Глафира Ржевская - Институт благородных девиц (сборник)
Татьяна Григорьевна Морозова
(1904–1997)
Морозова Татьяна Григорьевна (1904–1997) – дочь генерал-лейтенанта, участника Русско-японской войны, Первой мировой и Великой Отечественной войн Григория Федоровича Морозова (1872–1947). До революции училась в Харьковском институте благородных девиц; в 1921 г. окончила единую трудовую школу, поступила в Кубанский педагогический институт. В 1922 г. перешла на педагогический факультет 2-го МГУ (в дальнейшем Московский государственный филологический институт им. Ленина), где училась у Н.К. Пиксанова. По окончании работала в школах Москвы и Казахстана, в Уфимском пединституте. В 1945 г. защитила в МГУ кандидатскую диссертацию «Философская проблематика в творчестве В.Г. Короленко». В 1955–1957 гг. по направлению Министерства просвещения читала в Китае лекции по русской литературе. С 1966 по 1982 г. работала на кафедре русской литературы МГПИ. Автор более 50 работ по истории русской литературы, составитель сборника «В.Г. Короленко в воспоминаниях современников» (М., 1962).
В Институте благородных девиц
Настало время отдать себе отчет в своих жизненных просчетах и достижениях. Не коренятся ли их истоки в твоем характере, с наибольшей ясностью проявляющемся в детском и юношеском возрасте?
Я не обдумывала заранее форму своих воспоминаний. Я писала, как вспоминалось, и о том, что запомнилось. Здесь ничто не выдумано. Все дано, как сохранила моя память. Все лица названы их подлинными именами.
Я испытывала большое затруднение в точном определении времени пережитых явлений. Стремясь к хронологической точности, я использовала некоторые материалы, на которые и ссылаюсь в соответствующих местах.
История нашего института – факт истории. Харьковский институт[150] благородных девиц был создан в 1812 году. В 1912 году отмечалось столетие его существования.
Я поступила в институт в 1915 году. Мне не пришлось закончить институт, но я была его питомицей до последних его дней.
Мне кажется, что факты и обстоятельства последних дней жизни института не менее важны и интересны, чем время его становления и роста. Это – второй мотив, помимо личных побуждений, который руководил мной в моей не такой уж легкой работе.
Я поступаю в институт
Харьков. Зима 1914–1915 годов. Идет германская война. Мой отец – капитан, командир роты 124-го пехотного Воронежского полка, стоявшего в мирное время в Харькове.
Мне десять лет, и я учусь в очень хорошей частной школе Веры Александровны Платоновой, жены известного в Харькове профессора-психиатра. В эту школу я поступила шести лет, и, наряду с общеобразовательными предметами, мы рано начали изучать немецкий и французский языки, занимались рисованием, лепкой, пением.
В этом году мама все чаще принималась рассказывать мне и моей младшей сестре Наташе об институте. Обычно начиналось с полушутливой угрозы: «Вот будете шалить, отдам вас в институт. Там заставят вас по струнке ходить»«. А затем все оказывалось очень интересным и привлекательным. Институт – это такая школа, где девочки и живут и учатся. У них очень красивая форма. Правда, их будят очень рано, в семь часов, и каждое утро девочки должны по пояс мыться холодной водой. В каждом классе две классные дамы. Один день в институте говорят на французском языке, другой день – на немецком. Поэтому выпускницы института хорошо владеют иностранными языками. Все это говорилось таким тоном, будто это было необыкновенно заманчиво, даже раннее вставание и обтирание холодной водой.
И вот весной 1915 года меня всерьез стали готовить в институт – в VI класс. В институте самым младшим был VII класс. Ни младшего, ни старшего приготовительного, как это было в гимназиях, в институте не существовало. Старшим же, выпускным, был I класс.
Среди документов, которые нужно было подать при зачислении в институт, значилось свидетельство об исповеди и причастии. Мы пришли с мамой в полковую церковь. Священник увел меня за небольшую перегородку и спросил: «Табак куришь?» «– «Нет» «. – «Водку пьешь?»«– «Нет» «. – «Родителей слушаешься?» «– «Слушаюсь» «. Он накрыл мне голову епитрахилью[151] и отпустил мои грехи. Мама меня спросила: «О чем с тобой говорил батюшка?» «. Я пересказала маме наш диалог. Мама подошла со мной к священнику. «Батюшка, – сказала она, – ну о чем вы спрашиваете маленькую девочку? Разве она солдат?»«. Священник засмеялся и сказал: «А о чем ее спрашивать? И то она неправду сказала, что родителей слушается. Наверное, не слушается…».»
Это была первая в моей жизни исповедь.
ЭкзаменыЯ была допущена к экзаменам.
Большой зал (позже я узнала, что он называется рекреационным) был весь уставлен, на небольшом расстоянии один от другого, маленькими столиками. У каждого столика стояли стулья и сидел преподаватель – экзаменатор. В глубине зала стоял большой стол, за который прежде всего и села группа девочек писать диктант. А потом мы переходили от столика к столику сдавать отдельные предметы.
Харьковский институт благородных девиц на старинной открытке
У внутренней стены зала, где высились большие застекленные шкафы, расположилась немолодая, но красивая француженка Мария Францевна Зубова. Здесь у меня произошел неожиданный казус. В группе девочек, подошедших к ней, была и я. Мария Францевна задала какую-то письменную работу. На столе стояла большая, странной формы чернильница. Я неловко повернулась, чернильница опрокинулась, чернила широкой лужицей расползлись по столу и стали капать на блестящий паркетный пол. Я не успела смутиться, как Мария Францевна с такой необыкновенной поспешностью стала успокаивать меня, что мне стало смешно. «Нитшего! Нитшего!» – быстро говорила она и, порывисто вскочив, куда-то умчалась. Она вернулась с девушкой, одетой в синее платье и белый передник. Девушка спокойно вытерла фиолетовую лужицу на столе и такую же лужицу на полу. Мной овладело озорное настроение, и пока Мария Францевна просматривала наши письменные работы, я весело отчеканила вслух спряжение глаголов. Потом я была очень огорчена, узнав, что мое прекрасное знание parfait и plus-que parfait не было учтено, а за письменную работу мне было поставлено «7» – скромное «удовлетворительно».
Последний экзамен был по Закону Божьему. Священник почему-то сидел не за столиком, а у окна. Он хитро и насмешливо щурился и поглаживал большую седоватую бороду. Я встала перед ним. Он о чем-то спросил меня, а потом велел прочитать «Отче наш». Я прекрасно знала молитву, но почему-то в одном месте приостановилась. «Вот и сбилась», – насмешливо произнес священник и подсказал мне нужные слова. Я дочитала молитву до конца, но вместо того, чтобы отвесить поясной поклон, как полагалось, я сделала реверанс. Священник опять посмотрел мне в лицо с легкой усмешкой и отпустил меня.
