вздохнули свободно все в отряде, когда закончилась наконец эпопея с интернированием маньчжурско-японского воинства, хотя и вспоминали о ней долго.
С начала 1933 года обстановка на государственной границе в полосе отряда стала все больше накаляться. Остро почувствовали все, что за кордоном появился новый неприятель, энергичный, превосходно оснащенный, коварный, напористый и, главное, преследующий какие-то далеко идущие цели.
Многие часы просиживали новый начальник отряда Михаил Зундель и его помощник по политической части Сергей Гусаров, анализируя нелегкую, тревожную обстановку на границе, стремясь «и по службе, и по душе» проникнуть в замыслы так называемого потенциального противника.
Отдельные случаи явно преднамеренного нарушения воздушного пространства японскими самолетами. Цель, без сомнения, разведывательная, возможно, производится аэрофотосъемка оборонительных сооружений. Глубина перелетов — до восьми-десяти километров. Все нарушения оформляются односторонними актами, которые представляются в пограничный округ.
Случаи контрабанды, конокрадства, бандитизма с последующим переходом границы имеют место, но по сравнению с предыдущими годами число их значительно сократилось.
Зато прогрессивно растет количество задержанных шпионов.
Активно помогает в задержании нарушителей местное население, железнодорожники КВЖД (попытки проезда через границу), очень плодотворным оказывается сотрудничество с монгольской пограничной охраной — она передает советским коллегам нарушителей, чья деятельность направлена против нашей страны. Со стороны советских пограничников во всех случаях общения с чинами погранохраны Маньчжоу-Го сохраняется исключительно выдержанное, тактичное поведение.
Иной раз часовой звонит с наблюдательной вышки на заставу: внизу собрались японцы, нарушившие границу, они трясут вышку, вот-вот сбросят его вниз… И даже в подобном случае был приказ не открывать огня по нарушителям — с заставы срочно мчался наряд, который отгонял обнаглевших солдат за кордон. Оттуда они кричали на ломаном русском языке бранные слова, кривлялись, грозили оружием. И все это приходилось терпеть.
