Борис Соколов - Арманд и Крупская: женщины вождя
И еще. Надежде Константиновне очень хотелось работать, в работе найти забвение от подступавшей порой тоски. До 1930 года он возглавляла Главполитпросвет, в 1929 году была назначена заместителем наркома просвещения. Там она курировала внешкольное воспитание, в частности, пионерскую организацию, занималась устройством библиотек. В автобиографии «Моя жизнь», написанной в первую очередь для пионеров, Крупская признавалась: «Я всегда очень жалела, что у меня не было ребят. Теперь не жалею. Теперь их у меня много — комсомольцы и юные пионеры. Все они ленинцы, хотят быть ленинцами». В сущности, от этих строк веет затаенной грустью. Пожилая, одинокая женщина пытается найти себе утешение в детях, которых Бог не дал им с Ильичом. Но десятки и сотни тысяч детей по всей стране, пишущие письма «бабушке Крупской», — это совсем не то же самое, что дети в собственной семье, которых воспитываешь, о которых заботишься, с которыми живешь одними и теми же радостями и заботами. На библиотечном же фронте еще в 1923 году, когда Надежда Константиновна руководила Главполитпросветом, она подписала циркуляр, предписывающий изъять из фондов массовых библиотек сочинения Платона и Канта, Шопенгауэра и Ницше, Владимира Соловьева и Льва Толстого, Лескова и многих других известных, но «идеологически вредных» авторов. В разделе же религиозной литературы предписывалось оставить только книги антирелигиозного содержания.
И в работе Надежде Константиновне хотелось большего. Как мы увидим дальше, она, возможно, была не прочь занять пост наркома просвещения. Но главным для Крупской были все же воспоминания о Ленине, посвященные вождю книги и статьи, литературный памятник великому супругу, а заодно и себе. Хотя и писала одному из рецензентов своей книги: «О себе, как я думаю, мне писать в «воспоминаниях» надо было как можно меньше. Это обычный недостаток всех воспоминаний, что люди пишут в них больше всего о себе, мне хотелось не о себе писать, а об Ильиче, хотелось показать ту обстановку, в которой ему приходилось жить и работать. И что же мне писать о себе? Я крепко любила Ильича; то, что его волновало, волновало и меня; я старалась в меру своих сил и уменья помогать ему в работе, но я ведь рядовой работник. Чего тут писать?»
Надежда Константиновна понимала, что чрезмерное внимание в воспоминаниях о муже к ее собственной персоне вызовет у читателей только раздражение. Слишком несопоставимы их роли в русской революции. Гораздо важнее, что это ее воспоминания, ее Ильич, такой, каким только она его знала.
Но был один высокопоставленный читатель, которому мемуары Крупской не очень понравились. Этот читатель — Сталин. Ведь из воспоминаний Надежды Константиновны было видно, что Иосиф Виссарионович отнюдь не был самым близким к Ленину человеком, что опальные Зиновьев и Каменев не были такими уж плохими людьми и, во всяком случае, действительно были среди немногих ленинских друзей. Получалось, что многие события в истории партии происходили не так, как говорили о них их сталинские приближенные и сам всесильный генсек. И вот в начале мая 1934 года в «Правде» появилась довольно критическая рецензия на мемуары Крупской Петра Николаевича Поспелова. Этот человек пользовался покровительством Сталина. Через шесть лет Поспелов стал главным редактором «Правды». Но и тогда, в 34-м, было хорошо известно, что его рецензии нередко отражают точку зрения Хозяина. А. И. Радченко 9 мая записала в дневнике: «Что-то опять случилось. Как иначе объяснить странную рецензию в «Правде» на ее «Воспоминания»? — «Личные воспоминания о Ленине никакой цены не имеют. Крупская, собственно, никогда не стояла на ленинских, а разве только на плехановских позициях…» Это, несомненно, кем-то свыше инспирировано». Главный грех книги, по мнению рецензента, заключался в том, что «очень коротко перечисляются встречи Ленина со Сталиным». Здесь Поспелов говорил сущую правду, но исправить этот грех не было никакой возможности. Не выдумывать же дополнительно никогда не происходившие встречи Ильича и Кобы. Разве что пойти по пути, по которому под давлением редакторов уже в 60-е годы пошел в своих мемуарах маршал Жуков. Георгий Константинович вынужден был написать, что собирался как-то раз посоветоваться с полковником Брежневым, да того, к сожалению, на месте не оказалось: на Малую землю отправился. Так и представляешь себе, как Владимир Ильич спрашивает Надежду Константиновну: «Где же Коба? У меня очень срочный вопрос, только он может помочь». К счастью, до подобных культовых мифов вдова Ленина, в отличие от некоторых авторов фильмов и пьес о Сталине, не опустилась.
Как раз в мае 1934 года Крупская перенесла сложную операцию по поводу базедовой болезни. Как признавалась Надежда Константиновна в одном из писем, ее буквально шатало от слабости, а тут такой неприятный сюрприз. Ведь отрицательная рецензия в центральном партийном органе вполне может повлечь за собой оргвыводы, вплоть до изъятия книги из продажи. Однако Надежда Константиновна не испугалась и на публикацию поспеловского опуса отреагировала весьма резко. 25 мая 1934 года Радченко записала ее слова: «Сегодня я отдала очередную свою статью, и уже в «Известия», а не в «Правду». Ничего им больше не буду давать, раз они так по-свински поступают, как с помещением у себя этой рецензии. Главное, если целью ее было дискредитирование моих «Воспоминаний», так ведь они достигли обратного: все эти дни мне только и звонят из Коминтерна, прося разрешить переводы книжки на различные иностранные языки. И не только книжки, но и различных моих статей». И уже с озорством: «И все равно буду так писать, и еще почище».
И разрешение на переводы было дано. Разумеется, без санкции ЦК Крупская не могла сделать этого. Очевидно, Сталин сообразил, что воспоминания Крупской все же незаменимы при создании ленинского мифа. Ведь ее жизнь — это и была прежде всего забота о Ленине. Ни о чем другом Надежда Константиновна писать не хотела, да и не могла. И ни один мемуарист не сообщил столько подробностей о жизни вождя. Да и как-то неудобно было запрещать книгу ленинской вдовы. В конце концов, подходящие эпизоды всегда можно растиражировать в других изданиях, а на неудобные просто не обращать внимания.
Положение Крупской улучшилось примерно через год, когда Надежда Константиновна вновь начала публиковаться в «Правде». 23 августа 1935 года Сталин передал тогдашнему председателю Комиссии партийного контроля и будущему «стальному наркому» Николаю Ивановичу Ежову предложения Надежды Константиновны об организации школьного обучения взрослых, не получивших в свое время должного образования, и о публикации в «Правде» ее статьи на эту тему, а также об учреждении музея Ленина в Москве. В сопроводительной записке генсек особо подчеркивал: «Т. Крупская права по всем трем вопросам. Посылаю именно Вам это письмо потому, что у Вас обычно слово не расходится с делом и есть надежда, что мою просьбу выполните, вызовете т. Крупскую, побеседуете с ней и пр.» Ежов поручение выполнил, за что удостоился похвалы вождя, лично сделавшего замечания и дополнения к проекту ленинского музея.
