Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма
Прежде чем перейти к следующим письмам, охарактеризуем вкратце ту обстановку, в которой они были написаны. Старик Геккерн, вынужденный после петербургских трагических событий оставить свой пост в России, в течение пяти лет находился в опале, не у дел. Приведем небезынтересную выдержку из статьи Л. Гроссмана, относящуюся к описываемому периоду.
«Только в 1842 г. барон фон Геккерн был аккредитован при венском дворе... Положение его в венском дипломатическом кругу было достаточно щекотливо: во главе австрийского правительства находился его бывший петербургский коллега Фикельмон, семья которого относилась к Пушкину с чувством искренней дружбы. В Вене в начале 40-х годов служили при посольствах петербуржцы 1837 года, в известной мере прикосновенные к знаменитой дуэли, — Медженис и Гагарин. Не удивительно, что новый посол некоторое время мало показывался среди своих коллег».
Граф Фикельмон в течение многих лет занимал пост австрийского посла при русском дворе. Жена его, Дарья Федоровна, дочь приятельницы Пушкина Е. М. Хитрово, высоко ценила и любила Пушкина, часто бывавшего в салоне Фикельмонов. И в письмах и в дневнике Пушкина мы встречаем нередко упоминания о Дарье Федоровне. В книге Н. А. Раевского «Портреты заговорили» приводится много новых сведений о Д. Ф. Фикельмон.
Упоминаемые Л. Гроссманом Медженис и Гагарин прикосновенны, как он говорит, к трагическим событиям дуэльного периода. Артура Меджениса, советника английского посольства, Пушкин просил быть секундантом в январе 1837 года, но он отказался. Князь И. С. Гагарин, как известно, подозревался в составлении пасквиля, полученного Пушкиным в ноябре 1836 года. Впоследствии он навсегда уехал за границу, а в августе 1843 года, приняв католичество, вступил в орден иезуитов.
В Вене барон Геккерн был принят очень сухо. Он избегал бывать в свете, и венское общество не стремилось принимать дипломата, столь скомпрометировавшего себя в недавнем прошлом. Особенно враждебно, по-видимому, относились к нему члены русского посольства: есть сведения, что русский посол не захотел быть на дипломатическом обеде, куда был приглашен Геккерн. Однако все это не смутило барона, и он смело бросил вызов Вене, пригласив к себе на всю зиму Дантеса с семьей.
К этому времени и относятся два последних, чрезвычайно интересных письма Екатерины Николаевны, обнаруженные нами в архиве Гончаровых.
«Вена, 1 ноября 1842 г.
Дорогой друг, твое письмо пришло только несколько дней тому назад, так как мне его переслали в Вену, и по этой причине я задержалась с ответом. Я с радостью вижу, что ты и все твои здоровы; к несчастью, ты не можешь мне сказать ничего хорошего о своих плачевных делах. Поверь, милый друг, что я искренне сочувствую тебе во всех твоих мучениях, и я против своего желания касаюсь этого вопроса. Ты сам знаешь, дорогой друг, что на конец года ты мне должен 15 тысяч, и, к сожалению, я нахожусь не в таком положении, чтобы потерять подобную сумму.
Но довольно об этом предмете, столь мало приятном для нас обоих, поговорим о другом. Вот мы обосновались в Вене на зиму, но, если говорить откровенно, скажу тебе, что сейчас, когда мое любопытство удовлетворено, я была бы счастлива вернуться домой. Вена красивый город, но жизнь здесь настолько отличается от той, которую я привыкла вести, что мне тут не очень нравится. Впрочем, я думаю, для того, чтобы пребывание здесь было приятным, надо быть здешним уроженцем и любить свет, а так как я не являюсь первым и ненавижу второе, я нигде не бываю более счастлива, чем в своих горах, по которым я вздыхаю от всего сердца.
Мы умоляли Барона разрешить нам не бывать в большом свете, на что он дал согласие, и потому ведем очень спокойный образ жизни и делаем все возможное, чтобы иметь как можно меньше знакомств. Я встречаюсь ежедневно с Натой Фризенгоф и нахожу, что она очень милая и добрая женщина, муж ее также очень приятный человек. Это от них я узнала о смерти Тетушки (Е.И.Загряжской), так как никто мне об этом не сообщил. Я написала тетушке Софи (С.И.Местр), чтобы выразить ей свое соболезнование. Кажется, Тетушка оставила все состояние своей сестре (С.И.Местр). Этого следовало ожидать. Натали пишет Фрезенгофам, что тетушка Софи была очень щедра в отношении ее и отдала ей все вещи, а также мебель и серебро покойной. Кроме того, как говорят приехавшие из Петербурга, тетушка Софи должна ей передать поместье в 500 душ под Москвой, это превосходно.
Напиши мне о Ване, где он? По приезде сюда я ему написала в Баден, но, к несчастью, забыла ему сказать, что для того, чтобы письма дошли до меня в Австрию, надо их оплатить на границе; так что я уверена, что прежде чем уехать из Бадена, он мне написал, как мы условились, но что письмо по этой причине до меня не дошло.
Прощай, мой добрый, славный Дмитрий, нежно целую тебя и твоих, пиши мне почаще. Муж шлет всем тысячу приветов».
«Вена, 5 января 1843 г.
Я начну с того, дорогой и добрейший друг, что пожелаю тебе хорошего и счастливого во всех отношениях нового года. Что касается твоего семейного счастья, я думаю, я не могла бы тебе пожелать ничего, кроме продолжения той же жизни, которая не оставляет желать лучшего. К несчастью, судьба не относится к тебе так же благосклонно в денежных делах. Дай Бог, чтобы тебе удалось разрубить гордиев узел, столь несчастливо и столь искусно завязанный нашим покойным дедом. Наверное, он даже и на том свете должен разделять страдания и твои и всей своей семьи, да будет ему земля пухом! Я желаю этого от глубины души, но иногда, право, невозможно не думать с горечью о его вине перед нами.
Я уверена, что тебе иногда докучают мои письма, что касается меня, то заверяю тебя, что каждое письмо, в котором я тебе пишу о делах, — для меня настоящая пытка. Я понимаю, что это ужасно, что тебя со всех сторон тянут, как свои, так и чужие, и все из-за этого презренного металла, который не дает счастья, но который, однако, чрезвычайно ему способствует.
Уже целую вечность я не получала вестей о вас, напиши мне о себе, о жене и детях. Видел ли ты Ваню, как здоровье Мари? Я давно уже жду от них писем. Как живет несчастный Сережа и его фурия?
Я имею иногда вести о сестрах через Нату Фризенгоф, которая их получает от тетушки Местр. Они здоровы, но я узнаю с сожалением, что более чем когда-либо они погрязли в обществе, которое Натали должна была бы упрекать во многих несчастьях и которое и теперь для нее может быть только чрезвычайно пагубным. Это не только мое мнение, но и мнение многих людей, искренне к ним привязанных. Смерть тетушки Катерины несчастье для них, потому что она отстраняла их, как только могла, от этого отвратительного общества Карамзиных, Вяземских и Валуевых, и она хорошо знала — почему.
