Николай Попель - Впереди - Берлин !
- Какая-то группа прорывается из Имперской канцелярии на запад,- быстро докладывает Соболев.- Двигается в направлении прикрытий армии Перхоровича.
Боевые порядки немедленно перестраиваются, и в хвост убегающему противнику наносится мощный удар. Не уйдет!
Танкисты и пехотинцы стремительно преследуют, настигают эсэсовцев, уничтожают танки, бронетранспортеры.
Врагов много - несколько тысяч человек, и бой длится до самого утра. Путь от Тиргартен до западных окраин Берлина усеян трупами беглецов с эсэсовскими молниями на петлицах.
Сколько из них осталось в живых - мне неизвестно, но кое-кто, видимо, остался. 2 мая на месте этого боя воины ударной армии Кузнецова нашли оброненную записную книжку. На одном из листков торопливо помечено: "30 апреля. Фюрер покончил с собой. На меня возложено руководство партией. Да поможет нам бог!". Такую запись мог сделать только один человек - бесследно исчезнувший из рейхсканцелярии заместитель Гитлера по делам партии Мартин Борман. Мы совместно с антифашистами и обитателями рейхсканцелярии, знавшими Бормана, тщательно обследовали на следующий день каждый труп на месте схватки, и никто не опознал тела Бормана. Пришли к заключению, что, прикрывшись и выдав нам на уничтожение основные силы своей группы, главарь фашизма сумел ускользнуть ночью и скрыться в лесах западнее Берлина.
Пока соединения громили и уничтожали группу Бормана, в штаб Чуйкова прибыл комендант города генерал Вейдлинг, а утром туда доставили и последнего члена "правительства" - Фриче. Оба руководителя - военный и гражданский - изъявили согласие издать приказ о капитуляции берлинского гарнизона.
От генерала A.M. Пронина, члена Военного совета 8-й гвардейской армии, получил на руки текст приказа, подписанного Вейдлингом:
"30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то что иссякли боевые запасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Вейдлинг, генерал артиллерии,
бывший командующий зоной обороны Берлина".
Свершилось! Берлин капитулировал!
Работы предстоит много. Гарнизон города рассечен на три крупные группировки, каждая из них распадается на мелкие очаги. Связи между ними практически никакой. Как довести приказ о капитуляции до частей противника? Всем МГУ дано распоряжение непрерывно передавать текст приказа на немецком языке. Одновременно политработники вручают отпечатанные листки с текстом пленным немцам: "Идите к своим и распространяйте". Из штаба Чуйкова разъезжаются группы, составленные из советских офицеров и офицеров штаба Вейдлинга, для доведения до войск приказа коменданта города.
Вторая, не менее важная задача Военного совета - довести сообщение о капитуляции немцев до своих войск. Если кто-нибудь из наших запоздает узнать об этом и откроет огонь по немцам, идущим сдаваться, то немцы решат, что сообщение о капитуляции - провокация с нашей стороны, и важное дело будет сорвано. По всем телефонам разносится приказ Военного совета:
- Прекратить огонь!
Мощная симфония вдруг завершилась в финале тихими, постепенно умолкающими аккордами, и слушатели никак не могут осознать, что музыка кончилась, и находятся в странном оцепенении...
Так и мы после бурных дней штурма слышим, как затихает бой, как изредка, будто напоминая о прошедшем, где-нибудь выстрелит пушка или затрещит автомат... И не можем поверить, привыкнуть к наступающей тишине.
Город продолжает гореть. Из домов и подвалов, из развалин, метро и окопов поднимаются и выходят остатки берлинского гарнизона. Одна только 1-я гвардейская танковая армия за этот день взяла в плен около 15 тысяч человек.
Идут по столице "гордые завоеватели" Европы, "покорители" Африки, - идут небритые, худые, осунувшиеся от голода и бессонницы, в накинутых на плечи грязных шинельках. Идут целыми колоннами сдаваться в плен. Впереди - генералы и офицеры. У всех низко опущены головы. Ни один не смеет поднять глаза на жителей Берлина, с болью глядящих на грязных и оборванных солдат.
Как гордо рядом с ними выступали наши конвоиры! Даже пилотка, лихо сдвинутая на 39 градусов, даже автомат в руках - все до мелочей выглядело особенным, торжественно победным.
Проезжая мимо пунктов приема пленных, видим, как офицеры противника сами спрашивают наших офицеров, где сдавать оружие.
На пункте командиры и политработники внимательно наблюдают за порядком. Чуть в стороне поставлена наготове вооруженная группа солдат: мало ли что может случиться! Не такое это было легкое дело - прием военнопленных в Берлине 2 мая. Соболев докладывает про отдельные террористические акты со стороны фанатичных эсэсовцев, которые даже на пунктах приема пленных бросали гранаты или били из автоматов. Разбежится после выстрела или взрыва испуганная колонна, протрещат очереди советских автоматчиков, рухнет на мостовую уничтоженный провокатор, и командиры и политработники собирают по закоулкам колонну вооруженных врагов: "Соблюдать порядок! Становись!". И вчерашние гитлеровцы послушно подчиняются властному приказу на русском языке.
Порядок на пунктах образцовый. Оружие сдавали не толпой, а строго по очереди - в колоннах по два или по четыре человека. Отдельно складывали автоматы, патроны. Наверно, пленным самым главным человеком на пункте казался старшина. Наши офицеры стояли в стороне, не вмешиваясь, следили за тем, чтобы все шло гладко, зато старшина строго выговаривал немецким солдатам:
- Почему неровно положил автомат? Это тебе что, палка?
И штабель автоматов вырастал с пунктуальной немецкой аккуратностью.
- Сколько грязи! Распустились в фольксштурме! Тоже мне солдаты. Вот тебе тряпка, масло. Почистить оружие!
Странно, но немцы отлично понимали старшину без всяких переводчиков.
Немного в стороне, на площади, стаскивали артиллерию. Сюда же шоферы подгоняли трофейные машины.
На щите одной из пушек нанесен контур карты Европы. Пунктиром отмечен боевой путь орудия: Прага - Варшава - Белград - Кавказ... Один из наших солдат, удивительно напомнивший мне солдата, отходившего со мной в 1942 году к Волге, критически оглядел эту "знаменитую" пушку и распорядился:
- Добавь: кончила войну, обстреляв рейхстаг. Пусть окончательно станет музейной редкостью.
Немец понял и надписал на броневом щите: "Берлин 22/VI - 41 - 2/V- 45". Пока он писал, солдат "читал мораль" ему на будущее:
- Довоевались! Вместо парада в Москве - в своей столице ходите под винтовкой. Захотели - ну и получили. Мало будет - прибавим!
