Махмуд Гареев - Моя последняя война. (Афганистан без советских войск)
Легче решались вопросы совместной работы с представителями Министерства внутренних дел. Министр В. Бакатин еще при встрече в Москве прямо и определенно сказал мне, что в вопросах боевого применения войск, в том числе МВД, Вы в Афганистане наш главный представитель и все наши представители в этой отрасли деятельности будут работать под вашим руководством. Заинтересованность в такой согласованной работе проявил и представитель советского МВД генерал Г. А. Алексеев. Больше того, как всякий умный человек, заинтересованный в квалифицированном решении военных задач подведомственными ему войсками, он информировал меня о положении дел, советовался по основным вопросам организации войск, их боевого применения и управления ими. По этому в работе по линии МВД каких-либо затруднений в наших отношениях не возникало.
Труднее складывались вопросы нашего сотрудничества с представителями Комитета государственной безопасности.
В 1989 г. главным представителем по линии КГБ был генерал Владимир Павлович Зайцев. Он хорошо знал Афганистан и свое дело. Был очень прост в общении и обладал большой оперативностью в работе. Он принял меня с большой доброжелательностью и на первых порах помог наладить хорошие отношения лично с Наджибуллой. Занимал правильные позиции по вопросам обороны Кабула, Джалалабада и именно благодаря его поддержке удалось осуществить намеченные мероприятия.
После его отъезда главным представителем КГБ стал генерал Ревин Валентин Алексеевич, очень умный и эрудированный человек. Он был большим знатоком Афганистана. В свое время, выполняя спецзадания, обходил и объездил полстраны. В период, когда он был заместителем В. П. Зайцева, участвовал во всех заседаниях Ставки ВГК. Но после отъезда В. П. Зайцева, став главным представителем, он несколько изменил стиль своего поведения.
В целом сотрудничество и взаимодействие с представителями КГБ, конечно, было. Сама жизнь вынуждала идти на это. Да и внешне все выглядело довольно респектабельно. Я поддерживал постоянные связи по телефону с генералом Л. Шебаршиным в Москве, имел основательные беседы с ним во время его приездов в Кабул. Собственно, с ним и его представителями у нас не было особых расхождений в оценке военно-политической обстановки, в Афганистане.
Откровенно говоря, за высокий профессионализм, я даже как-то симпатизировал Леониду Владимировичу. По многим вопросам мы выступали с единых позиций.
Но то обстоятельство, что КГБ в Советском Союзе превратилось в своего рода государство в государстве, давало о себе знать и в наших зарубежных представительствах. С этим мне пришлось столкнуться и во время работы в Египте в 1970–1971 гг. Скажу сразу: в ряде возникавших сложностей и противоречий в работе я не видел и не вижу злонамеренных козней со стороны представителей КГБ по отношению ко мне или моим товарищам по оперативной группе. Думаю, что само положение органов КГБ и сложившаяся система их работы вынуждали даже их лучших представителей действовать теми методами, которые затрудняли работу, вызывали глухой протест многих советских людей, работающих за рубежом.
Даже послы, казалось бы главные представители государства, ничего с этим не могли поделать. И они прямо об этом признавались.
Во-первых, больше всего нездоровых явлений и справедливых возмущений вызывали недоверие к своим же людям, доведенная до абсурда подозрительность и всеобщая слежка за людьми. Причем, и в ЦК КПСС, и государственных органах, и особенно в Министерстве обороны и главном политическом управлении любой сигнал по линии КГБ принимался на веру, никто даже не пытался его проверять. Были, конечно, и правильные сообщения о недостойном, неблаговидном поведении отдельных сотрудников. Но немало было искалечено людских судеб и в результате совершенно несправедливых, необоснованных доносов.
В конце 1989 г. из Москвы последовало требование дать объяснение о недостойном поведении одного нашего генерала. Оказалось, что шофер посольской машины донес, что видел этого генерала в пьяном виде около гаража. Соответствующие органы, ни у кого ничего не спросив и даже не переговорив с «виновником» послали сообщение в Москву, которое сразу же получило распространение в различных инстанциях. На второй день выяснилось, что шофер перепутал и видел совсем другого человека. Но никакими телеграммами и устными докладами отменить ранее посланный органами «сигнал» и реабилитировать оклеветанного человека было невозможно. Первый «сигнал» вверх уже прошел и другие сообщения, если они даже были более точными, до высших инстанций уже не пропускались. Объяснения генерала после возвращения в Москву воспринимались сообразно известного анекдота: «Говорят что-то с ним было — он украл шубу или у него украли шубу».
В период, когда в Советском Союзе так много было уже эйфории по поводу гласности и прав человека, за оскорбление конкретного человека никто никакой ответственности не понес.
Во-вторых, не способствовала хорошему взаимодействию излишняя, не всегда оправданная закрытость и изолированность в работе представителей КГБ. Например, трудно было получить необходимые данные о состоянии войск афганского МГБ. Их надо было согласовывать с представителями нашего КГБ, на что уходило много времени. Или, например, первоначально ракетный дивизион Р-300 («СКАД») передали в состав войск МГБ. Иногда ночью звонят от президента или Генштаба и предлагают нанести ракетный удар по скоплению противника на подступах к Джелалабаду или Хосту, но без разрешения главного представителя нашего КГБ команда в ракетный дивизион не могла быть передана. На заседаниях Ставки ВГК или совещаниях советских военных представителей главный рукодитель от КГБ не появлялся. В лучшем случае мог присутствовать его заместитель. И в ряде других вопросов представители КГБ считали нужным держать себя на особом положении.
Дело доходила до абсурда. В ракетных дивизионах и других частях гвардии, входящих в состав МГБ, специалистами назначались офицеры Советской Армии. Но они получали значительно большее денежное содержание, чем специалисты, назначенные в такие же части в афганской армии. В инвалюте майор-специалист в войсках МГБ получал больше главного военного советника при Министерстве обороны. Дело было не только в деньгах, а принципе: почему специалисты, работающие в двух рядом расположенных дивизионах, оплачивались по-разному. Поэтому мы обращались и в Генштаб и к нашему Министру обороны, посол подписал телеграмму в ЦК КПСС и в правительство с просьбой упорядочить этот вопрос. Я написал письмо Министру финансов СССР В. С. Павлову с просьбой пересмотреть соответствующее постановление правительства о выплате денежного содержания специалистам, работающим в Афганистане. Министр финансов дал классический для бюрократамесой системы ответ: уровень окладов «предусмотрен схемой окладов, утвержденной постановлением Совета Министров СССР от 10.09.1973 г. № 662–208».
