Юрий Сенин - Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?
Сборы заняли много времени, примерно минут 40. Когда семья оделась, я повел их в заранее намеченную комнату, внизу дома. Этот план мы, очевидно, придумали с т. Никулиным (тут надо сказать, что не подумали своевременно о том, уто окна шум пропустят, и второе — что стенка, у которой будут поставлены расстреливаемые, — каменная и, наконец, третье — чего нельзя было предусмотреть, это то, что стрельба примет беспорядочный характер. Этого последнего не должно было быть потому, что каждый будет расстреливать одного человека и, что все, следовательно, будет в порядке. Причины последнего, т. е. безалаберной стрельбы, выяснились позже. Хотя я их предупредил через Боткина, что им с собой брать ничего не надо, они, однако, набрали какую-то разную мелочь, подушки, сумочки и т. д. и, кажется, маленькую собачку. Спустившись в комнату (тут при входе в комнату справа очень широкое, чуть не во всю стену окно), я им предложил встать по стенке. Очевидно, они еще в этот момент ничего себе не представляли, что их ожидает.
Александра Федоровна сказала: «Здесь даже стульев нет». Алексея нес на руках Николай. Он с ним так и стоял в комнате. Тогда я велел принести пару стульев, на одном из которых по правой стороне от входа, к окну, почти в угол села Александра Федоровна. Рядом с ней, по направлению к левой стороне от входа, встали дочери и Демидова. Тут посадили рядом на кресле Алексея, за ним шли доктор Боткин, повар и другие, а Николай остался стоять против Алексея. Одновременно я распорядился, чтобы спустились люди, и велел, чтобы все были готовы и чтобы каждый, когда будет подана команда, был на своем месте. Николай, посадив Алексея, встал так, что собой его загородил. Сидел Алексей в левом от входа углу комнаты, и я тут же, насколько помню, сказал Николаю примерно следующее, что его царственные родственники и близкие как в стране, так и за границей, пытались его освободить, а что Совет рабочих депутатов постановил их расстрелять. Он спросил: «Что?» и повернулся лицом к Алексею, я в это время в него выстрелил и убил наповал.
Он так и не успел повернуться лицом к нам, чтобы получить ответ. Тут вместо порядка началась беспорядочная стрельба. Комната, хотя и маленькая, все, однако, могли бы войти в комнату и провести расстрел в порядке. Но многие, очевидно, стреляли через порог, т. к. стенка каменная, то пули стали летать рикошетом, причем пальба усилилась, когда поднялся крик расстреливаемых.
Мне с большим трудом удалось стрельбу приостановить. Пуля кого-то из стрелявших сзади прожужжала мимо моей головы, а одному, не помню не то руку, ладонь, не то палец задела и прострелила. Когда стрельбу приостановили, то оказалось, что дочери, Александра Федоровна и, кажется фрейлина Демидова, а также Алексей были живы. Я подумал, что они попадали со страху или, может быть, намеренно, и потому еще живы. Тогда приступили достреливать (чтобы было поменьше крови, я заранее предложил стрелять в область сердца). Алексей так и остался сидеть окаменевши, я его пристрелил. А [в] дочерей стреляли, но ничего не выходило, тогда Ермаков пустил в ход штык, и это не помогло, тогда их пристрелили, стреляя в голову. Причину того, что расстрел дочерей и Александры Федоровны был затруднен, я выяснил только в лесу.
Покончив с расстрелом, нужно было переносить трупы, а путь сравнительно длинный, как переносить? Тут кто-то догадался о носилках (вовремя не догадались), взяли из саней оглобли и натянули, кажется, простыню. Проверив, все ли мертвы, приступили к переноске. Тут обнаружилось, что будут везде следы крови. Я тут же велел взять имевшееся солдатское сукно, положили кусок в носилки, а затем выстелили сукном грузовик. Принимать трупы я поручил Михаилу Медведеву, это бывший чекист и в настоящее время работник ГПУ. Это он вместе с Ермаковым Петром Захаровичем должен был принять и увезти трупы. Когда унесли первые трупы, то мне, точно не помню кто, сказал, что кто-то присвоил себе какие-то ценности. Тогда я понял, что, очевидно, в вещах, ими принесенных, имелись ценности. После некоторого запирательства двое, взявших их ценности, вернули. Пригрозив расстрелом тем, кто будет мародерствовать, этих двоих отстранил, и сопровождать переноску трупов поручил, насколько помню, тов. Никулину, предупредив о наличии у расстрелянных ценностей. Собрав предварительно все, что оказалось в тех или иных вещах, а также и сами вещи, отправил в комендатуру. Тов. Филипп [Голощекин], очевидно, щадя меня (так как я здоровьем не отличался), предупредил меня, чтоб не ездил на «похороны», но меня очень беспокоило, как хорошо будут скрыты трупы. Поэтому я решил поехать сам, и, оказалось, хорошо сделал, иначе все трупы были бы непременно в руках белых. Легко понять, какую спекуляцию они развели бы вокруг этого дела.
Распорядившись все замыть и зачистить, мы примерно около 3-х часов, или даже несколько позже, отправились. Я захватил с собой несколько человек из внутренней охраны». Самое короткое описание событий произошедших в Екатеринбурге в июле 1918 г. в доме Ипатьева содержится в книге Я.Резника «Чекист» (Средне-Уральское книжное издательство, Свердловск, 1972 г.): «Учитывая, что фронт белогвардейцев и белочехов-мятежников подошел непосредственно к Екатеринбургу и уцелевшие в городе заговорщики стремятся во что бы то ни стало вырвать из рук Советов коронованного палача, исполком Уральского областного Совета решил — Николая Романова, повинного перед народом в бесчисленных кровавых преступлениях, расстрелять. В ночь с 16 на 17 июля тысяча девятьсот восемнадцатого года Яков Юровский, Григорий Никулин, Павел Медведев, Петр Ермаков привели приговор в исполнение».
Первое впечатление от воспоминаний Юровского — или у него проблемы с памятью, или он что-то пытается скрыть, в результате чего получается путаница в показаниях. То, что в одном случае выбрали подвальную комнату с деревянной стеной для того, чтобы не было рикошета, а по другим воспоминаниям выбрали ту же комнату, но с каменной стеной с целью избежать того же рикошета, вероятно, следует списать на плохую память Юровского. А вот то, что он запутался в вопросе, когда он получил приказ от Голощекина о расстреле Романовых, наводит на мысль — а получал ли он этот приказ от Голощекина вообще. Он мог получить от Голощекина протокол заседания Исполкома, но не приказ. Иначе получается, что он получил три приказа. Один получил от Голощекина, другой получил на вечернем заседании в здании Чрезвычайной комиссии и третий в телеграмме из Перми «на условном языке». Какой же из этих приказов был настоящим? Последовательность событий можно было бы представить следующим образом: Голощекин всего-навсего передал Юровскому только официальное постановление. Событие не такой уж большой важности, чтобы точно запоминать время получения. Тем более, что задание расстрелять царскую семью он получил на заседании Исполкома 14 июля. Окончательный приказ был получен на вечернем заседании в ЧК.
