Евлампий Поникаровский - С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»
Вскоре после войны Михаил Федорович сыграл свадьбу со своей бывшей однополчанкой. Сложилась семья.
До города Надьканиже мы не дошли. Его брали другие дивизии корпуса совместно с войсками 3-го Украинского фронта. Нашу 11-ю командование повернуло на север, в Австрийские Альпы. Задачу поставили трудную: пробиться и занять австрийский городок Фишбах, перерезать автостраду Белград — Вена, закрыть пути отхода фашистским войскам из Югославии и Венгрии в Австрию и Южную Германию.
Командование знало, что выполнение этой задачи потребует от нас большого напряжения сил и боевого мастерства. Видимо, поэтому было объявлено, что при выполнении этой задачи все участники этой операции будут награждены орденами и медалями. А отличившимся офицерам, сержантам и старшинам будет присвоено очередное воинское звание.
Венгерская весна в самом разгаре, солнечно и тепло. Леса оделись в зеленый наряд, а сады зацвели в кипени цветов и аромате запахов. Казаки, землеробы, затосковали. Пахать бы землю сейчас и сеять хлеб, усердно работать в саду, а не играть в прятки со смертью, не воевать. Но надо в первую очередь, да поскорее, кончать с врагом и с самой войной.
И вот мы на марше. Снова кручи, скалы, ущелья с бурными речками, узкие дороги и мало нахоженные тропы. Командование трудностей не скрывало. Наоборот, предупреждало как о рейде наиболее тяжелом. Движение полка с самого начала осложнилось. На двое суток подряд зарядил дождь. Мутные дождевые потоки ревущими водопадами низвергались со скал, текли по дорогам и тропам, грохотали в ущельях. Речки вздулись и тащили огромные каменные глыбы. Но несмотря ни на что, мы пробивались вперед. И нежданные-негаданные, словно с неба, свалились на горное селение Минихвальд. Дождь перестал. Но от этого легче не стало. Теперь немцы всполошились повсюду. Жди засад и всяких других каверз. Так и случилось. Отходя, гитлеровцы рвали скалы, делали завалы на дорогах, подрывали и сжигали мосты через ущелья и речки, создавали минные поля, оставляли на скалах «кукушек». Для нас в этом не было ничего нового.
Все это мы видели в Карпатах. А когда знаешь все уловки противника, воевать легче. Никакая неожиданность не может застать врасплох. Действовали привычно и слаженно. Больших задержек не было. Впрочем, встречалось и новое. Гитлеровцы создали фольксштурм. По замыслу, это должно быть нечто подобное нашему народному ополчению. Но нельзя сравнивать несравнимое. Наше ополчение создавал сам народ. В него пришли добровольцы, до конца убежденные в правоте своего дела. Пришли люди, которые лично завоевали, а затем строили и укрепляли советскую власть. Они снова взялись за оружие, чтобы отстоять и защитить от врага свою Родину и отчизну, советскую власть. Примером этому может служить наш полк, наша дивизия, родившаяся из народного ополчения — казаков Хопра и Дона. Их костяк состоял из бойцов Первой конной армии, красных партизан, партийных и советских работников, ставших на защиту Родины по зову сердца.
А фольксштурм? Какие идеи их вдохновляли? Ненависть к коммунизму. Создавая воинские формирования из старых и дряхлых бауэров, чиновников и торгашей, гитлеровцы пытались оттянуть свой конец, который неумолимо приближался. В Альпах мы встретились с этим воинством. Ни жалости к нему не было, ни сострадания.
Встретились мы и с другим воинством — с формированиями «Гитлерюгенда». Гитлеровцы поставили под ружье четырнадцати-шестнадцатилетних мальчишек. Возьмешь таких вояк в плен, посмотришь на них, и сердце разрывается от боли и гнева. Нет, не на мальчишек, а на тех, кто их вооружил и погнал в бой. «Что делают, сволочи! Будущее нации губят!» А мальчишки как мальчишки: одни словно звереныши на тебя смотрят — пропаганда сделала свое дело, вдолбила им в голову ненависть, другие же трясутся от страха и горькими слезами плачут и просятся к мамам. Думаешь: надрать бы уши, дать хорошую трепку, спустить штаны да всыпать солдатским ремешком по мягкому месту — ступай-ка домой. Да больше не смей браться ни за «шмайссер», ни за гранату, ни за фаустпатрон. Эти игрушки не для тебя.
И еще новое. Отступая, гитлеровцы после себя обычно оставляли «выжженную землю». А тут оставалось все целое, теплое, обжитое. Но все заминированное: двери, детские коляски, настенные часы, стулья, книги, дрова, даже трупы людей. Куда ни сунься — в дом ли, в сарай ли, в подвал ли, до чего ни дотронься — всюду взрывы, всюду смерть. Я на минуту представил: вернулась домой семья, угнанная гитлеровцами в горы, австрийская, немецкая ли. Пошел хозяин за дровишками, взял полено — взрыв. Подняла дочка чайник — взрыв. Потянулся ребенок к игрушке — взрыв. Старуха присела на диван — взрыв. И мне стало страшно. Фашизм и смерть, смерть и фашизм, понятия эти, как братья-близнецы.
На рассвете 16 апреля, на сутки раньше назначенного срока, мы достигли городка Фишбаха и оседлали автостраду: наш 37-й полк — с юга, 39-й с севера. Городок еще спал. Войск никаких в нем не было. Проснулись жители, глазам своим не верят: вокруг их городка советские солдаты, казаки!
По утреннему холодку, когда двигатели тянут в полную силу и солнце не печет голову, они, шесть вражеских мотоциклистов, спешили в Вену. Но перед Фишбахом им пришлось остановиться. Мы «гостеприимно» их встретили и угостили чем «бог послал». Соседи наши из 39-го тоже вскоре принимали ранних гостей. Те, наоборот, из Вены спешили. Только не все захотели «угощаться», некоторым удалось улизнуть. После этих визитов более суток на автостраде было спокойно. Опыт нам подсказывал: затишье перед грозой. Однако гроза разразилась не сразу. Сначала пожаловала разведка: к нам — с юга, к соседям — с севера. Не теряя времени, мы готовились к встрече с большими силами противника. Хорошо еще, что к нам успели подойти полковые и дивизионные тылы и артиллерийские батареи. И прибыл еще отряд пограничников.
Гитлеровцы навалились на нас с обеих сторон городка. Атаки их, поддержанные артиллерией, тяжелыми минометами и танками, следовали одна за другой и со все нарастающей силой. Сначала мы их легко отбивали.
Но они, несмотря на большие потери, лезли с упрямым остервенением и фанатизмом. Теперь мы уже дрались не с двух сторон, а в полном окружении. И уже пятые сутки. Наше положение ухудшалось. А напряжение боев росло. Чтобы представить его, я приведу лишь один пример. За эти пять суток один только пулеметный расчет старшего сержанта Михаила Субботина из второго эскадрона сделал по противнику 21 тысячу выстрелов. 84 пулеметные ленты израсходовал! На исходе пятых суток из штаба корпуса поступила радиограмма: Фишбах оставить, отходить по той же дороге, по которой шли.
