Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2
Павел спокойно одевшись, вышел на улицу; из оставшихся в комнате, никто не спешил заговорить.
По дороге к деду Архипу он зашел опять на вчерашнее место и сердечно молился за это юное, погибающее существо.
Впоследствии Владыкин, в числе лагерных артистов, не встречал той девушки, а от кого-то он слышал мельком, что она оставила свое пагубное ремесло, устроилась работать на очень скромную работу и по окончании срока заключения, возвратилась к родителям.
* * *
На работе Павел с каждым днем преуспевал все больше, и настал тот день, когда Ермак всю работу доверил ему полностью.
К новогодним праздникам он совершенно все оставил Павлу и, предупредив старичков, что юноша остается один, уехал в управление. Оставшись, Павел аккуратно посещал старичков, усердно работал над чертежами, а на производстве полностью заменял своего учителя.
На праздник Рождества Христова Павел пришел на 2–3 часа позднее, так как решил молитвой и знакомым песнопением отметить светлый день, на снегу в тайге.
Безлюдная тайга да светлые Ангелы были свидетелями того торжественного праздника, каким, по вдохновению Духа Святого, Павел почтил в своем одиночестве Рождение Господа. С таким ликующим сердцем он пришел в Лагар-Аул.
Дед Архип со старушкой, приветливо, по-праздничному, встретили юношу и принялись угощать всем, что в большом изобилии настряпали к Рождеству. Церкви поблизости не было нигде, идти было некуда, к Владыкину они очень расположились, но все как-то не решались его ни о чем спросить. Павел от угощения не отказался, но, встав перед столом, усердно, долго вслух молился, благодаря Бога за все пережитое, за родителей и за рожденного Сына Божья. Дед Архип с Марией внимательно все, молча выслушали, почти без разговора кушали стряпню и ничем не перебивали Павла, который подробно рассказывал им о Рождестве Христовом все, что запомнилось ему с детства до отрочества. Вспомнил и рассказал встречу прошлого праздника и Нового года, о своем покаянии, а потом и о своем аресте. После совместной молитвы они зашли в горницу и, все-таки, дед решился:
— Павел, я тебе решился открыться, по-стариковски, во всем. Вот мы с бабкой, как первый раз увидели тебя, так нет нам покоя. Все думаем да говорим про тебя, как остаемся одни. А почему? — Потому что мы таких людей, отродясь не видали, молодой, а такой божественный, да и мы ведь Спасителя не забываем, и Матерь Божию, и угодников чтим, а душа все какая-то пустая, голодная. Тебя мы видим всегда радостного, всем довольного, и ничего ты без молитвы не делаешь, а молишься не по-нашему. Терпенья нет, все спросить хотим, да вот нашего бородатого инженера стесняемся, уж больно он похабный, хотя нас-то он стесняется и стыдится немного. А вот ты — совсем другой человек, хотя и молодой. Так вот, теперь расскажи ты нам, что это за вера твоя такая, а, может, и мы чего не так делаем?
— Дедушка, — начал Павел, — я много бы вам пояснил, да Евангелия-то у меня нет, все поотнимали дома, когда нас арестовали, но уж на память, как помню, так и расскажу.
Вот Сам Господь, что сказал самарянке: "Бог есть дух и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине, и таких поклонников Бог ищет Себе". Вы слышали про это?
— Знаю, слышал, не только слышал, но и сам читал, сколько раз, да и задумывался, — ответил дед.
— Ведь, когда человек молится в духе и истине Богу, то у него и сердце горит, — продолжал Павел, — а когда — перед образами, горит только фитилек в лампаде, а сердце, сам говоришь, пустое.
— Истинно так, касатик, — ответил дед, — у меня у самого бывало, но очень редко. Бывало, как уйду по путям подкладки да стыка проверять, посмотришь, что кругом нет никого, а темь одна, да так Спасителю помолишься, своими словами, что душа огнем загорится, по полотну не идешь, а летишь. Но ведь, больно редко это бывало. А почему это так, а? Вот ведь образа у нас старинные-старинные, почернели от годов, одни медные ризницы блестят. Да уж какие молитвы не творишь только, поклоны хлобыщешь, а душа-то все пустая.
— Дедушка, а секрет-то знаешь в чем? Почему душа пустая? — продолжал Павел, — потому что образа пустые или деревянные, а как к живому Богу обратишься, так и душа загорится. А почему душа так редко загорается, потому что в Евангелии написано, что грешников Бог не слышит, а только временами дает знать о Себе. Самарянка, будучи обличаема во грехе, доверилась Христу, и Он не осудил ее за то, что у нее было пять мужей, но помиловал, да целые реки воды потекли из души ее так, что она ведерки свои побросала, да с огнем в душе, по-простецки, побежала в город проповедовать Христа. Так вот, дедушка, и вам раскаяться надо во всем перед живым Господом Богом, тогда и душа загорится. Сам Бог ее зажжет и никто уж потом не потушит, — закончил Павел.
— Дитятко, ты мое, касатик, какие слова-то ты говоришь, ведь от одних только их душа загорается, — с умилением и восторгом открылся дед Архип.
— Да слова-то, ведь, это не мои, — пояснил Павел, — вот и душа от них загорается. А если бы само Евангелие вы почитали, еще больше загорелись бы.
Дед Архип посмотрел на свою бабку и, торопливо поднявшись, проговорил:
— Погоди, щас я тебе секрет открою, — с этими словами он начал что-то шарить на подоконнике. Старуха сидела у двери горницы и концами платка вытирала слезы на глазах.
— В машинке! Ты ключ что ли ищешь? — спросила она умиленно деда.
— Да, — заторопился Архип и, вытащив большущий ключ, сунул его в скважину сундука. От поворота ключа в замке что-то мелодично звякнуло, и крышка, дрогнув, приподнялась. Дед Архип медленно открыл сундук и, опустив руку на дно, вытащил небольшой сверток, потом перекрестился и, развернув, подал Павлу.
— На-ка, ты видать про эту книгу говоришь? Блюдем ее дороже глаз, люди-то, ведь сам знаешь, какие пошли.
Павел с трепетом принял книгу из рук Архипа. На крышке был оттеснен золотой крест, это было почти совсем новое Евангелие с псалтырем, но пожелтевшее от давности.
Павел, с Евангелием в руках, опустился на колени, поблагодарил Бога и потом сев, начал читать: вначале про самарянку и Никодима, потом Деяния Апостолов 17:22–31. Читал он медленно и внятно, с воодушевлением и, как мог, с любовью, терпеливо, объяснял старичкам непонятное. За окном смеркалось, и бабушка зажгла "молнию". Чтение продолжалось.
С величайшим вниманием дед Архип и Мария вслушивались в каждое слово. Когда же Павел дошел до 30-го стиха, он на минуту остановился и прочитал с особым ударением: "Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает всем людям повсюду покаяться!.."
