Леонид Механиков - Полёт:Воспоминания.
Почему-то как-то одновременно по всему гарнизону завыли собаки. Захотелось спрятаться куда-нибудь подальше, поглубже, в какую-либо глубокую пещеру, зарыться с головой в землю.
Звук нарастал, и за какие-то полчаса постепенно превратился в какой-то страшный рёв. В воздухе началось лёгкое движение, лёгкий ветерок стал всё больше нарастать, превратился в ветер, потом - в сильный ветер и, наконец, во, что-то невообразимое, сплошное, без порывов - казалось, что остров вдруг поднялся в воздух и понёсся куда-то туда, в океан, откуда пришёл этот ветер.
Скорость ветра была такой, что я забыл о мерах предосторожности: вспомнилось свободное падение в затяжном прыжке.
Я стоял в этом потоке, потом стал ложиться на него. Сначала под углом десять, потом - двадцать, тридцать и дошёл постепенно, по мере усиления ветра, до угла 45 - 50 градусов - поток держал меня, и это меня забавляло: я никогда ещё такого не чувствовал, разве что потом, гораздо позже, попробовал ещё раз такой фокус в аэродинамической трубе при её разгоне. Я мог управлять своим положением, используя ладони рук как рули самолёта, мог менять угол... Однако всё-таки не удержался, меня свалило на землю, и я чуть ли не ползком ретировался в свою «гостиницу», врытую в землю, с единственным маленьким окошком под потолком. Ветер дул сбоку, потому я не побоялся, что стекло выдавит, стал на табуретку под окошко и продолжал наблюдать за этим светопреставлением. Ветер нёс песок, потом мелкие камешки, потом достиг такой силы, что стал поднимать и перекатывать сначала мелкую, потом уже и крупную гальку. Воздух стал непрозрачным, мимо окна неслось всё, что может нестись, и вдруг я увидел размытые очертания нашего Ли-2: самолёт стоял в горизонтальном положении, винты его вращались, словно на взлёте. Делать что-либо было поздно.
Телефона в гостинице не было, да и едва ли он работал бы, если бы и был. Я побежал в соседнюю комнату и позвал заместителя начальника штаба - единственного человека, оставшегося, кроме меня, в гостинице. Мы оба залезли на табуретку и стали наблюдать, что будет дальше. Песок и всё, что можно было унести, ветер уже унёс, видимость улучшилась. Самолёт всё так же стоял в горизонтальном положении, винты вращались с бешеной скоростью, чехлы с моторов давно уже были сорваны, самолёт мотало влево-вправо всё больше и больше, но, видимо, топливозаправщики не давали ему развернуться по ветру, который поворачивал всё больше. Наконец, оборвался последний трос, и самолёт, словно в замедленной съёмке, сначала стал на крыло, затем его со страшной силой перевернуло и бросило на бетон вверх колёсами. Мы в страхе отошли от окна: не дай бог, ветер повернёт в нашу сторону, - без глаз останешься.
Много бед наделал тогда тот тайфун: порвал линии электропередач и связи, посрывал крыши и выбил стёкла, повалил столбы, - в общем, восстанавливался гарнизон серьёзно, однако недолго: к таким явлениям здесь привыкли, и действия в подобных ситуациях были не раз на практике отработаны. Самое интересное, что спустя сутки после тайфуна с этого аэродрома была поднята и благополучно произвела посадку пара на перехват нарушителя: уж что-что, а хлеб свой на Курилах военный даром не кушали.
Ну, а самолёт - самолёт не только шмякнуло вверх ногами о бетон, но и потаскало ещё немного. Короче говоря, повреждения были такими, что самолёт был списан. А вся причина была в слабо затянутом узле троса крепления хвостового колеса. Трос развязался, а крепление в двух точках уже не выдержало - слишком высоки оказались нагрузки. Что интересно - несмотря ни на что, истребители, стоявшие в капонирах не пострадали. Ну, там, посрывало чехлы, порвало их в пух и прах, унесло так, что потом некоторые находили даже в сопках, но самолёты все остались целы.
Долго мы потом ждали второго нашего Ли-2, который застрял в Хабаровске. Так долго, что извелись и от нечего делать стали изучать окрестности и местные достопримечательности - пошли на рыбалку, даже попробовали покататься на танковозе.
Наверное, ещё не забыл читатель истории с четвёркой русских моряков, оказавшихся на барже без мотора и без запасов в открытом океане, съевших сапоги и гармошку и попавших, в конце концов, в Америку? Помнишь, наверное, моряков-героев Зиганшина, Поплавского и ещё уж не помню фамилий: в своё время их героизмом восторгался весь мир. Пресса писала о них всякое: и, что к подвигу они готовились своему сызмальства, и какие они были хорошие - простые советские люди, показавшие всему миру чудеса крепкой армейской закалки, дружбы, мужества и самообладания, с честью пронёсшие гордое имя советского моряка, что помогло им свершить свой подвиг...
Так вот: стартовали они из бухты Касатка, расположенной там же, где и аэродром Буревестник. Мы от нечего делать в ожидании самолёта шлялись по гарнизону и, наконец, пришли к бухте, которой заканчивался гарнизон.
Бухта была красива. Она глубоко врезалась в остров, берег её был окаймлён песком замечательных пляжей, которым где-нибудь в Италии цены бы не было; здесь же эта красота, окаймлённая низкими, поросшими хвоей сопками была девственно чиста и пропадала в дикости: народу на Курилах мало, вода холодная, акулы - тут не искупаешься. Кому надо искупаться - пожалуйста на горячие источники, а так, чтобы в океан...
На воде расстояния скрадываются, потому казалось, что посёлок китобоев на другом берегу бухты - совсем рядом. Говорят, что там даже водку продают. Причала в Касатке не было: океанские суда не могли подойти к берегу по осадке, потому разгружались прямо с якорной стоянки посреди бухты танковозами. Танковоз - это прямоугольная баржа, напоминающая ржавое большое корыто, способное перевезти одновременно сразу два танка. На заднем конце этого корыта пристроена собачья будка, в которой стоит рулевой.
Ещё у этого корыта есть дизельный мотор, с помощью которого танковоз передвигается по воде, дымя соляркой и стукая своим плоским днищем на каждой волне: при волнении более четырёх баллов ему отчаливать от берега запрещалось. Так близко казался посёлок китобоев, что мы решили сходить туда на танковозе, благо один из них уже собирался уже отчаливать.
Два замызганных, одетых в насквозь пропитанные маслом чёрные бушлаты матросика без разговоров пустили нас на борт, и танковоз, воняя соляркой, захлёбываясь своим инфарктным дизелем, выпустив на полбухты шлейф синего дыма, отчалил в направлении посёлка. Вода в бухте была настолько чиста, что виден был каждый камешек на дне. Казалось, вот он, рядом, стоит только протянуть руку, чтобы его взять. Мне не верилось, что глубина здесь тридцать метров, я в это не верил до тех пор, пока не кинул лаг.
