Роман Кармен - Но пасаран
* * *
Ну как не обращаться к прошлому! На каждом шагу любая деталь взывает к горькой памяти. Вот на шоссе, заполненном мчащимися машинами, дорожный знак:
«ГЕРНИКА — 14 км.»
Знак как знак. Синяя с белой окантовкой дощечка. Я был в Бильбао в мае тридцать седьмого года, когда пришла страшная весть о том, что несколько часов назад «национальная авиация» — так назывались воздушные армады гитлеровских военно-воздушных сил — смела с лица земли Герыику. Теперь-то все стало известным — подлинные документы, секретные приказы, откровенные мемуары раскрыли зловещий замысел: в порядке «опыта» была поставлена задача уничтожения целого города одним массированным ударом авиации. Недавно я докопался в архивах до ролика нацисткой кинохроники, где Геринг награждает орденами летчиков легиона «Кондор», уничтоживших Гернику. Сейчас в Гернике построены новые дома.
* * *
Бургос, Саламанка, эти два города во время гражданской войны были столицами франкистской Испании. Сюда Гитлер и Муссолини направили своих послов, покинувших Мадрид — столицу республиканской Испании. В Саламанку мы приехали в полдень 18 июля. В этот день во всех газетах были помещены под крупными заголовками статьи, посвященные тридцатилетию начала гражданской войны, восхваляющие престарелого каудильо и его режим. В одной из передовых статей рядом с пышными фразами содержался упрек в адрес испанской молодежи, которая ничего не хочет помнить, не желает знать о жертвах тех, кто строил-де новую национальную Испанию.
День нерабочий, город словно вымер, труженики рады отдохнуть. Опущены жалюзи на окнах. Оживлена только Пласа Майор. Тут в здании алькальде (мэра города) идет праздничный прием, и толпа глазеет на маркизов и генералов, выходящих на широкий балкон. А под балконом строй войск в парадной форме с вытканными золотом штандартами.
Я взял в поездку 16-миллиметровую кинокамеру. Газетные репортеры не раз задавали мне вопрос: «Новый фильм об Испании?» Ну какой же фильм в туристской поездке. Просто путевой кинодневник. Снимаю солдат и офицеров, выстроенных с оркестром под балконом. Форма парадная, каски сверкают, белые перчатки на прикладах американских автоматов, выправка безупречная. Очевидно, так же отлично выглядели на прощальном смотре в Мадриде батальоны «голубой дивизии», отправлявшиеся на Восточный фронт. Командир дивизии генерал Муньос Грандес — нынешний первый заместитель главы государства — торжественно отметил 25-ю годовщину основания «голубой дивизии».
Мне довелось снимать колонну пленных испанцев в 1942 году зимой на Северо-Западном фронте. Как жалко они тогда выглядели! Лишь на минуту они оживились, услышав испанскую речь — я заговорил с ними, — и снова потухли безразличные ко всему глаза, они брели по колено в снегу сломленные, отрешенные. Испанцы не в ответе за «голубую дивизию». С ней мы рассчитались на нашей земле, как говорится, на месте и сполна. Но рассчитывались мы не с испанским народом, наши «катюши» вели суровый разговор с теми, кто благословил «голубую» на бесславный конец в русских снегах.
Направляю камеру на генералов, идущих к своим автомобилям. Одряхлевшие франкистские генералы обвешаны орденами, они охотно позируют, улыбаются. Снимаю их крупным планом. О, если бы они знали, что снимает их советский кинооператор, который тридцать лет тому назад снимал на баррикадах Мадрида! Тогда нас разделяли несколько домов, объятых пламенем, кусок мостовой; попадись я тогда в руки этого мило улыбающегося перед кинокамерой старикашки — разговор был бы коротким. Еще один крупный план… Грасиас — благодарю…
* * *
Мы завершали путешествие, направляясь из Малаги через Севилью в Толедо, Мадрид. Степи, холмы, степи. Автобус мчал нас по землям Ламанчи. Здесь из города Пуэрто Лапиче начал свой скорбный путь рыцарь Печального образа. На безлюдной в полуденный час площади города ему поставлен памятник. Благородный рыцарь и по сей день продолжает свой путь. Сражается, терпит обиды, мечтает о торжестве добра. Множество испанских деревень обезлюдели, стоят вымершие, с заколоченными окнами, люди ушли. От голода крестьяне бегут во Францию, Англию, Бельгию, Швейцарию, Западную Германию. Неоглядные пространства земли пустуют, дичают.
К Мадриду автобус мчал нас по толедской дороге. Мучительно знакомые места, которые навсегда остались в памяти, Ильескас, Торрехон де ла Кальсада, Хетафе… По этой дороге войска Франко рвались к Мадриду, здесь в октябре 1936 года шли жестокие бои. На этой самой толедской дороге я снимал бесконечные толпы идущих к Мадриду беженцев.
Сейчас там, где каждая пядь земли была изрыта снарядами и бомбами, выросли новые дома, поселки, виллы. Вот на этом поле в погожий октябрьский день тысячи мадрндцев вышли на строительство оборонительных рубежей.
И вот уже Карабанчель-Бахо, рабочий район, где бои шли на баррикадах, где каждый дом был крепостью, Толедский мост, Гран-виа, бульвар Кастельяно. Знакомые перекрестки, дома, запомнившиеся спуски в метро, куда бежали обезумевшие от ужаса люди, когда над головами нависал звенящий гул трехмоторных «юнкерсов»…
Сейчас, вглядываясь в облик залитого солнцем, безусловно одного из красивейших городов мира, можно только, углубляясь в воспоминания, найти черты Мадрида дней войны. Какой город не изменится за тридцать лет! Много построено, выросли новые кварталы, поднялись новые дома в центре, город оживлен, в его артериях ощущается деловой ритм. Источники этого ритма большого бизнеса — на улице Алькала. Здесь тихо. Сонными громадами высятся серые здания банков. За этими зеркальными витринами и дверьми с золотыми буквами названий банков вершатся судьбы современной Испании. Низкий жизненный уровень людей труда, промышленные «бумы», кризис в сельском хозяйстве, дубинки, гуляющие по головам демонстрантов, показная роскошь десятков семей, «средний годовой доход на душу населения», в котором в одной куче учтен и «заработок» автомобильного короля и «доход» рыбака и шахтера, — такова адская кухня экономики франкистской Испании.
Оживленный Мадрид это — парадный фасад страны, полной острых противоречий, жгучих, нерешенных проблем. То, что зреет за кулисами фасада — в рабочих поселках, в аудиториях университетов, в шахтах и цехах завода, теперь все чаще прорывается наружу.
Я помню тебя, Мадрид, другим. Погруженным ночами в темноту, окутанным дымом пожаров, опустевшим, тревожным.
Я прохожу по городу с камерой в руках. На площади Эспаньа — памятник Сервантесу. Рядом с обелиском бронзовый Дон-Кихот верхом на Росинанте и Санчо Пансо на осле. Окраины этой части Мадрида отодвинулись сейчас далеко. А осенью 1936 года шлем бронзового рыцаря едва возвышался над каменной баррикадой, возведенной здесь жителями Мадрида.
